Ни на Земле, ни в изведанном космосе

Если бы вы знали, как медленно он едет на одной гусенице! Так медленно, что мне постоянно приходится его тянуть и подталкивать, но не для того, чтобы он ехал быстрее, а чтобы мне не замерзнуть в этой холодрыге. К счастью, до того, как отчалить к этому Кармордулу, Флопик нашел в своём иглу шкуру какого-то большого пушистого зверя. Шкура эта была мягкой и теплой, но воняла чем-то протухшим. Воняла сильно, но я не хотел окоченеть посреди этой инопланетной Антарктики, поэтому быстро свыкся с этим неудобством. -У вас очень интересная планета, - говорит Флопик. – Очень странная, оттого и интересная. История у вас замечательная. Живете так мало, а столько всего уже произошло. Мне было интересно послушать, что инопланетный разум думает о Земле. Тогда Флопик сказал мне, что если и есть на этой планете существо, которое ненавидит Землю больше всего – так это бабочка-переводчик. -Все потому, - говорит, - что вместо одного-двух языков, которые в среднем припадают на одну планету, ей пришлось учить пять тысяч для Земли. Что ж, тогда понятно, почему она так больно скребется у меня в ухе. -А еще у вас очень интересная литература. Правда, очень интересная! Я остановился. Устал, надо было перевести дух. Шкура оказалась тяжелее, чем я думал, да еще и порванная гусеница Флопика, которую я перекинул себе через плечо, постоянно била мне по спине при ходьбе. Робот сказал, что если Кармордул не выдаст новую гусеницу, то, возможно, хотя бы отремонтирует эту. -Устал, - говорю, задыхаясь. – Давай отдохнем чуть-чуть. Я сел на землю. Не на голый снег, вы не подумайте – эта шкура была достаточно большой, чтобы я мог сесть на один её конец и укрыться другим, поджав ноги. -Что там с нашей литературой? Флопик уселся рядом, и мы стали одинакового роста. -Литература…, - задумчиво бросает тот в своей шаблонной ухмылке. – Проза, поэзия… она слишком быстро менялась с течением времени, но, я думаю, мне удалось сочинить стих, который полностью удовлетворяет канонам вашего текущего века. -Зачитай! – если бы я только знал, как пожалею о том, что сказал это. Флопик чуть откашлялся. Еще один записанный создателями звук, чтобы тот лучше передавал эмоции. -«Пушкин – убойный поэт, ну красава! Пишет улётно, совсем не убог. Жаль только умер, а в остальном – браво, Крутяк же, в натуре, я б так не смог». Странная вещь случилась со мной, когда Флопик закончил. Стих зачитал вроде бы он, а стыдно стало мне. -Что это было?! – говорю, расставляя по паузе после каждого слова. -Современная поэзия. -Причем здесь Пушкин? Флопик на секунду задумался. Рожица на его мониторе стала недоуменной. -Разве вы не любите упоминать Пушкина по каждому пустяку? -Мы не пишем такой гадости! – почему-то я жутко разозлился. – Что за слова такие? Школьники их, может, и употребляют, но не стоит равнять их поэтические потуги с настоящей литературой. -Ладно-ладно, тогда послушай еще один. Перед тем, как начать слушать, я принял защитную позу – стыдливо закрыл лицо ладонями. -«Тебя любил я, ну а ты Ко мне всё так же трали-вали…» -Стоп! – моё эхо, должно быть, молнией пролетело через все снежные просторы. – Сейчас ты на современную музыку ориентировался, да? -Что-то снова не так? – Флопик загрустил, и мне стало его жалко. Вот чего я на него накричал? Он же не виноват, что взял себе не тот ориентир. Тогда я спокойно объяснил ему, что нужно выработать в себе иммунитет к плохой литературе, что в поэзии тоже есть понятия «хорошо» или «плохо». Оказалось, Земля – чуть ли не единственная планета в ближайших созвездиях с таким высоким развитием литературы. Для этой планеты же стихи оказались настолько чужды, что ни один ее обитателей не поймет их ценности. Вот как Флопик. Считает, что все это – всего лишь набор слов, некоторые из которых, обычно – последние в строчках, совпадают между собой по звучанию. Вбить в голову железяке духовность литературы оказалось непросто, поэтому вскоре я бросил это пагубное занятие и мы пошли дальше. -Слушай, а ты же говорил, что у тебя мало памяти, чтобы чужие имена запоминать, - спрашиваю Флопика, а сам замечаю, как на горизонте появляются и другие существа. Все они, большие и маленькие, живые и механические, идут в том же направлении, что и мы. Стало немного не по себе. Да какое там «не по себе» - страшно стало! – У тебя ж там, в голове, база данных по целым созвездиям. Не можешь, что ли, пару имен запомнить? Судя по грубой интонации робота, я его чем-то обидел. -А вот не могу! – говорит. – Создатели одарили меня йоттабайтами информации о разных планетах, а для личных нужд выделили всего пару килобайт! Поэтому чтобы запомнить что-то новое, мне нужно забыть что-то старое. Тогда мне стало интересно, кто же они – эти его создатели. -Какие-то макемакийцы, само собой. Если бы человеческая память измерялась в размерах компьютерной, то мы бы, наверное, тоже помнили всего около нескольких мегабайт сплошной текстовой информации. Это я к тому, что с этим новым потоком фактов я напрочь позабыл, что это за «Макемакия». -Загружается стандартный аудиофайл №9… -Нет! – кричу, но уже не так громко, как раньше. Уж очень я не любил эти его аудио-руководства. Долгая загрузка, гнусный голос и назойливая реклама в конце. – Не заставляй меня делать так, чтобы твоя аудиозапись начиналась со слов «Зачем ты втаптываешь мою голову в снег, Землянин, зачем ты это делаешь?» -Хорошо, - кажется, Флопик обиделся еще сильнее. – Только меня будут ругать, если я не буду упоминать спонсора при каждом включении аудиозаписей, поэтому: Малби Беверидж – любая энергетическая отрава за целых 3 моллюска. -Ты же робот с самосознанием, так расскажи про Макемакию сам. Я снова услышал механический вздох, хотя на мониторе Флопика засияла ухмылка. -Макемакия – название вот этой вот планеты. Дело в том, что свободный перелет между созвездиями строго запрещен, а Макемакия – это как контрольно-пропускной пункт, диспетчерская двух соседних созвездий. Всех, у кого нет межгалактической визы… -То есть, таких, как я. -… здесь четвертуют. -Это еще с какого перепугу? – сразу так и не поймешь, пошутил ли он или нет. -Да ты не бойся, Землянин. Здесь уже давно никто ничего не контролирует. Ходят все, кому ни попадя. Никто и диспетчерской эту Макемакию уже не называет. Превратилась она в свалку. Так и говорят – свалка двух созвездий. Но уж звезды так стали, что Макемакия оказалась на перепутье между седьмым и восьмым созвездиями, поэтому каждый межзвездный путешественник рано или поздно окажется на этой самой Макемакие. Поэтому тут так много разных существ. А теперь представь, что во всем этом хаосе создали меня – Флопика, работа которого заключается в том, чтобы выковыривать ценности из испражнений гигантожоров. Хитрый Флопик, хитрый-прехитрый. Только что я на него кричал, а сейчас мне его снова жалко. Я бы повесился, если б осознал, что был создан для ковыряния в чужих «какульках». Мы прошли еще несколько десятков метров, и вдали появилось еще одно иглу, такое же, как у Флопика, но больше в несколько раз. Туда-то и стекались все существа, что так внезапно появлялись на горизонте; туда-то вскоре зашли и мы. Когда Флопик упомянул Кармордула впервые, я представил себе этакого гигантского потливого тролля с зеленой кожей и неандертальской одеждой. В общем, не было не единого признака, где я бы оказался не прав. Кармордул – гигантский потливый тролль с зеленой кожей и неандертальской одеждой. Заведение, которое я представлял себе, как мастерская, оказалось баром. Он так и назывался – «У Кармордула». Название мне перевел Флопик. Бар оказался непостижимо огромен, а столы в нем были разных размеров: за высокими сидели такие гиганты, как сам Кармордул, а за низкими – какие-то тараканоподобные существа, для которых, должно быть, даже Флопик казался гигантом. -Кого я вижу, - мне показалось, что я опьянел от одного перегара этого Кармордула. – Флопик-3000! -Не крал я твою бабочку! – выкрикнул тот без раздумий. – То есть, привет. Да. Тоже рад тебя видеть. Тогда я впервые увидел инопланетян. Не вдали, когда на горизонте маячили какие-то непонятные фигуры, а рядом, почти перед самым носом. По большей части они мало чем отличались от людей: две руки, две ноги и голова на плечах, хотя некоторые все же были похожи на тех, которых мы изображаем в своих фильмах. Все они пили. Ей богу, в этом заведении так воняло спиртным, что аж глаза резало. И все говорили о чем-то своем, обыденном. Словом, как мы на Земле собираемся в барах пятничным вечером. И я подумал, что не должен обнажать свой страх. Что они, пришельцы, должно быть, чувствуют его. Я скинул с себя теплую шкуру, сунул руки в карманы и сощурился так, чтобы мой взгляд явственно говорил всем здешним пропойцам: «Я – не новенький. Я уже сотый раз захожу в этот бар. Вам следует бояться меня и уважать». Но тут все почему-то замолчали и уставились на меня. Уставился и Кармордул. На секунду я испугался, уж не захотел ли он мной закусить. Я ему на один зубок приходился. -Нужна новая гусеница, - буркул Флопик. Все тут же переключились на него, а затем снова вернулись к напиткам. Как же стало хорошо… -Нет, - ответил Кармордул и отхлебнул из своего гигантского стакана. -Нужна новая гусеница, пожалуйста. -Нет. -Очень нужна новая гусеница, пожалуйста! -Ты еще за бульбаризатор не расплатился, - когда Кармордул разгневался, я чуть не упал в обморок со страха. – Еще и бабочек-переводчиков у меня воруешь. Ничего я тебе не дам! -Тогда почини старую. Робот протянул ко мне свою металлическую ладонь. Сначала я пожал ее, но только потом понял, что он от меня хочет. Я должен был снять с плеча его порванную гусеницу. -Да у меня пойло крепче, чем твоя старая гусеница, - пробурчал Кармордул, осматривая негодную деталь. -У тебя пойло крепче, чем вообще всё! Почини гусеницу! -Нет. -Почини, а расплачусь я потом. -Сейчас. -Да я сейчас даже ездить не могу! Кармордул нагло отвернулся от робота и продолжил пить. Разговор был закончен. -Эй, - окликнул его Флопик. – Ну, хоть по стаканчику нас можешь угостить? -Вот на это я никогда не был скуп, - бросил этот гигант через спину. – Присаживайтесь.