Райская Башня

Что ж, зато честно. И угроза ясна. Не будешь сотрудничать — пойдешь на опыты. — Я вам ответил, теперь ваша очередь, — напоминает Гольберт. Отвечаю не сразу — думаю, что лучше сказать. — Я не разговариваю с другими заключенными, потому что никто из этих людей мне не близок. Говорить с ними не о чем. Они меня не волнуют. — А за пределами «Райской Башни» есть что-то, что вас волнует? Моя дочь. Дочь, которую я никогда не увижу. Которая будет ввязана в эту проклятую войну где-то далеко отсюда, думаю я и отвечаю: — По большому счету нет. Меня отправляют обратно в камеру. Лезу вниз по лестнице, а другие заключенные глаз с меня не сводят. Глаза Драка на покрытом синяками и кровоподтеками лице пылают злобой. Поврежденная рука висит на перевязи. Кожей чувствую его ненависть, но знаю, что ничего предпринять Драк не осмелится. Я всем дал понять, что со мной лучше не связываться. Лестницу вытаскивают, и решетчатое окно наверху захлопывается. Иду в угол и молча сажусь. По пути бросаю взгляд на Фейн. Она смотрит на меня, как и все остальные. Кажется, в мое отсутствие ее никто не бил. Не знаю, почему для меня это важно. Просто хотел убедиться, и все.

***

Город скрывается высоко в горах, куда не каждый путник рискнет забраться. Он занимает всю открывшиеся равнину, неровный каменный ландшафт усеивают огоньки бесчисленных построек и уличных фонарей. На этой равнине предки основатели построили этот мерцающий, переливающийся город и назвали его Кловер. Я прекрасно знаю этот город, его площади и аллеи, мосты и памятники, бары, злачные места и тайные общества. Знаю, в каких подвалах разводят экзотических зверей для нелегальных боев, где за большую плату могут сделать фальшивые кольца совета, где изготавливают некачественные лечебные зелья и продают его магам-недоучкам. Посещал и более изысканные заведения, где аристократы курят, пьют и заключают сделки. Видел скульптуры на кладбище Белых холмов, об истинном значении которых знает только создавший их древний народ заставший эру драконов. Видела и мать, ребенок которой умер от голода прямо у нее на руках, а та была так пьяна, что даже не заметила. Город принял меня в свои объятия. Здесь можно было делать что хочешь — раствориться в толпе или вести активную жизнь. Я бродил по Кловер, словно хищник по своей территории, и стремился узнать ее со всех сторон. Я не уставал исследовать город, иногда в роли пассивного наблюдателя, иногда — как активный участник. Тот, кто знает — властвует. На берегу реки сияли огни и бурлили толпы, даже в то время, когда вся Кловер спала. Мужчины с цепкими взглядами и их элегантные спутницы сидели на верандах дорогих баров и потягивали напитки из изящных кубков. Куртизанки и альфонсы подсаживались за столики мужчин и женщин, ужинавших в одиночестве. Воздух наполнял запах готовящейся рыбы и благоухание ароматических масел в фонарях. Я облокотился на ограждение, отделявшее меня от круто спускавшейся вниз набережной. Поблизости стоял один из пяти Домов Пегасов, от которого во все стороны расходилось бледное сияние. У кромки воды выстроились дома богачей. Одни были выполнены в форме волны, другие — башни, третьи — классическом. Камень, дерево и керамика идеально сочетались друг с другом, несмотря на кажущуюся хаотичность. У фиорских архитекторов фантазия богатая. Здесь произведения искусства можно встретить на каждом шагу. Замечаю подходящего в хорошем настроение своего информатора. По нему сразу видно — этот человек здесь хозяин и знает город как свои пять пальцев. Ему нет нужды напускать на себя важность. Люди и так чувствуют, что он человек серьезный и с ним лучше не шутить. Даже уличные грабители его не трогают, хотя сами не отдают себе отчета почему. Купцы общаются с ним как с равным, хотя сразу видно — этот человек ни богатством, ни положением не обладает. — Здравствуй, Щерен, — произношу я, когда он подходит к ограждению рядом со мной. Щерен всегда выглядит растрепанным и неряшливым, будто только с постели. Почему-то это небрежное отношение к собственной внешности только усиливает исходящее от него предупреждение окружающим. Под нижней губой выступает пирсинг — три серебряных когтя. Густые, спутанные темно-синие волосы спадают на лицо. Низкий лоб и щёки с щетиной покрывают извилистые узоры. — Здравствуй, Алекс, — отвечает Керен. Он наблюдает за идущим вниз по реке грузовым кораблем. Судно окружает островок света. Его сопровождает полдесятка шлюпок. Чуть помолчав, Щерен указывает на корабль: — Товар на продажу везут. Говорят, у Гитса там двадцать мешков с отборным маком, прямо с личных складов в Варлоне. Владельцы притонов с радостью наложили бы на него лапу, но шансов никаких. Гитс подкупил или запугал всех начальников стражи до самой столицы. — Слышал, — отвечаю я. Щерен кивает. — Поневоле задумаешься. Если он и правда перевозит столько мака, почему все об этом знают? Гитс человек осторожный. По мне, так смахивает на отвлекающий маневр. Или на ловушку. Искоса смотрю на него. — Угадал. Щерен усмехается: — А ты что знаешь, Алекс? — Гитс нацелился на крупную рыбу. На Башенного. Щерен издает смешок. — На Башенного? Думает, он на такое поведется? — Ну да. Информаторы Гитса никуда не годятся. — А тебе все это откуда известно? Поворачиваюсь щекой, чтобы Щерен увидел знак Гильдии. — Гитс в последнее время старается наладить отношения с мэром города, а мэр сам знаешь… Так что и до меня иногда кое-что доходит. Щерен фыркает. — Совсем забыл. Они же породниться решили, кто-то там на ком-то женится. За этими аристократами не уследишь. Щерен уже обдумывал, как может использовать новую информацию, кому ее сообщить и какое она может дать преимущество. — А что у них за вражда? — У кого — у Гитса с Башенным? Вот этого не знаю. Башенный в последнее время темным гильдиям жизни не дает — вставляет палки в колеса, сливает информацию, даже крадет. В общем, все в таком духе. А Гитс хочет от него отделаться. Вот и придумал соблазнительную приманку. — Даже слишком соблазнительную. Вдруг Щерен отталкивается от ограждения и идёт к веранде бара. Мускулистый охранник, которого за тем и поставили, чтобы с улицы не заходил кто попало, спокойно пропускает Щерена. Тот достает сигарету, прикуривает от жаровни и возвращается, окруженный облаком сладкого, всюду проникающего запаха высококлассного табака.