Chaos in this town my brother

Что ж, он послушно идет следом за загадочно замолчавшим, резво куда-то его потащившим Доном, внутренне готовясь к чему-то нехорошему. Потому что этот Донателло не выглядит так, словно способен преподнести хоть одну хорошую новость, потому что он слишком не такой, каким знает Майк своего брата, он слишком…стар? Слишком мрачен и ироничен? Слишком много «слишком» в отношении всегда такого во всем умеренного Донателло. Нет, Майк не верит, что его ждет что-то хорошее, что-то замечательное, что-то доброе. Одни ниндзя-то старшего брата на стене уже неприятно царапают душу сомнениями и, как ни печально, уже знакомой истиной, которую черепашка старательно гонит от себя, отказывается принимать, даже просто обдумывать. Он торопливо топочет, иногда спотыкаясь на ровном месте, стараясь поспеть за широко шагавшим Доном. И, на самом деле, в глубине души, Микеланджело уже все знает. Не в подробностях, нет, они все лежат внутри памяти Донателло, но сердце черепашки знает. Сердце его чувствует и в тревоге торопится, дыхание его становится учащенным, неглубоким, он уже испуган, а Дон лишь сумрачно хмурясь распахивает какую-то скрипучую, явно редко открываемую дверь, чуть подталкивая Майка внутрь. Щелкает выключатель, и комнату заливает желтый, неприятный для глаз свет, воздух затхлый, с нотками прогорклой пыли. Мутант по инерции двигается дальше, с какой-то болезненной беспомощностью оглядывая захламленную, заставленную до самого потолка комнату. Несомненно, все вещи здесь расставлены упорядоченно, рукой Дона, но их так много, что Микеланджело приходится ступать осторожно, чтобы не зацепить краем панциря и не снести на пол ту или иную мелочь, а то и целый шаткий стеллаж, с провисающими от тяжести полками. Он смотрит на высокий комод, на котором установлено что-то вроде алтаря – по бокам давно сгоревшие палочки благовоний, заплывшие свечи, покрывающие воском все, на что когда-то их установили. В центре – катана, настоящий японский клинок, древний, никогда на памяти Майка не участвовавший в бою – реликвия их семьи, подарок учителя, наследие Леонардо, символ лидерства и отцовского доверия. На тусклых, потертых временем ножнах, развешаны блеклые, разных оттенков голубого, банданы Лео. Майк протягивает ладонь, осторожно, словно к огню, касаясь старой ткани. Твердая, почти серая из-за пыли, она слабо качнулась, засохшая и нелепая, как забытый на веревке в сушилке носок. Глаза мутанта тут же тронула тронула влага, здесь и сентиментальность, и банальное раздражение - слизистые уже саднит от пыли и застоявшегося запаха старины, заброшенности. Донателло позади него напряженно молчит, предоставляя пришельцу-брату самому ознакомиться с этим музеем ненужных вещей тех, кто больше никогда не вернется. Майки чувствует кратковременную дурноту, дрогнув от горькой догадки, ему отчаянно захотелось присесть, ноги тяжелеют так, словно мастер велел использовать утяжелители. Но он стоит, сухо сглатывая ком, смотрит на свечи, покрытые темной, пушистой пылью, и резко выдергивает из-под одной из свечей книгу, обложку которой почти и не разобрать из-за слоя грязи и потеков воска. Ладонью, торопливо стирает пыль с заголовка, и несколько секунд просто смотрит на открывшееся название. Книга Лео, коллекционное издание, Акутагава Рюноске. Их общий, довольно скромный подарок на шестнадцатилетие. Они ведь буквально пару месяцев назад вручили ему ее, и вот сейчас, она лежит здесь, покрытая хрен-знает-скольки-летней пылью, с волнообразно сморщенными от влаги страницами, явно много повидавшая в своей жизни. Черепаха мельком оглядывается на застывшего сумрачным изваянием Донателло и в безнадежности раскрывает издание, листая склеившиеся страницы, запнувшись на одной, где почти посередине красуется кровавый смазанный отпечаток. − А это еще какого черта? – глухо, ошарашено буркнул он, непонимающе рассматривая размашистый мазок грязно-бордового. Книга всегда хранится дома, так как на нее вообще могла попасть кровь? Конечно, может, Лео порезал палец, перелистывая очередную страницу, но, такое чувство, словно он оперся о книгу, будучи испачканным кровью. Или истекая ею. Майк торопливо отогнал от себя видение того, как именно это могло произойти, и закрыл книгу, кривясь от неприятного вкуса поднявшейся пыли. Взвесил ее на ладони, не глядя на брата, он нейтральным тоном сообщил будто бы самому себе: − Это было три месяца назад. Три с половиной месяца назад ты заказал ее по иБэю, Раф забрал ее с почты Кейси, а я завернул в подарочную бумагу и даже прилепил парочку бантиков этого его синего цвета. Испек черничный пирог и даже позволил Лео спокойно задуть свечи, без подстав. Они потом валялись по всему дому. Помниться, я как-то сел на диван и одна из них так неудачно подвернулась мне под... ну, понятно. Не могу поверить, что вижу ее такой затасканной. Черт, у нее же была глянцевая обложка, - Майк расстроенно замолчал, с растущей горечью оглядывая недавний подарок брату на день рождения так, словно это артефакт безвозвратно потерянного счастья. В какой-то степени, так оно и было. Леонардо был вполне доволен подарком. По крайней мере, так казалось тогда, да и после, брат таскал ее собой по всему убежищу, временно сократив свои посиделки среди свечей, что о чем то, да говорило. Ребятам это видеть было приятно и, в некоторой степени, даже лестно, не каждый подарок «Бесстрашному» бывал удачным… Резко вздрогнув, словно пробуждаясь от транса, Майк вздохнул и грубовато бросил книгу на комод с прочими вещицами, коих Донателло (или не только он?) собрал и сложил здесь, заполняя все полки. Юный мутант упрямо вознамерился посмотреть все, что здесь было прежде, чем повернуть голову и обнаружить «уголок памяти» другого брата. Он чувствовал теперь, знал, куда попал, и отчего-то был мрачно намерен как следует осмотреться, покопаться, перепроверить, не желая признавать очевидный вывод истиной. Вдруг, все это все-таки вещи не его братьев? Вдруг, это на самом деле принадлежит кому-то другому? Чувствуя на себе напрягающий, сверлящий взгляд взрослого Донателло, Майк выдвигает верхний ящик, в которой глухо перекатываются наваленные, словно кухонные ножи, прочие клинки Лео – ниндзя-то, грубые кунаи различной конфигурации, танто, сломанные катаны, лезвия с грубой, почти отсутствующей обмоткой, осколки, завернутые в бумагу – все для переплавки или переделки; трофейное футовское оружие, даже сюрикены, их старые-добрые сюрикены, запас которых постепенно уменьшался еще в его-то время, а сейчас вообще составлял всего три штуки. Зато футовских несколько десятков, нанизанных на бечевку. Майк вновь косится на мрачную тень Донателло рядом с собой. Прям надсмотрщик, не сводящий с него напряженного взгляда, чего он хочет увидеть? Его панику, отчаяние и шок? Микеланджело вполне близок к тому, чтобы удариться в какую-то из этих крайностей, но пока еще отрешенно-сосредоточен. Со скрипом он задвигает этот ящик и выдвигает следующий. Амуниция, кожа которой твердая, негнущаяся, высохшая и застывшая в том виде, в каком была сюда уложена. С заметными следами замытой крови, разрезами от лезвий врагов. Бессмысленно, как же бессмысленно было сложить их сюда. Он готов был задвинуть ящик обратно, но тут обратил внимание на что-то блестящее. Рука тут же нырнула в ворох вещей, хватая со дна тусклую металлическую бляшку, с выгравированной на ней букве «L». Вытаскивая ее, черепашка тихонько хмыкнул, беспрестанно вертя в желтом искусственном свете. - Да не может быть! Свою-то я давным-давно посеял, да и забыл, а Лео значит, сохранил… С ума сойти, - пальцы с нежностью поглаживают грубую гравировку. – У нас у всех тогда были маски красного цвета, и, хотя отец, конечно же, нас различал, сами мы дико загонялись, что одинаковые, - все так же нейтрально, тихо проговорил он, не сводя глаз с тусклого металлического кругляша, подобные которому они цепляли на пояса в девять лет. Было так странно, так удивительно увидеть эту вещь снова. Он и думать не думал, что Лео может хранить нечто подобное так долго. Впрочем, как раз он-то, наверное, мог, убрав в свое время на дальнюю полку. Такая детская вещица даже для Микеланджело, она была нелепой и одновременно такой настоящей. Он сжал ее в кулаке и развернулся, прямо посмотрев в лицо Донателло, но ничего больше к сказанному не добавил, отвернувшись от хранилища личных вещей Лео. с этим все, достаточно. Смело повернув голову дальше, вглубь комнатки, он сразу же наткнулся на чуть перекосившийся стеллаж. Не надо быть гением, чтобы узнать в хранящемся на нем арсенале метательного оружия вещи Рафа. Его банданы тут были привязаны по краям, местами даже прибиты кнопками, и это казалось таким странным варварством, что Майки засомневался, кто все-таки его так украсил. Он подумал, что это сделал сам Раф, но что-то такое было в этих висящих кусочках драной ткани, что говорило ему, что это лишь подделка под то, как мог это сделать сам Рафаэль. Словно притягиваемый, Майк подошел ближе и едва касаясь пальцами пробежался по покрытым пылью вещам, будто бы беспорядочно наваленным на открытые полки. Какие-то журналы, бесконечные сюрикены, то тут, то там торчащие наточенными лезвиями, бумажки, эспандеры разного вида, шарфы с символикой хоккейных команд, открывашка для пивных бутылок, множество дешевых зажигалок, спички… Серьезно? И это барахло принадлежало его среднему брату? Майк нахмурился, безотчетно продолжая поглаживать металл бляшки. К слову, в самом низу, выдвинув высокий пластиковый ящик, мутант обнаружил почти такую же. Подняв и протерев, он несколько секунд разглядывал букву «R» на ее поверхности, искаженную множеством бороздок, словно в какой-то момент владелец вдруг решил зачеркнуть свои инициалы, убрать их, стереть, но у него не хватило терпения, и буква все равно легко просматривалась. Микеланджело и не знал, что его брат когда-либо настолько нетерпимо мог отнестись к этой вещи, они все просто в какой-то период времени избавились от них, перестали носить. − А что ты сделал со своей? – сложив обе пряжки в левую ладонь, без особого интереса спросил он у брата, начиная невысоко подкидывать их, следя блестящими глазами за их полетом. В какой-то момент уронив одну, он наклонился и стал вслепую безбоязненно шарить в том ящике руками, несмотря на то, что и там у Рафа умудрились затесаться парочка-другая кунаев и бесконечный запас метательных звездочек и даже сюко. К счастью, он не поранился, зато нарыл кое-что действительно любопытное. Толстая мятая тетрадь, в клеточку, старательно заклеенная поперек прозрачной липкой лентой, была несомненно дневником Рафа, в этом Майк был уверен, он видел ее накануне в лапах самого Рафа, как раз чинящего ее на кухне… Молниеносно он схватил ее и прижал к пластрону, словно это его спасательный жилет. Если верить этому Дону, прошло уже двадцать лет с тех пор, как средний брат начал вести эти записи. − Он ведь не будет против, а? – севшим голосом спросил он, угрюмо нахохлившись, твердо вознамерившийся прочесть дневник, даже если сам Раф вдруг явится откуда-нибудь и начнет орать о том, чтобы Майки не смел трогать его вещи. Этот забытый стеллаж яснее скорбного лица Дона говорил ему о том, что вспыльчивый брат в этот раз никак не сможет защитить свои личные вещи от загребущих ручонок младшего. Прости, но мне слишком нужна информация. Не только от Донателло. Уже понимая, Майк осторожно поворачивает голову и почти сразу дёргается в сторону, старательно отворачиваясь, зажмуривая глаза, чтобы не видеть этого, чтобы сердце отпустила боль и паника. Все верно. Ему не могло показаться. Где-то за плечом Дона блеснул осколок стекла. Стало тяжело дышать, и он порывисто шагнул вперед, утыкаясь запыленной мордой в пластрон единственного живого брата. Дневник выскользнул из его рук, он странно хрюкнул и едва ли не подавился, глаза наконец-то защипало от принятия всего того, что он понимал, но отказывался. Внутри будто что-то хрустнуло, задребезжало, Майк сжал зубы, задрожав. Если уходить от болезненных мыслей, они все равно в конце концов догонят и сейчас наступил именно этот момент, когда мутант позволил им догнать себя и поразить в самое сердце. Он всегда был слишком чувствительным, сентиментальным, и эмоции, чувства, были в какой-то степени его слабым местом. Внутренний стержень гнулся под напором страшных картин возможных смертей братьев, возможных или..настоящих? В любом случае, он просто больше не мог находится здесь, среди вещей тех, кого он ЗНАЛ, что больше нет. Кто больше не вернется, кого в этом мире нет в живых. Где он сам чужак. Так зачем он здесь? Есть только Дон, и Дон может так жить, а он? Слезы горячими потоками потекли по широкому носу мутанта, и его совершенно не смущало то, что он прижимается в поисках хоть какой поддержки к тому Донателло, которого никогда не знал, который не выглядел как тот, кто придет на помощь. Он ведь даже не рад ему. −Я..просто..прости, - порывисто отстранившись, Майк отступает на пару шагов, споткнувшись о кагинаву, стоящую на полу. Глухо звякнув, «кошка» откатилась в угол, а младший мутант схватил с пола дневник Рафа и, бормоча извинения, звучно втягивая сопливым носом воздух, протиснулся мимо брата и, словно кит на берег, выбросил себя прочь из этой страшненькой комнаты, едва ли не бегом скрываясь в темном коридоре. Все еще подрагивая всем телом, он закрывается в ванной комнате и приваливается лбом к зеркалу, трясущимися руками включая воду в раковине. От слишком сильного напора кран ходит ходуном, брызгаясь и плюясь, но первые минуты Микеланджело это нисколько не волнует. Его всего покрывает нервная испарина, слезящиеся глаза покраснели и с мукой смотрят в свое зеркальное отражение. К груди прижат дневник Рафа и в том же ладони две плоские пряжки от ремней с инициалами мертвых, вторая рука – под струей воды. Мутант смотрит на себя и безмолвно ловит ртом воздух, подавляя всхлипы, которые все равно через раз, да вырывались, мучительные, тихие, идущие от самого сердца. Этот проклятый день никогда не кончится. Никуда не деться от реальности. Майк сглатывает слюну, неотрывно глядя в черные тоннели своих зрачков, постепенно словно начиная падать в их черноту... Веки опускаются, медленно, раз за разом, словно смаргивая его отчаяние и страх, дыхание выравнивается. Вдох за вдохом, рваный всхлип все реже. Все так же плюется кран, сердито гудя полупустым баком, все так же колотится сердце в груди, но резь прошла, отступает и паника. Он вдруг вспоминает о Доне, которого так резко покинул. − Тихо, парень. Спокойно. Все в порядке. Ты не один… - его голос подрагивает, еще хриплый от недавних слез. Сорвался уже второй раз. Но сейчас, сейчас все нормализуется. Он расправляет руку с тетрадью и пряжками, вытягивая ее, перекладывает влажные от пота предметы в другую ладонь, и умывается, стремясь смыть, убрать с себя это безнадежное выражение лица. Холодная вода помогает, остужает горящее лицо. Глаза саднит, покрасневшие, они делают весь его вид болезненным, жалким, ну да он не может сдаваться. Есть кто-то, кому не лучше, и кому он может помочь, так? Он ведь зачем-то оказался здесь. − Дон? Донни, - с опаской зовет он, выйдя из ванной. Свои сокровища он вновь прижимает к себе , двигаясь к гостиной осторожно, едва ли не на цыпочках. Только бы «большой брат» не отобрал их, только бы позволил изучить. Майк уже ужасно вымотался и последняя нервная встряска только усугубила его состояние, несмотря на замечательный ужин. Ему страшновато представить, как на эту его очередную выходку отреагировал гений, но знал одно - ему чертовски надоело бояться и не доверять. Он был близок к тому, чтобы презрев все свои прежние опасения, просто дать себе волю расслабиться. И будь, что будет. Если даже это приведет его к смерти.