Chaos in this town my brother

Бездумно разглядывая замызганный, старый ковер под своими ногами, я краем уха, не разворачиваясь к младшему, вслушивался в гневный бубнеж Майка… О… мне достаточно четко ясна его позиция - тут бы и самый храбрый черепашка испугался, встретившись со столь жестким утверждением от того, кого когда-то давно называл своим родным братом. Сейчас мы совсем чужие друг другу, и у нас разные взгляды на всю ту дрянь, в которой мы в данный момент закопались по плечи вдвоем. Микеланджело помнит только старого Донателло – умный, тихий, долговязый мутант, всегда готовый его защитить, как старший, участливый и внушающий доверие своей мягкой улыбкой. Новый же брат Дон, наводил ужас, если не вызывает отвращения… Внезапно я осознал, каким же я, однако, очаровашкой раньше был. А сейчас, разве можно мне доверять со всей искренностью? Он боится меня. Я чувствую - боится вкрадчивого, спокойного тона, с которым я к нему обращаюсь, боится тяжелого, равнодушного взгляда красновато-карих глаз, и я успел заметить, как он раза три, покосился на мои сложенные в замок, широкие ладони – вдвое больше его собственных пятнадцатилетних ладошек. Думается, если я сейчас неожиданно дернусь в его сторону, просто так, забавы ради, он заверещит тенором на всю округу от страха. Стоит ли меня бояться? Я поднял руки, сцепленные вместе на уровень подбородка, поустойчивее поставив локти на колени, и устало прикрыл глаза. Да, наверное, все же стоит. Если суммировать все те беды, что я сотворил на протяжении последних пяти-шести лет, Майку действительно нужно опасаться, что я как-нибудь ненароком, поддену косой под углублением на затылке, отколупав череп от шейных позвонков легонько нажав на древко одной рукой, используя знания элементарной физики. И это далеко не единственный способ отправить конопатое недоразумение в могилу, одним единственным движением. Но пока я не узнаю, кто, или, что со мной говорит, я не буду ничего предпринимать – мне надо убедиться, что я не ошибаюсь, потому что потом уже будет просто поздно. Раздражение, постепенно перерастающее в злобу, почти ненависть, со смесью отчаяния и детского испуга – вот, что я видел в широко распахнутых глазах, на круглом, бледном лице весельчака с поблекшими веснушками. Мое бездействие и вялая, задумчивая поза, похоже, выводили его из себя. Может мне стоит его обнять? Я попытался вспомнить, кого я последний раз обнимал, утешал, и при каких обстоятельствах это было... и не смог. Не смог восстановить в памяти ни одной теплой, душевной картины. Годы одиночества, без семьи, без друзей, превратили меня в лишнюю безмолвную декорацию для обремененного тяжелой лапищей Шреддера сверху, умирающего мира. Саки оказал большое влияние на внешнее и внутреннее состояние Нью-Йорка, и на меня самого конечно тоже, как неотъемлемую часть оного… И если бы Майк подумал. Если бы хоть на мгновение прекратил назревающую глупую истерику и просто подумал, что, как говориться, это «бз-бз» не спроста, включил свой маленький, тщедушный мозг и раскрыл невидящие глаза… Осмотрелся… Мои сцепленные вместе шершавые, сухие ладони, прижимаются друг к другу плотнее, болезненно растирая между собой толстые мозоли на подушечках пальцев. Надо же, неужели я злюсь? Я зол на своего маленького, неразумного братца. Ну, прямо как в старые добрые времена, когда каждый неловкий шаг Микеланджело – это одна разбитая лампочка, один сломанный какой-либо бытовой прибор в ассортименте и моя печаль на весь оставшийся день над обломками нового, только что сделанного изобретения – у меня не брат, у меня типичный слон в посудной лавке. Мое раздражение было тогда вполне обоснованным, и выговоры ковыряющему ногой в пол младшему, вполне разумны и доходчивы… А что теперь? Что я мог сказать ему теперь? Как я могу обосновать свой кипящий в глубине души гнев, когда фактически, я не видел ни единой достаточной причины, чтобы сделать так, как мне хотелось – встать и с размаху залепить по лысой макушке скукожившегося рядом на диване мальчишки. Одна моя рука с шорохом опускается на острое колено и со скрипом сжимается в плотный кулак, а другая, для опоры, ложиться на мое бедро, вывернув локоть наружу, и я уже с угрюмой решимостью взираю на него исподлобья, отклонившись назад и зло поджав губы. Очнись и протри глаза Майк. Его нервная, сбившая речь уходит куда-то на задний фон – я молча смотрю, как брат словно бы в полной тишине комично кривит рот, выговаривая, да нет, почти выплевывая мне в лицо полный неприязни и обиды текст, и единственное, что я смог из него выловить, это имена… Лео… Раф… сенсей… - « Их нет… слышишь дурак? Их нет! Ни здесь, не где-либо еще, они ушли, растворились, сгнили под землей, их сожрали черви, чего ты от меня еще хочешь?» - там, куда устремлен мой усталый взгляд, Микелнджело уже нет - он бегает вокруг дивана, смешно машет руками и продолжает нервно голосить. А я мысленно обращаюсь к смятой чужим панцирем диванной подушке напротив, словно это она на меня сейчас рычит и сердито обвиняет - как уже делал не раз, и не два, как привык общаться с неживым, думая, что оно живое, что оно дышит, ходит… делит со мной пиццу, обычно перехватывая вперед самый последний кусок, и отнимает кофе из рук, потому что ему надо срочно что-то мне сказать, вечно все ломает, устраивает бардак по поводу, и без, и до красных глаз сидит перед нашим старым телевизором за шумной игрушкой, будь то шутер, или аркада. Сжатая в кулак ладонь расслабляется… Черт… Как же так Майки? Почему? Гулко топая, мой гость уходит в сторону ванной, а я сползаю по сиденью, откинувшись затылком на потрепанную обшивку спинки дивана, жесткой, абсолютно неудобной, - именно сейчас она мне кажется особенно неуютной в сочетании с грубым краем воротника собственного панциря, натирающего шею – а раньше мне ведь было глубоко безразлично, насколько может быть плохой мебель в моем жилище. Тяжело вдохнув, я опустил ладони на свое замызганное лицо, надавив кончиками пальцев на воспаленные веки. Глаза так и не перестали болеть. Расслабился… выдохнул… собрался… Рука опускается на грудные, жесткие пластины и я аккуратно прощупываю свежезаработанную трещину в левой области пластрона. Мне казалось лезвие прошло чуть глубже. Из-за плотно закрытой двери, ведущей в мой «банный» отсек, я отчетливо слышу мерный шум воды – братец не преминул воспользоваться горячим душем, как я ему и предлагал. Пускай… Когда вернется, думаю, ему будет уже немного легче воспринимать мои слова, да и мне... тоже… я столько должен сказать. Нехотя подняв с пола задвинутые к диванным ножкам щипцы, грузно поднимаюсь с продавленного сидения и замираю на несколько мгновений, прислушиваясь к звукам из душевой, равнодушно разглядывая черное стекло экрана телевизора, прямо напротив меня, где отражается моя изуродованная фигура, нервозно сжимающая в страшной, огромной лапище инструмент. Почему не кажется, что мой жутковатый, «пузатый», благодаря прогнутой наружу поверхности, мрачно вылупившийся на меня «оттуда» двойник, хочет не много ни мало, а вколотить эту железку себе прямиком в лоб. Да, смотрел я сам на себя гораздо более ненавидящим взглядом, чем взирал с высоты своего роста до этого на нежданного спутника, так похожего на моего брата. Кровь опять горячеет, а пальцы сжимают холодный металл с такой силой, что, был бы на моем месте сейчас Рафаэль, щипцы бы смялись в его кулаке бесформенной массой. Больно… В отражении вижу, как по железному краю стекает алая капля, в темных оттенках на стекле она кажется бурой, и падает мне на ногу. Я так стискивал в кулаке инструмент, что острым углом разрезал себе кожу на ладони… Подойдя к рабочему столу, с обычной меланхоличностью и нерасторопностью движений, кладу перепачканные в крови щипцы на стол, и неспешно выдвигаю ящик стола с медикаментами, зажимая пальцем к ранке с заполненной до краев красной жидкостью клочок подвернувшегося под руку листа белой бумаги, другой рукой перерывая содержимое ящика, доставаю бинты, пузырек со спиртом, и локтем шумно задвигаю тот обратно в столешницу. Наконец оказавшись у покривившейся раковины, я занялся тем, чем первоначально и планировал – стер с себя чужую и свою кровь, грязь, попутно перебинтовывая пораненную кисть и промывая глаза, зачерпывая одной ладонью воду и прижимая к смеженным векам с наслаждением прочувствовав успокаивающую прохладу легко освободившую меня от неприятного жжения и беспрестанного зуда, сопровождающего меня всю дорогу до дома. Уже немного лучше. Теперь еще бы избавиться от сухости во рту и этого вязкого, раздражающего привкуса земли… Я прихватив полотенце с собой, не задумываясь более, направился в сторону угла, который я приспособил под простенько обставленную кухню. Не хочу пить сырую воду... перетерплю и сделаю себе простой, нормальный экпрессо. И вот, дожидаясь своего неизменного, любимого напитка, я тихо восседаю за столом, накинув на голову влажное, прохладное полотенце. В трубах, в тишине и полумраке комнаты, отчетливо слышится предупреждающее бульканье, предзнаменующее пустоту в водонагревателе… Хм, а ведь я не предупредил Майка, что количество воды не рассчитано… хотя, уже поздно что-либо говорить… Пускай я не вижу физиономии младшенького, но отсюда мне все прекрасно слышно – как он прыжки кенгуру выскакивает из-под холодного душа, в панике завинчивая краны и почти наглядно представляю себе, как мелко сотрясается от холода его массивная фигура, роняя на пол тяжелые капли. Ну , ты давно должен был понять, то тут тебе далеко не отель люкс. И равнодушно пожав плечами я вновь протянул ладонь к успевшему подостыть кофе… Не люблю остывший кофе…

***

Когда Микеланджело вышел из ванной, ему пришлось трижды осмотреться по сторонам прежде, чем он меня отыскал. Не смотря на свои внушительные габариты, я еще не растерял довольно стандартного и обычного качества для любого мастера ниндзюцу – сливаться с пейзажем. Благо это местечко уже свыклось со мной давным-давно, и прикинуться «стулом» в собственном же гараже труда не составит… Впрочем… груда металла, отгораживающая меня от взора братишки, так же надежно скроет кого угодно, а не только бывалого ниндзя. Молча отодвинув развороченный корпус бота в сторону, я облокотился о стол двумя ладонями, поддавшись чуть вперед. Итак? - Ну, так что ты решил? – Хороший вопрос. В любом случае, я не могу выполнить твою просьбу, так что решения пока этой проблеме нет, и найду я ее не скоро. К слову надо мною висят целых два сложноразрешимого задания, одно из которых заключается в том, чтобы как можно проще, доходчивее и тактичнее поведать этой черепашке, о том, что этот город не просто… темная наклейка, прикрывающая привычный ему, светлый мир, который периодически омрачают своим присутствием, возникающие словно из неоткуда, подобно плесневым грибам злодеи разной степени «важности». Тогда мы могли с этим справится… могли… вчетвером. Как показала печальная практика, один мутант-черепаха не многого сможет добиться, без поддержки семьи, без мудрого совета наставника, который всегда знал, в какую сторону нужно нас направить… Хорошо, допустим, даже если я смогу максимально точно объяснить ситуацию брату, кто мне даст гарантии, что узнав правду, он в панике не выскочит в окно и не окажется у услужливо поджидающих его за углом воинов Клана Фут? Сбросить Лео… мда брат, я думаю, в это ты прав – Лео знал бы как разрулить эту ситуацию и успокоить тебя, а я нет… я… я не умею это делать, не умею утешать и успокаивать – это не моя черта характера. Быть скрытным гением, чаще подавать умные идеи для осуществления заранее поставленным Леонардо планам, решать технические проблемы, больше молчать, быть самым мирным и тихим занудой в этой компании – вот моя задача. Я смотрю в озадаченные, небесно-голубые глаза, и понимаю, что я не тот… кто должен сейчас здесь стоять и отвечать на эти вопросы. Последний из них, к слову, вызвал из моей груди слабое подобие глухого, хриплого смешка - разве можно забыть Майка, проводящего на кухне времени не меньше, чем за компьютерными играми? Он любил экспериментировать с содержимым холодильника, преподнося порой достаточно неожиданные, но часто, приятные сюрпризы. - Да… Минутная пауза. - Да, я помню… Не отводя взгляда от веснушчатого лица парнишки, который потерянно топтался на одном месте так близко от меня, одной рукой нашариваю среди железного хлама ту позабытую мною стопку с пиццами, уже приклеившихся влажным, подтаявшим дном к столу, пальцами ловко поддеваю их под край, и с несколькими гайками, перекатывающимися по верхней картонной крышке, плавно протягиваю руку с этой невысокой «башней» перед собой, - Ну… - Тихо, напряженно произнес я, покачивая распластанной по дну ладонью, дожидаясь, когда младший черепашка заберет у меня пиццу. Надо бы скрасить чем-то… обнадеживающим что ли, этот неловкий момент, когда бедняга Майк смотрит на меня снизу вверх, потянув ладони к маячившему у него над головой квадрату с таким видом, словно я у него их грубо отнял… Через силу улыбнувшись боязливо хватающему воздух рукой брату, я «случайно» выронил коробки, и, Майки, по заранее заученному на зубок рефлексу, ловко подныривает, поймав все коробки разом и удивленно косит на меня, вытирающего мокрую ладонь о рабочую тряпку, так странно веселого и добродушно ухмыляющегося. – Смотри не сожги мне микроволновку. Я так-же помню, что ты и в этом деле мастак. – И с внутренним облегчением вижу, как пропадает та внушительная толика ужаса, плескающаяся в черных, бездонных зрачках моего брата. Я не хочу, чтобы на меня смотрели, как на чудовище. Во мне живет реалист, но я все еще жажду… питаться иллюзиями, что все могло бы быть и хуже. Майк… живой, целый… хм… с головой на плечах – он вселял надежду. И с моей стороны не логично и глупо отказываться от этого подарка. Парнишка заметно повеселел, ускакав в сторону кухни, а я, вновь сел на стул, на этот раз вынув из ящика потрепанную тетрадь с лопнувшими, местами, туго закрученными пружинами, наполовину заполненную моими записями и чертежами, а из оторванного мятого железного листа прикрывавшего некогда корпус бота, старенький, погрызанный карандаш. Я еще не собирался отказываться от своей затеи, и не смотря на то, что мой стабильный график несколько подорван присутствием другого мутанта - моего нежданно вернувшегося с того света младшего брата, - это не должно быть моей отмазкой, чтобы я все бросил… Как бы то не было, над эти проектом, я работал вот уже целый год и идти на попятную, упускать хотя бы день работы, когда я близок к претворению давно запланированной операции… я не мог, не должен был! Особенно сейчас… Это может стать поворотным событием в нашей истории. А может и погубить меня, выдав местоположение единственного оставшегося в живых Хамато… хотя… мой взгляд скользит поверх мятых, исписанных листов и упирается точно в сеточку многоугольников на карапаксе весельчака – нельзя уже сказать, что единственного. Подхватив разогретое угощение, Майк пританцовывая и кружась, распространяя вокруг себя безумно вкусный аромат тягучего сыра и салями, провальсировал к дивану, расставляя распахнутые коробки с угощением в ряд на столике, с абсолютно показательно беспечным видом. Отложив тетрадь, я с интересом пронаблюдал, с каким удовольствием на конопатой, теперь уже идеально-чистой физиономии, едва ли не высунув кончик языка, черепашка выуживает из упаковки исходящий паром треугольник, пытаясь оторвать его от обильного «сырного плена». И долго же я не мог понять, что же так сильно смущает меня в его образе, помимо того, что мой вроде-бы воскресший брат младше меня на пятнадцать лет. Те же движения… та же задорная улыбка… те же вкусы – я знаю, что он очень любит, чтобы сыра на тесте было больше, чем кружков колбасы… Но что-то не так. Странно, вроде-бы вижу, а уловить не могу. – Эй, Дон, чего застыл? – Микеланджело испуганно замирает и с набитым ртом поворачивается в мою сторону, заметив, с каким сосредоточенным видом я его разглядываю. Он бодро машет мне левой рукой и снова принимается за еду. Послушно покинув свое рабочее место, я медленно, неспешно подхожу к нему ближе, все еще заостряя внимание на его левой кисти, так же довольно рассеянно отдираю треугольный кусок от картонки, не глядя на пиццу, благодаря чему у меня остается ровно половина всей вкусноты, и не отрывая глаз от перепачканной в майонезе ладони младшего, я без раздумий откусываю здоровенный кусок… Не смотря на то, что эта пицца пролежала в морозильной камере пекарни бог весть сколько лет, любопытно, но вкус у нее был потрясающий… он сразу возвращал в ту пору юношества, где мы с братьями с удовольствием уплетали подобный фастфуд… А может это после скудной еды в виде отваренных зерновых, да узкого ассортимента консервов - когда элементарно любой продукт, что не являлся подобием походной гречки с мясом, казался мне чем-то вроде манны небесной. Но я не сосредотачивался на собственных вкусовых ощущениях – все мое внимание приковал к себе Майк… Я с жадностью следил за тем, как черепашка достает еще один кусок лакомства, как тянется рукой к старой газете, лежавшей тут же, с краю, как вытирает о нее руки и аккуратно комкает ее левой ладонью, а затем метко, точным броском левой руки отправляет масляную бумагу, скатанную в клубок, в мусорную корзину напротив. Знакомые с детства движения, отточенные до рефлексов – плавные, гибкие, стремительные - с той же энергией парнишка ловко раскручивал нунчаки, легко работая как правой, так и левой рукой, но он никогда не был… левшой. Никогда. Как я мог быть таким невнимательным...? - Майки… - Наконец решаюсь я задать столь терзающий меня вопрос, стоящий в одном ряду с причиной «оживления» моего брата, но слова замирают на моих губах, потому что Майк весело причмокнув, поворачивается ко мне и… я чувствую себя до ужаса неловко. А между тем, юный черепашка скользит по мне взглядом, словно избегая смотреть мне прямо в глаза, и изумленно охает, заметив мой самодельный стенд, на который я некогда возложил ниндзя-то Леонардо. Предчувствуя новые вопросы, не один, ни два, целый шквал, я заранее подумал о том, где же оставил обезболивающее, и осталась ли у меня поле той порции кофе кипяченая вода, чтобы их запить. Пальцы привычно тянуться к моему нахмуренному лбу и я утомлено прикрываю веки, сгорбившись и свесив голову на грудь – жаль никак нельзя сделать, чтобы Микеланджело уже все знал… чтобы мне не пришлось снова… и снова ворошить старое прошлое, вспоминать эти пропитанные смертоносной болью и отчаяньем секунды, которые решили все… Прежде всего жизни. Жизни моих братьев и отца. И твою жизнь тоже Майки, ты не забывай! Ах да, ты же не знаешь… Зло скрипнув зубами я вновь поднял взор на младшего, и криво, невесело усмехнулся, сложив руки на груди – боковым зрением в отражении на поверхности выключенного телевизора, мне моя мускулистая фигура со скрещенными на пластроне кулаками живо напомнила Рафаэля. Похожая характерная поза и взгляд исподлобья, а так же вздутые от напряжения вены… того и гляди «Раф» с экрана потянется к терпеливо дожидающемуся от меня хоть каких-то дельных слов Майку, и залепит ему свою фирменную затрещину. Но Дон этого не сделает… Потому что Донателло не сможет заменить кого-либо… Ни самого младшего, ни самого старшего... - Идем, - Неожиданно порывисто перехватываю я свободно свисающую кисть, с кожей глубокого, темного, аквамаринового цвета, и задорными веснушками, щедро рассыпанными по мускулистым плечам… Резко и грубовато. - Иди за мной…

***

- Иди за мной Раф. След в след. – Тихо прошу я старшего брата, с неподдельной тревогой вглядываясь в его недовольное, сморщенное аки печеное зеленое яблоко лицо – ну пожалуйста, постарайся воспринимать эту тренировку серьезно? Он сдержанно кивает и отклеивается от холодных, влажных стен исписанных поблекшим граффити, - Попытайся хотя бы сделать вид, что тебе интересен мой план, - Недовольно пробурчав, отворачиваюсь от него и решительно сосредотачиваю все свое внимание на пустой площадке бывшей станции метрополитена, которую я в этот раз избрал для эксперимента, точнее, усиленной тренировки главным образом Рафаэля. Нужно дважды отмерить, а потом отрезать, другого шанса, нам дано уже не будет, когда мы вдвоем подойдем близко к башне. Из-за пояса я торопливо вытащил миллиметровую бумагу с разметками пути и моими расчетами-почеркушками по краям. - Ты только не обижайся, Дон, - Голос Рафа эхом отлетает от покрытых покосившейся, желтой плиткой стен, и зависает в холодном, сыром воздухе у меня прямо над ухом. – Но я считаю, что это не лучший вариант. – Мои пальцы сильнее захватили уголки листа… бумага захрустела, края прогнулись и растрепались под ногтями - да я чудом его не порвал, едва сдержавшись, чтобы не зашипеть на саеносца, подобно загнанному в угол гусю, уже готовому злым хозяином к зажарке. Я знал… я ждал, что он мне скажет это… - Понимаешь Рафи, Лео теперь у нас слепой, не видит ничего совсем, - Выжимая из себя слова по букве, жестко процедил я, медленно разворачиваясь к брату обратно и напрягаю глаза, разглядывая мощный силуэт черепахи сквозь узкие щели. Мой издевательский тон заставляет Рафаэля скалить зубы и отступить от меня на один шаг назад – с некоторых пор он уже заметил должно быть, что некогда спокойный и рассудительный Донни превратился в весьма раздражительного, нервного, и злобного типа. Я показательно помахал у себя перед носом трехпалой ладонью, все-еще не сводя с него взгляда, и разговаривая с мутантом, так, словно он только явился ко мне из младшей ясельной группы, что безусловно не могло его не бесить. – Полностью слепой, это знаешь, калеки, ни на что не годные… К сожалению, он не в состоянии что-то придумать более дельное, чем я могу предложить тебе, – Я вызывающе сжимаю зубы в ответном оскале, буквально ощущая, как под панцирем Рафаэля пробегает волна дрожи, и он странно кажется меньше под моим давлением, вежи воспоминания, да и он не дурак - покорно свешивает голову вниз, разглядывая колотую керамику под ногами, уныло пряча глаза. Ой, кажется я наступил на больное, какая жалость. Мрачно рыкнув, я с силой впечатываю кулак с зажатой в нем бумагой в широкий торс брата, и оставляю исписанный кусок листа у него в руках, когда черепашка по привычке разу же прикрыл место соприкосновения моего кулака и его костяных пластин. – Иди… - Просипел я, отходя в тень и гулко шлепнувшись низом карапакса на каменную ступень, одну из многих уходящих верх в сторону выхода из подземки наружу. Поставив локти на колени, я обхватил лоб одной рукой, и довольно злым жестом ткнул в сторону разрисованного по подобию карты, тренировочного поля, прямо перед нами – намалеванные по бетону и керамическому покрытию синей краской круги, символизировали собой скрытые мины, установленные Кланом Фут специально для нас, любимых и неповторимых. Мне стоило огромных трудов отследить их местоположение и начертить примерную схему – с воздуха не подступиться, под землей – тоже, и это был единственный выход - подкрасться ближе наземно. Он ждал какой-то альтернативы? - Донни, - Неуверенно окликает меня застывший в двух шагах Рафаэль, бездумно топчась на месте и покачивая рукой с крепко зажатым в ней планом… единственным планом к отмщению нашего сенсея… и Микеланджело. Я опять до боли стискиваю зубы и угрюмо поднимаю глаза, не отнимая ладони ото лба, - Дон, ты только успокойся, мы справимся. Но нельзя так... на себя... все сваливать бро... – Голос обладателя красной маски, звучит на удивление, непривычно мягко, спокойно, в нем проскальзывает что-то от того бархатного тембра, коим всегда умел утешить своих сыновей Мастер Сплинтер, и, черт возьми Раф, от этого становиться только хуже - и без того глубокие раны сочящиеся кровью безостановочно, там, под пластроном, невидимые глазу, разрываются больше, тянуться вниз, пронизывая легкие и подбираясь к тяжело ухающему в груди сердцу… - Ты как-то сам сказал - есть вещи, которые мы не можем предотвратить. Думаю, ты, гений, сделал все, что мог - теперь отпусти его… Не одному тебе плохо, Дон. Он не только твой брат. - Не помогает Раф. – Сердито обрываю я его, резко воздев распахнутую ладонь, пресекая его лишенный смысла монолог, - Начинай,- я ткнул в пустое пространство пальцем и снова уложил руку на собственное колено, сумрачно откинувшись панцирем о покореженные перила лестницы за спиной. - Но… Дон… - Я сказал, начинай – чего не ясно? – Бурча себе под нос, поудобнее укладываю затылок на приятно прохладно изогнутом поручне, за моей спиной и сонно жмурюсь, при этом слабо отмахнувшись от растерянного Рафа, как от надоедливой мухи. Мы успели так резко поменяться местами за эти дни… Мне все-же не стоит быть… таким жестоким, по отношению к моим братьям... Да, я огрубел, стал еще более замкнут и болезненно воспринимаю любые споры - думают, я это сам не в состоянии за собой разглядеть? Я чаще и чаще вижу, какими глазами смотрит на меня Рафаэль, в упор, тогда как Лео, всегда резко отворачивается, упрямо поджимая губы и не желая мне что-либо доказывать - он то уже сдался. Ядовито-желтые, всегда столь вызывающие, дерзкие, сердитые огни, тлеющие в тени бордовой ткани, прикрывающей зеленое лицо с широкими скулами, давно угасли, один «уголек» так и вовсе потух, а оставшийся, отражал бесконечную усталость, уныние... даже не смотря на широкую, дружелюбную ухмылку, которой он старался приободрить себя и окружающих его - боль не исчезала. Кроме этого, в золотистой радужке плескался немой упрек, адресованный конкретно мне… Я не мог разгадать характеристику этих осуждающих взглядов в мою сторону, да и не пытался. Возможно, это было лишь недовольство своим братом, что я слишком… изменился. А может… А может это была скрытая ненависть за то, что я оплошал в тот раз? Что я простофиля и слабак? Надбровные дуги болезненно смыкаются между собой на переносице, - Раф. – Глубокий вдох. Очень медленно, чуть ли не по слогам, едва ворочая языком, я все-же решился немного «убавить резкость». Я слишком себя запустил, у меня просто нет времени, чтобы привыкнуть, – Послушай… Я больше ничего не могу тебе предложить. Когда ты будешь там… - свободно свисающая с колен ладонь сжимается в болезненно крепкий кулак, -… ты будешь один. Мне придется остаться в шеллрайзере. После того, как я активирую на твоем снаряжении стелс-режим – ты проникнешь на территорию Футов не замеченным, и у тебя будет десять минут, всего-лишь десять минут, чтобы добраться до главных ворот незамеченным, оставить «паучка» с вирусом вместо подарка на входе и быстро оттуда валить, пока я буду держать тебя вне поля зрения Шреддера. – Чувствуя, как садиться голос и образуется характерная, скрежещущая сухость под нёбом, я вновь замолчал. Тяжело сглотну и уже совсем устало продолжил, не обращая внимания на тишину вокруг, словно бы разговариваю, как умалишенный, сам с собой, - Дальше все будет очень просто – робот-паук на дистанционном управлении со встроенной флэш-картой, благодаря мне через сеть вентиляции проникает внутрь здания, до центрального управления системой безопасности. Подключившись к ней, я буду готов запустить вирус… Пока он будет поражать сектор за сектором, у нас будет время подготовиться к главной встрече. Я успею дезориентировать футов, возможно, отослав часть по нашему ложному следу, выслав им на экраны пару «уток». Я сумею их… запутать, одурачить. Твоя основная задача – только успеть. – На лбу выступает холодная испарина. Я уже давно ощущаю себя больным и безумно устал глотать обезболивающее втихоря ото всех. Высунув кончик языка я осторожно слизнул дрожащую, солоноватую каплю, скатившуюся по моему виску вниз, вдоль впалой щеки, - Тебе нужно вызубрить тот путь, что я прочертил на плане между ловушек. Одна ошибка, один крохотный, неверный шажок, стоит только оступиться, Раф - и тебя разнесет на клочки. – Веки вздрагивают. Картины с живописной кровавой кашей, щедро размазанной по асфальту, ярко, живо встают у меня перед глазами. Зачем только я это сказал? Зачем вспомнил? Майки, прости меня. - Проходить это… Губы становятся сухими, жесткими, как наждак, и становится больно даже просто шевелить ими. Все-таки меня заметно знобит, я чувствую холод да и жар одновременно, мне уже совсем не удобно сидеть навалившись на ледяную стенку и металлические перила. Выпрямившись я больше не сдерживаю покрывающую мое погорячевшее тело нервную дрожь. -… нужно аккуратно и сосредоточенно. Ты должен запомнить Раф, куда нужно наступать… След в след, а потом… я все возьму на себя…- повторил я чуть ранее сказанную фразу, свесив голову между колен, предоставив Рафаэлю взирать на ребро моего панциря и склоненный затылок с тугим фиолетовым узлом маски. Опрометчиво с моей стороны. Наверное, сия поза была уж слишком соблазнительна для моего брата – через секунду я очень пожалел, что так дал себе волю так «пострадать» да «покорчится», когда рядом стоит Раф… потому что через секунду, я едва не поцеловал ступени, на которых собственно и сидел, получив мощный, довольно-таки обидный, звонкий шлепок по зеленой лысине… - Ты что? – Подняв широко распахнутые глаза, положив руку на ноющий затылочный бугор, я наткнулся на возвышающуюся надо мною широкоплечую тень. Отняв кисть от ноющей головы, ну спасибо Раф, мне значит было не достаточно, я удивленно уставился на собственную раскрытую ладонь, будто ожидая увидеть на ней мазок крови, и вновь обиженно уставился на безмолвную «статую», деловито сложившую мускулистые лапищи на груди, - Ну и зачем? – раздраженно фыркнул я, поднимаясь на ноги и немедленно перекрыв своей тенью постную, одноглазую физиономию саеносца. Порой так приятно осознавать, что ты все-таки выше. Но толку то? Пока я выжидающе смотрю на него сверху вниз, сильная рука с узловатыми, широкими пальцами, слишком быстро, чтобы я успел уклониться, «пролетает» к моему лбу расчерченному глубокими морщинами, и с ходу залепляет мне мощный щелбан! От такой наглости я аж опешил, приоткрыв рот буквой «о» и обалдевшее уставившись на широко ухмыляющегося мутанта. Он был явно доволен произведенным эффектом… У меня даже озноб и температура спала от возмущения! - Зачем? – Желтая полоска под размахренной тряпкой скользит по моему вытянувшемуся лицу. – Затем, что Дон – теперь ты, наш младший брат. И как старший, я должен делать то – что должен делать любой старший - защищать тебя от твоих же глупостей, чтобы ты не меня берег больше, а себя, балбес, ты же еле на ногах держишься... Ты как давно это скрывал? А, и еще кое-что – Он негромко хохотнул, после чего демонстративно легко потянулся, напрягая бугрящиея под кожей мышцы, хрустнув сведенными вместе пальцами. – Как младшему, я должен часто давать тебе подзатыльники Донни-бой. Идем… - Он вполне беззлобно, но напористо, пихает меня, замершего ледяной скульптурой кулаком в карапакс, подталкивая к выходу со станции… - Идем, я уложу тебя в постель, а потом вернусь и заучу твою дурацкую схему, пока мозги из ушей не полезут, обещаю. Давай Дон, шевелись, - Еще один негрубый пинок… Чисто механичеки, я делаю широкий шаг вперед, не без помощи брата, и благополучно наступаю прямо в намалеванную синей, чуть подсохшей краской отметину, обозначающую собой одну из ловушек. Полностью озадаченный подобным отношением Рафа, да и что там, его словами, я подобно зомби послушно поковылял в сторону канализационных труб, щедро подпинываемый, вернее, нежно подталкиваемый в спину старшим братом. Смешно, но я не заметил, как оставил за собой по потрескавшемуся полу, а позже и по гравию насыпи между нерабочих рельс, которые мы пересекли, голубую цепочку двухпалого следа. Когда Рафаэль приметил за нами столь явно различимую путеводную нить, он просто не выдержал и расхохотался, забросал меня самыми несуразными шутками, большинство из которых даже близко не стоят с понятием "смешно". Он выглядит таким беспечным… веселым… Он словно не слышал моих слов. Или пытается выглядеть сейчас.... как Майк? Оставив меня по середине залитого водой тоннеля, Рафаэль вернулся назад, старательно «замаскировав» мою оплошность мелкими камнями и битым кирпичом…