***
- Девять дней назад… Хриплый, усталый голос прозвучал в маленьком зале, обставленном картонными ширмами со всех сторон, подобно скрежету обломков разбитого стекла под ногами – резко и неприятно резанул мой слух. Снова все стихло… Только мое собственное сердце в груди слишком громко подпрыгивало вверх, перекрывая свободный доступ кислорода к легким, и опускалось прямо в съежившийся от страха желудок, а затем по косой линии, словно вспугнутая птица, быстро-быстро заколотилось о ребра. Вдох… Выдох… Не может быть. Просто... просто… как такое вообще возможно?! Он лежит передо мной на соломенной подстилке с жестким тонким матрасом, выпрямившись, словно холодное изваяние, крепко сжав исцарапанные ладони в кулаки и устремив пустой, безжизненный, прозрачно-спокойный взгляд в низкий потолок убежища. Ему словно все равно, что с ним произошло, и он совершенно ни о чем не жалеет. Именно в такой интонации негромко откликнулся Леонардо, когда я спросил у него в упор, фактически, можно сказать, прижав его к стенке: «Когда это произошло?». Такое скучающее, пофигистическое выражение гуляло на его расслабленных мышцах лица, что я… я не знаю… я хочу просто задушить брата, или побить его тупой башкой о каменную стену, может тогда в ней появятся умные, черт возьми, мысли!!! Ну почему, мать твою, Лео?! ЗАЧТО ТЫ ТАК СО МНОЙ??? Моя ладонь со всего маху опускается прямо рядом с его щекой, едва задевая ее ногтями, но ни он, ни я, не обратили внимания на мелкую узкую царапину, оставленную мною поперек его скулы – было кое что поважнее. Гораздо важнее. Под подушечками пальцев хрустит сухая трава под несколькими слоями простыней, - ЛЕО! ТЫ … - Я попытался сбить свой истеричный крик, от которого задребезжали стаканы стоящие на подносе на полу рядом, и сказать ему более… спокойно, что я думаю о глупом поступке моего старшего брата, - … ты должен был мне сказать, как только почувствовал… увидел неладное! Почему ты умолчал об этом?! Я же… - Я вот-вот снова готов сорваться на безвольно лежавшего передо мной поленом Леонардо. Он никак не реагирует. Даже не вздрогнул, не зашевелился, не повернул головы. Все тот же безучастный взгляд вверх. - … я же просил, - Убито шепчу, подтягивая свои руки к вискам и до боли сжав голову в тиски своих широких, трехпалых ладоней, слегка покачиваясь взад-вперед, чувствуя нарастающую дрожь, в конец осознавая, что я натворил! Что Лео натворил… Что мы оба натворили! Комната плывет, словно это я сам начинаю слепнуть и терять окружающие меня предметы из виду, но нет, это всего лишь немного соленой влаги скопившейся на кромке моих нижних век. Капли дрожат в уголках, но я не позволяю им дать свободу ручейками проскользив по моей бледной, зеленой коже. Нет. - … п-просил… Всегда говорите мне, если что-то не так! - Иногда плохо быть мною, хотя бы по той причине, что я слишком… слишком много знаю, и понимаю, что я в силах сделать, а что нет. И когда я четко это осознаю, сама по себе пропадает надежда, которая могла бы теплится в нас от сладкого неведения, от веры в то, что можно все исправить. Он молчит, он молчит зараза! Он целых девять дней ждал и скрывал это от меня, чтобы однажды проснуться и подумать, что ты все-еще спишь – вокруг слишком темно, хотя тебе кажется, что сидишь с открытыми глазами. Не можешь открыть, не можешь увидеть! А я мог его спасти, если бы был наблюдательнее… Сколько раз я замечал, как лидер в нерешительности замирает на месте, как-то растерянно оглядываясь по сторонам, покачивая свои ниндзя-то в руках вверх-вниз и словно бы чего-то ждет. Я то, наивная душа, думал, что он прислушивается, присматривается в своей обычной «лидерской» манере… Он всегда говорил, что с ним все в порядке… - Ты был занят. Его ответ прозвучал коротко и холодно. Я ошеломленно замер на месте, все еще продолжая судорожно стискивать широкими пальцами собственный горячий лоб. Верно, да, занят… Занят? Я настолько был занят, что мне бы не хватило бы времени осмотреть его нормально?! Лео, сколько можно изображать из себя героя – «сдохну, но не дрогну»! Занят… Раф потерял глаз в том бою, и именно этим я и занимался все последнее время - поднимал на ноги здоровяка-саеносца, который всеми силами пытался отказаться от нашей помощи. Но если полностью пустую, заполненную до краев кровью глазницу никуда не спрячешь, то Лео успешно смог обвести меня, озабоченного первостепенно здоровьем Рафаэля, вокруг пальца, и вовремя не уведомить о том, что и он повредил себе зрение в драке, но только не так серьезно и явно, как Раф. Я бы смог остановить его надвигающуюся слепоту, если бы он только сказал мне об этом. И снова обращаю усталый взгляд в эти неподвижные, широко открытые глаза. Моя ладонь бесшумно ложится на подушку, рядом с плечом старшего брата, и я чуть привстал на коленях, склонив голову над безмолвным лидером, с тоской разглядывая поблекшую лазурную радужку и пустое выражение, с которым смотрит Лео куда-то… сквозь меня. Внезапно его плотно сжатые в нитку губы извиваются слабой улыбкой. Я знаю, он не видит меня, хотя и осталось обманчивое впечатление уверенности застывшее в его глазах, словно бы ничего не случилось, но наверное, на самом деле он лишь банально чувствует мое тепло рядом с собой. Его рука вздрогнула, и поднялась к собственному плечу, осторожно коснувшись одними кончиками моего запястья, лежащего на набитым пухом пуфе, - Эй, Донни… Не волнуйся за меня, - Скрипнув зубами я терпеливо сдерживаю свой гневный рев и каким то чудом не одергиваю ладонь, к которой прикасаются мозолистые подушечки чужих пальцев. – Ты просто… Просто не волнуйся, хорошо? – Как всегда спокойный и ровный голос лидера прерывается. Он прикрывает веки, спрятав от меня свои жуткие пустые и бездушные глаза, видимо рассчитывая, что это несколько меня успокоит – я ни чуточки не сомневаюсь, что он чувствует, как дрожит моя рука на его подушке. – Я не думал, что это так опасно. Рафу было более важно, чтобы ты помог ему. Это… Ничего страшного в этом нет, правда… - Угу. Кроме того, что ты теперь полностью слеп, и это не лечится. – Зло прошипел я сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как предательски одна единственная капля подло подкралась к самому краю и сейчас подрагивает на веках, грозясь вот-вот сорваться вниз. - Я понимаю, - уже более тихо откликается он, слегка приобхватив мою кисть, все так же нервно вжимающуюся в его кровать, - Дон, я знаю, что я теперь так и останусь, но вспомни – Мастер Сплинтер говорил нам когда-то, что любая боль и препятствия, возникающие на нашем пути, должны укрепить наш дух. Просто ты будешь мне… немного помогать, пока я не привык к этому, ладно? Так надо. Так должно быть. Я постараюсь принять это, как есть, я заслужил это, я не убе… - Он замолкает, потому, что ему на нос падает здоровенная такая, горько-соленая капля, и быстро сбегает ему на переносицу, расплываясь грязным, мокрым пятном на небесно-голубой бандане… цвет которой он уже никогда не увидит. Лео резко распахивает свои удивленные, невидящие глаза, а я наоборот жмурюсь, уронив себе голову на грудь, сдав назад и чувствуя прилив полного бессилия и неконтролируемой ярости, обжигающе кипящей внутри меня, клокочущей едва-едва сдерживаемыми рыданиями, поднимающимися к горлу. Умер сенсей, Майки потерял руку - ее просто разорвало на куски осколком взрыва, Раф лишился глаза, Лео зрения полностью… мои нервы раскалились добела и звучно лопались у меня внутри, так что я буквально слышал, как они рвутся! Странно, что я не начал заползать на стены и грызть каменные блоки, а лишь беззвучно расплакался . Пожалуй, это было самым безобидным, на что я был способен в такой миг отчаяния и безудержной боли… И для меня совершенно внезапным оказался момент, когда мягкая, теплая, братская ладонь плашмя легла на мою сморщившуюся в горестной гримасе физиономию. Я буквально застыл, мигом перестав заливать собственный пластрон, а весь напрягся и хмуро поджал дрожащие губы. Не отодвинулся, но и не стал, отчаянно вжиматься лбом в руку Лео поливая слезами его суставы и ища тем самым какого-то утешения. А широкие пальцы тем временем аккуратно перебегали по моим впалым щекам, невесомо собирая на сухую потрескавшуюся кожу солоноватые дорожки, оглаживали за уголками приопущенных губ, в ямочках которых так же скопилось немного влаги, и в конец, просто два больших пальца Леонардо накрыли мне глаза, заслонив свет привычной, обволакивающей тенью, которая помогает нам расслабиться перед сном. - Я знаю, как постоять за себя, будучи слепым, Донни. Я не беспомощен, - Слабо киваю, не убирая с глаз ласковые руки старшего брата. Успокаивающие и легкие, - Тебе стоит больше уделять внимания к Рафу и Майки, ведь они, - и тут я резким ударом скидываю приятный, живой покров с собственного лица, вскочив с колен и в ярости вцепившись в распростертого на полу нашего лидера двумя черными угольками вместо глаз. Я прекрасно разглядел собственное безумное и в то же время дико испуганное и жалкое выражение заплаканной физиономии в лакированной поверхности деревянного пола. Лео этого, разумеется, не видел, но очевидно, что уже предполагал, как я «рвану» в следующую секунду – он приподнялся на локтях и в панике приоткрыл рот, намереваясь робким словом остановить мою назревающую истерику. – Дон… Не вышло… - Только им значит, да?! А что с тобой будет, значит плевать, получается?! Как ты не поймешь ИДИОТ, что я мог бы тебя вылечить, слышишь?! МОГ БЫ! Но ты не дал мне и шанса, как ты додумался до такого! Промолчал об этом! Ты знал, что у тебя что-то не в порядке… - Я бы поставил под угрозу жизнь Рафа, если бы сказал тебе… - ТЫ СОВСЕМ КОНЧЕННЫЙ КРЕТИН?! Ты думаешь ему стало легче от того, что ты отныне вынужден ходить, опираясь на палочку, потому что ты... что ты калека, хотя мог бы этого избежать??? Да, РАФ БЫЛ РАНЕН, СЕРЬЕЗНО РАНЕН! - Я орал так громко, что сам себе поражаюсь, как я после этого окончательно не потерял голос. Едва ли не топал ногами, потрясал кулаками в воздухе, словно малый ребенок, совершенно не похожий сам на себя, пугающе злой, взбешенный – в своих воплях и бесноватых плясках вокруг топчана брата я боялся сам себя, словно видел эту дикую сцену со стороны. Но ничего не мог поделать, с полностью захватившими мой разум эмоциями, обидой, которая клокотала во мне, бурлила, вновь подступив к глазам, заполонив собой пространство прозрачной трепещущей пеленой, - ОН БЫЛ РАНЕН! – Исступленно кричал я, развернувшись к вжавшемуся в постель брату панцирем, и со всем возможным чувством с размаху пнул картонную ширму, огораживающую это укромное местечко в нашем доджо, насквозь пропитанным запахами эфирных масел и едким ароматом плавленого воска от множества свечей за пределами квадрата загородок. Естественно я безо всякого труда проломил хрупкое «окно» изрисованное журавлями и пейзажем облачных гор и моя ступня благополучно там застряла. Пока я в прострации стоял, покачиваясь на одной ноге, второй яростно пытаясь стряхнуть с себя жалобно поскрипывающую ширму, Лео похоже решил встать, уперев в пол обе руки и неуверенно приподнимаясь с места. - … ЛЕЖИ!- Рявкнул я, не оборачиваясь, но прекрасно расслышав, как послушно грузно стукнулся он карапаксом о доски. – РАНЕН! Но ты тоже мой брат, и его брат, и знаешь, это черт возьми естественно, что никто не был бы против, если бы я помог тебе, или хотя бы просто осмотрел!!! Думаешь, он бы умер от пары лишних минут уделенных тебе?! Ты сделал хуже не только себе, но и… - Дон? – Замерев в самой нелепой позе, я быстро выпрямился, высоко подняв свои худые плечи, едва не втянув голову под пластрон – мне отчаянно не хотелось смотреть на Рафа, замершего у стены на выходе из доджо. Должно быть, его привлекли мои неистовые вопли… да и не его одного – из-за ребра панциря притихшего кулака нашей команды, осторожно выглядывает веснушчатая мордаха Майки, не прикрытая широкой полосой оранжевой ленты – огромные синяки и множество глубоких царапин - вот и все, что украшает ее сейчас. Его единственная рука судорожно вцепилась в мускулистое плечо Рафаэля привалившегося всем телом к холодному камню. Они оба ждали, когда их младший брат-гений обнадежит, ждали какой-то поддержки от меня… Что, Дон скажет «все в порядке ребят, я уже все исправил, Лео надо немного полежать, завтра он встанет и все будет нормально, все как прежде». Я подавленно проглотил вставший поперек горла нехороший комок, неловко согнувшись вниз и суетливо освобождая свою лодыжку из бумажного плена, не глядя ни на кого. Где твое обыкновенное спокойствие Дон, где твоя рассудительность? Столько паники в тебе сейчас приятель. Ты всегда считал, что есть выход из любой ситуации, какой бы невообразимой, безнадежной она не казалась, меня всегда этому учили, я искал это в книгах, в электронных ресурсах, в деталях машин и электроприборов, попадающих мне на стол – все можно исправить, только постарайся, очень постарайся и все получится. Я помню… Мастер Сплинтер подходил ко мне, когда его младший сын проявлял упорное нежелание ложиться в постель – поставив рядом с собой двухлитровый термос с крепким черным кофе без сахара, я не ложился, пока не заканчивал починку телевизора/компьютера и любой другой оргтехники в доме, бывало до самого утра. Если бы не отец, я бы наверное не закончил и половины того, что я починил, решив, что пора это барахло сваливать в мусорный бачок, а мне тащиться на свалку за новыми запчастями. Он входил в лабораторию тихо, не слышно, казалось наш пожилой Мастер просто возникал из ниоткуда, рядом со мной, и участливо просто молча стоял по близости, поглаживая свою тонкую растрепанную седую бородку, не упрекая меня, не выгоняя с рабочего места, как засидевшегося за игрой ребенка. И я был благодарен ему за это… за участие… Тогда я старался закончить дело «мастера-починки» до конца, не отворачиваясь и не решаясь лениво махнуть рукой, поистине старался выглядеть в его глазах достойным носить свое имя, имя человека вошедшего в историю, имя которым я горжусь не меньше чем тем, что у меня такая дружная, крепкая семья. Что у меня такой отец… такие братья… При нем у меня никогда не опускались руки, как сейчас… Теперь уже я ничего не могу исправить как бы мне этого не хотелось. Бесполезный, жалкий, бестолковый мутант. - Донни? - Раф все-таки тяжело отклеивается от стены и неуверенным шагом направляется в мою сторону, а Микеланджело семенит за ним следом, не собираясь отпускать пояс Рафаэля. Эта процессия довольно быстро достигает меня, и широкая ступня старшего опускается на не желающий отцепляться от меня мятый квадрат «с журавлями», придавив край оного к половицам. Молча кивнув, я наконец вытянул оттуда свою лодыжку, чувствуя себя все таким же идиотом – любопытно, сколько же они стоят здесь и наблюдают за тем, как тихоня Донателло беснуется похлеще владельца парочки саи? Тот правда за последнее время ведет себя тише воды и ниже травы, с перебинтованной головой и пустующей глазницей, но рано или поздно он еще, как обычно, себя проявит в полной мере. А пока что, ты оказывается, Дон, можешь с успехом заменить, и поорать на лидера. – Что с Лео? - Тихо спрашивает он меня, кося одним единственным зеленым огоньком глаз, в сторону прямо сидящего на мятой постели, положив руки поверх одеяла «больного». – Он поправится? Я не хотел объяснять все тонкости того, чем Лео «болен». И уж тем более всем сердцем не желал говорить им, что я ничего не смог для него сделать, что процесс необратим и скоро к нам будут обращены страшные бельма вместо ясных глаз. Несколько долгих, затянувшихся минут стоял я крепко сжимая трясущиеся руки в кулаки и сутуло склонившись вниз сосредоточив все свое внимание на рваных ошметках красной и желтой бумаги разбросанной вокруг нас. – Нет… Вязкое, тягучее, просто отвратительное слово никак не желающее свободно сорваться с языка. Оно зависло надо мною, подобно карающему мечу и похоже хлестко ударило Рафаэля прямо по лицу – я вижу как костяные пластины покрывающие его торс вздрогнули, едва я подал голос, а затем он неподвижно замер, словно окаменел – задержал дыхание. Я не собирался дожидаться нового шквала вопросов, в любом случае, ответ будет столь же однозначным и резким – нет. Широкими шагами, направившись к проему, я цепко ухватился за раму раздвижных дверей и с шумом задвинул створку до конца. Мне нужно в свою комнату… в лабораторию… прочь… Тишина, покой и полное одиночество – вот чего ваш «гений» страстно желает в эти минуты. Надо же… по глупости, у меня ослеп брат. С тем, что я делал все эти годы, как поддерживал в них жизнь, все мои попытки… Этот ужасающий факт звучит как подлая насмешка надо мной, толчок в спину, удар, который я меньше всего ждал от собственного родственника. Никто не останавливает меня, пока я тяжеловесно протискиваюсь в коридор, разом по дороге растеряв всю свою грацию ниндзя – большой, грузный, неповоротливый уродец. - Бро… - жалобно зовет Микеланджело из глубин зала, когда моя нога уже пересекает порог и я оказываюсь в холле убежища, утопая полумраке. Почему-то знаю, что это обращено ко мне, но лишь быстрее стараюсь укрыться в спасительном, родном техническом хаосе моей лаборатории, закрывшись на ключ и с больным чувством, опустившись на старое, потертое кресло. На столе передо мной как всегда художественный беспорядок типичного изобретателя, или военного технаря, кхм, или ремонтника, в виде нескольких разобранных автоматов, заготовок для добротной взрывчатки в компактной железной «упаковке», разбитый ноутбук, лежащий дном кверху с ветками разноцветных проводов наружу и различной мелочевки, кроме развала моих инструментов. Горло болит… Что же, в этом нет ничего такого удивительного - я же визжал почти на ультразвуке. Тело сотрясает дрожь, как в приступе лихорадки, хотя мне не жарко, ни холодно. Кроме шебуршения в глотке и неприятной сухости во рту - больше вообще ничего не чувствую. В коридоре приглушенный гомон. Братья негромко переговариваются между собой, вероятно, пытают Лео, ну и пускай. Я не собираюсь покидать свой угол. И с места не сдвинусь… Короткий гневный вопль, а затем быстрое нервное верещание… С ядовитой ухмылкой во всю рожу я подметил, что мой темпераментный братец все-таки не выдержал и плеснул некую толику гнева в лицо нашему бесстрашному, а тихий лепет принадлежит однозначно Майку… прекрасно себе представляю, как он обхватив рычащего диким зверем Рафа рукой, сейчас висит на нем, болтается тряпичной куклой туда-сюда, помахивая уже почти зажившей культей, как бабочка крылышком. Смешно и нелепо… А Лео скорее всего печально тупо лупится в пустое пространство и не знает, что ему делать, ох, и как же ты теперь будешь по своему обыкновению грызню с Рафаэлем устраивать, м? Слепой лидер… ха… Почти как анекдот… Сборище калек-уродцев… хромых, незрячих, одноруких… Я и не заметил, как согнулся чуть ли не пополам, прикоснувшись гладкой макушкой к холодному корпусу приклада, у которого отсутствовала вся стрелковая часть – механизм я только вчера разобрал до самых мелких винтиков. Прижавшись лбом к гладкой поверхности затворной рамы, всей грудью вдыхая едкий, кисловатый аромат железа и глухо посмеиваясь, прижимаюсь губами к выемкам на шероховатой оси бывшего оружия. Оно приятно остужает горящую огнем, вздрагивающую как в ознобе сухую кожу… На этот раз мои плечи снова высоко подняты и остро вскидываются вверх, над моей возлежащей на запчастях головой, и затем плавно опадают вниз, в такт с моим судорожным дыханием… Оно неожиданно резко прерывается булькающими звуками вперемешку с кашлем… Просто задыхаясь от смеха, я откинулся на спинку кресла, запрокинув лицо к потолку и накрыв потной ладонью рот, чтобы на этот оглушающий хохот опять кто-нибудь не примчался и не начал в панике выламывать дверь. Кстати у них там что-то свалилось и, кажется, сквозь толстые стены просачивается весьма мелодичный мат Рафаэля. Но я продолжаю смеяться, раскручиваясь на сиденье каруселью, вцепившись одной рукой в подлокотник и весело разглядывая калейдоскоп грязного, покрытого пятнами копоти потолка и углов своего кабинета, уставленных рулонами множества недоработанных чертежей. Странно… Но мне хорошо. Хорошо, потому, что более плохо, уже быть не может.***
- Мне тридцать пять лет, - с легкой ухмылкой киваю младшему, поворачиваясь к нему тылом и прибирая стопку с пиццами к груди. Немеющие от холода пальцы не помеха, чтобы как можно крепче стиснуть их и прочувствовать ледяные края коробок сквозь грудные пластины – это позволяет мне вынырнуть из пучины прошлого и сосредоточится на настоящем. В данный момент – на грустно разглядывающем мой панцирь мальчишке-мутанте. – Если тебе так нравится жевать эту бумагу, - несколько грубовато обращаюсь я к нему, не оборачиваясь – странная лыба от уха до уха сейчас гуляет на моей роже и я пока не хочу пугать парнишку своим идиотским приступом веселья, старательно подавляя в себе желание тоненько хихикнуть, и едва ли не силой опустив уголки губ вниз. Нет, так я буду выглядеть еще смешнее, - То советую доедать ее поскорее и делать отсюда ноги. – Жжение на слизистой глазного яблока постепенно сходило на нет, но я думаю, мне все же стоило бы воспользоваться здешним водопроводом и умыться. Правда времени нет, да и опасаюсь, слишком долго мы здесь находится. Некоторое время колебаний, но стоит только младшему пошаркивая подволочить себя ко мне ближе, как я решительно передаю ему замороженный фаст-фуд и жестом указываю черепашке идти следом за мной к выходу. Он ведет себя очень тихо. Без привычного: « ай, ой, холодно, может сам понесешь?». Как я и думал – Майки хоть и тот еще баламут, но страшная правда, сколько лет прошло с того момента, как он видел свой родной город процветающим и прекрасным последний раз, несомненно больно уколола его. Но нам нужно поскорее вернуться в укрытие, назовите параноиком, но у меня нет никакого желания обнаружить в следующую секунду шеллрайзер облепленным со всех сторон футами. Я уже достаточно вымотан, да и братец не выглядит настроенным по-боевому, сонно уткнувшись носом в полуоттаявшие коробы с закуской. Хотел было предложить ему убрать их из рук, пихнув под сидение, чтобы те не болтались по всему салону, но впрочем, он так трепетно прижимал их к себе, хотя и весь побледнел от холода, что я решил его не тревожить - Майк и так все сам понимает и замерзать совсем, не захочет – ему просто что-то нужно было помять в руках. В этот раз микроавтобус не стал ерзать меня своими капризами, а завелся с пол-оборота – не без напряга конечно, но мотор послушно забухтел, а машина даже «приподнялась» на месте, словно привстала на колесах на цыпочки, потянувшись вверх, чтобы размять несуществующие мышцы. Ничего дружок, я приведу тебя в порядок. Что же, во всяком случае, сказанное мною в пиццерии на некоторое время стало неплохой затычкой для Майкстера – больше половины остатка пути мы проехали без эксцессов, ему, слава богу не захотелось «купить лимонаду» в придачу к пицце. Абсолютная, благословенная тишина, на время даже можно было подумать, что я здесь совершенно один. - Так сколько лет вы… Я прислушался, чуть повернув к нему голову так, что ветер обдувал мне правую сторону лица и шеи, больно покалывая прилетающим через разбитое окно сором, попадающим на открытые ранки и царапины. - … жили без меня? – Такой чистый… по-детски чистый чуть дрожащий голосок. Словно блестящий отполированный осколочек в целом море грязных пивных бутылок. Что он здесь делает? - Хм… - Плавно разворачиваю шелл, пятясь в задворки на весьма узком переулке, поглядывая назад мимо вжавшегося в сидение в багажном отсеке Майки, закинув руку на кресло водителя. – Вообще-то, - С задумчивым видом протянул я, выруливая ближе к изрисованной, казалось бы ничем не примечательной кирпичной кладке в конце тупика – авто призывно пищит и невидимые врата в пещеру Али Бабы(то есть в мою резиденцию), распахиваются: с неслышным шуршанием стена приподнимается уползая в глубь гаража, а затем словно бы поглощает машину, едва стоит мне дать задний ход еще чуть дальше, загнав ее во внутрь. – Не так уж и много. – Гаражная дверь, самая настоящая, тяжелая, толстая, из цельной кладки красного кирпича на сложном механизме, способная выдержать вес среднего слона, скрипуче закрывается, подняв небольшое облако пыли, столкнувшись с асфальтом прямо перед покореженным бампером. Я пару раз постучал по рулю, напряженно побуравив взглядом ребристую темную поверхность гаражных ворот. Любопытство вперемешку с сильным недоверием – это брат, это нечто, с тоскливыми голубыми незабудками вместо глаз, мой, как я полагал, глюк, не должен был сюда попасть. Не хочу показыать ему, где я живу и что делаю, но и бросить это существо я не в состоянии. Лучшее, что я могу сделать для молодой копии моего брата – постараться выяснить, как он здесь оказался, медленно, спокойно уточнив множество деталей, ведь деталях всегда кроется все самое важное, а узнав, постараться поскорее отправить его назад. Избавлюсь и смогу спокойно продолжить свое дело… - Ладно, пошли, - Вывалившись из шелла, я направился прямиком к двери, ведущей из гаражного отсека в жилое помещение. Майки все тем же унылым привидением шаркал за моей спиной – не нужен на затылке третий глаз, чтобы видеть, как угнетенно ступает молодой мутант, с трудом пытаясь принять все здесь, как должное. Наверное, после того, как я снял свое оружие, скинув небрежно косу на лавку перед вешалками в узком коридорчике, ему должно быть заметно полегчало. Конечно, его пугает моя внешность, он то привык совсем к другому Донателло. Я оборачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом… на две головы ниже меня, кажется куда хилее и нежнее. Мое тело покрыто множеством шрамов, сколы на панцире и пластроне некогда острые, теперь стерлись и сгладились, оставив неглубокие ямки и зазубрины, выделяющиеся из общей композиции на костяном покрове. Мышцы рук и ног заметно больше, хотя Майки всегда был по сравнению со мной гораздо более крепко сбитым… Весьма непривычно воспринимать его как бледного хилячка, моложе меня на двадцать лет. Мы некоторое время молча разглядываем друг друга – оба в чужой крови, грязных подтеках, а Майк еще и напрочь продрогший. У него из-за плеча в панцире что-то торчит. Слегка нагнувшись к весельчаку ниже, я, прищурившись, внимательно присмотрелся к странному предмету, напрочь игнорируя изумленные взгляды младшего. Сюрикен? Господи, - Да положи ты эти коробки, - Стоило большого труда отнять у него, словно приклеившиеся к груди замороженные пиццы и шлепнуть их на шаткий столик перед телевизором. Заметив прикрытый салфеткой череп, я неожиданно почувствовал в себе новый, неконтролируемый приступ мрачного веселья вместе с покалывающей в правой лобной доли головы, стремительно назревающую мигрень. Быстро возвращаю глаза к замершему подле меня братцу, не желая, чтобы он видел, на что я смотрю на самом деле. Ну надо же, присутствие двух Микеланджело в одной комнате. Жаль только, что один из них мертв и не может по достоинству оценить всю нелепость данной ситуации. - Сядь. – В несколько приказном тоне указав на диван, я подошел к своему рабочему столу с развалом недоработанной конструкции из частей роботов, возвышающейся над гладкой столешницей пирамидой, и бегло осмотрел мастерскую на предмет инструментов… Развернутый чехол с набором гаечных ключей, крестовая отвертка, кусачки… А, вот и щипцы, валяются, рядом со сварочным аппаратом. Угрожающе прищелкнув мощными «челюстями» оных, я хмыкнул, вспомнив стародавний момент, когда мне пришлось выдирать, еще в далеком, очень далеком детстве, младшему братишке зуб. – Ну ка, - опустив колено на продавленное сидение диванчика, я уже мрачной тучей нависаю над притихшим весельчаком с коварной улыбкой, словно вот-вот съем его, или полезу ему в рот вытаскивать оставшиеся зубы, а затем достаточно бесцеремонно наклонил его чуть вперед за пределы дивана, чтобы мне было удобнее нащупать в половину виднеющееся острое ребро звездочки из его карапакса. – Не дрожи, как заяц на прицеле, - Яростно, с хрустом расшатав в твердой кости сюрикен, я еле его вытащил, пару раз довольно болезненно пихнув бедного парнишку в плечо и бока. – Все, все уже. – Такое впечатление, словно я ему панцирь разломать собрался, вот глупый. Выплюнув словно в протест всему свою последнюю, прощальную иску, плоское миниатюрное оружие ниндзя выскользнуло из зажатых в моей руке тисков, и покатилось под тумбочку, звонко несколько раз подпрыгнув на плитке. Спустив ноги с дивана, я уперся локтями в колени и свободно свесил кисти рук вниз с зажатым в одной инструментом. Немного помедлив, стянул с себя пропитавшуюся кровью и потом маску, положив ее рядом с собой, и еще раз провел ладонью по теперь уже неприкрытому лицу. Надо бы мне все-таки умыться… - Значит… ты считаешь… что двадцать лет проспал? Не думаю, что это так. Во всяком случае… кое-что не сходится с твоим предположением. - Мои мышцы слегка напрягаются, словно я приготовился встать с дивана, но не пошевелился – прямо передо мной на тумбе возвышается голова моего настоящего брата, чьи очертания проглядываются под марлей, и я точно знаю, кто он, знаю его от появления и до самой смерти, а что тогда рядом со мною сидит? Может… - … если только ты не клон моего младшего брата, м? – Щипцы опускаются на пол, и я сцепляю ладони в замочек, продолжая смотреть вперед, - Тебе стоит умыться Микеланджело. Раковина сзади тебя. А если хочешь принять душ – дверь справа. – Пожалуй, вместо ясности, я только дал ему еще больше поводов потерзать себя догадками о произошедшем с ним сегодня. Но меня это никоим образом не заботило – пока что я сам пугался неизвестности фантомным облаком окутывающей этого субъекта и не мог дать конкретных ответов даже самому себе. Надо бы встать, надо бы разогреть добытую нами пиццу, надо бы и самому заняться собственной гигиеной, ибо не особо-то я и привык грязным чучелом спокойно возлежать на диване. Однако я даже не попытался подняться – глубокий расслабленный вздох, и мой морщинистый лоб встречается с переплетением моих пальцев, костяшками упираясь в область надбровных дуг. Устал… Просто устал…