ЛЕТО В НОРВЕГИИ

Прошел почти месяц, и наступала осень. Короткое северное лето заканчивалось, сезон солнца сходил на нет – лишь иногда оно радовало жителей своими лучами. Теперь был только дождь – серый, промозглый, частый. В городах, конечно, было куда приветливее, но это не отменяло того, что погода была пасмурная и туманная. В воздухе витал «запах» сентября. Для спортсменов начинался Олимпийский сезон – время сложное, требующее тщательной, упорной подготовки, физических сил и внимания. Эмиль и Тарьей так и жили в Лилехаммере: только однажды за все лето Тарьей возвратился домой в Стрюн на несколько дней, и после этого снова приехал к Эмилю. С Эмилем было хорошо, с Эмилем нравилось, и Тарьей так успел привыкнуть к Свендсену, что сам уже не желал покидать его. Плюсом ко всему становилось то, что в Лилехаммере было куда интереснее, веселее, больше мест, где можно заниматься физической подготовкой вдвоем. Отношения между ними стали романтическими и очень близкими. И обоих больше ничуть не смущал этот факт. Они жили, как обычная пара. Тарьей рядом с Эмилем смог, наконец, выкинуть из головы все гложущие мысли и полностью расслабиться. Свендсен чудесным, исцеляющим образом влиял на него. Стало хорошей традицией каждый вечер засыпать вместе, даря друг другу свои объятия и тепло, и без нежных и ласковых, порой откровенных и требовательных, поцелуев не обходилась ни одна ночь. Однако дальше отношения не заходили – они застыли как будто в одном состоянии и оставались так долгое время. Оба были довольны. Эмиль решил не торопить события и подчиняться их естественному ходу. Он думал, что оба сами поймут когда – всё! – отшибет разум близостью одновременно, и они окажутся на следующей ступеньке. Эмиль не настаивал. Теплые, окрыляющие чувства переполняли. «У нас конфетный период!» - иногда усмехался Эмиль, вспоминая свои предыдущие отношения с девушками. Наверно, почти каждые пары через такое проходят. У него с Тарьеем это выражение приобретало вообще особенный смысл: Свендсен, как однажды это вошло в привычку, приносил своему Малышу – теперь постоянно он так называл наедине Тарьея в моменты особенной близости – разные лакомства из конфетного магазина. Ему нравилось такая забота, а Эмилю нравилось, как Тарьей уплетает их за обе щеки, смотрит на него хитрым взглядом и улыбается игривой, влюбленной улыбкой. Губы мягкие, теплые, и от конфет – очень сладкие, скользнули сначала по щеке, оставляя приятные, немного леденящие и колющие ощущения, после чего Тарьей принялся нежно и требовательно целовать Эмиля, обнимая его за шею свободной рукой и поглаживая нежную кожу, а второй рукой он разворачивал, где-то рядом с пакетом, лежащим на диване, очередную конфету. Эмиль вздрагивал от прикосновений немного влажной, холодноватой ладони, и понимал, что такого у него ещё ни с кем и никогда не было. Опять вспоминались слова Петтера Нортуга – для Эмиля его закадычный друг становился в некотором роде пророком. «Это волшебно! Поверь мне!», - кружилась в промежутках между забвением фраза в мыслях. И это было волшебно. Никак по-другому Эмиль не мог описать своё восприятие происходящего. Да и Тарьей тоже. Наконец, Бё справился с фантиком. Он на секунду-две оторвался от поцелуя, заглядывая в карие глаза Эмиля, которые от обилия приятных чувств, да – и что уж скрывать? – естественного выброса гормонов в кровь, были почти черными – зрачки так и закрывали почти всю радужку. Тарьей улыбнулся. - Малыш, мне кажется, я… - начал Эмиль, пока Тарьей дал ему набрать полную грудь воздуха. - Тсс, - мягко протянул Тарьей, поднося только что развернутую конфету ко рту. Он зажал ее между зубами. Эмиль заинтересованно смотрел на него, тихо ухмыляясь. - Ох, Малыш, ну что ты опять придумал? – поинтересовался он, пока его руки блуждали где-то на боках у Тарьея, лаская его через футболку. Бё ничего не ответил Эмилю, только приблизился к нему. Они играли языками и конфетой в самом сладком их поцелуе за все те, которые у них были до этого момента. В память запоминалась каждая секунда, и каждая секунда приближала их к нечто большему… Норвежские лыжники обоими составами – и женским, и мужским – через несколько дней приступали к официальным тренировкам, а это означало, что Петтеру и Маркусу, который в итоге смог простить Нортугу все его летние приключения при условии, что такого больше не повторится, скоро придется расстаться на неопределенное время. Хелльнеру было сложно. После того случая в горном отеле он ещё несколько дней уговаривал себя забыть все, что произошло, и внушал себе, что нужно умерить свой пыл и не ревновать своего любовника к его товарищам по сборной. Он умом понимал, что ни Тереза, ни Эмиль никуда от Петтера не денутся, и так или иначе он будет с ними общаться, да и ничего, кроме дружеских бесед у них с Петтером быть не может. У Эмиля есть Тарьей - и никто больше ему не нужен, а сам Нортуг к Терезе лезть не будет – девушки его в принципе не интересуют. Эмиль, впрочем, на время доставать Нортуга перестал: «изливания души» пока что Свендсену не требовалось, а вот с Терезой было все немного сложнее. Петтер и Тереза крепко сдружились в последний месяц. Даже сам Нортуг не ожидал, что однажды так случится, и молодая девушка станет не то, чтобы его лучшей подругой, а человеком, который нуждается в нём. Тереза нашла в Петтере друга, который мог выслушать, полностью понять и поддержать. Прогулки вместе в парке вечером по пятницам стали приятной традицией. Тереза рассказывала Петтеру о своем состоянии после разрыва с Тарьеем, о том, как она проводит время в одиночестве, и как пытается забыть то, что случилось с ней в июле. Ее психологическое состояние было не слишком хорошим. Возможно, тут даже и требовалась помощь психолога, но Петтер оказался куда лучше и внимательнее к девушке, чем какой-нибудь рядовой специалист – Нортуг умел подбирать нужные слова. Она находила в нем утешение. - Ну, а потом я тренировалась. Ещё и ещё. Выматывала себя до того, пока сил не оставалось. Уже совсем на землю падала порой. На какое-то время помогает, а потом снова все возвращается, и снова по ночам я только и могу, как думать о нем. А когда совсем жутко становилось, отправлялась в клуб. Пару раз дома вечеринки устраивала. Только это все не то, да и не могу я расслабиться, когда все мои мысли «крадет» Тарьей, а воспоминания, о том, как было с ним, постоянно навещают мою голову. Петтер тяжело вздохнул, идя рядом с девушкой и неся над ней огромный черный зонт, который как-никак укрывал от моросящего дождя. Снова была пятница, и они снова гуляли по парку. Петтеру было искренне жаль Терезу. Нортуг недоумевал, как такая красивая девушка может быть совершенно одна, как страдает уже долгое время, не в силах найти себе мотивацию забыть навсегда о парне, и вычеркнуть свою прошлую жизнь, как будто ее вообще не было. Понятно, что сложно, но при желании… Он не видел в Терезе безвольную девочку, поведшуюся на чувствах, наоборот, эта хрупкая красавица казалась ему сильной, смелой, воинственной. Так и было, но теперь только на лыжной трассе, а вот перебороть себя и свои чувства Тереза не могла. - Ощущение потерянного - всегда безграничное, - ответил Петтер, - но чем дальше – тем оно становится меньше. Ты чувствуешь это? Есть ли в тебе то, что может с каждым днем все больше и больше противостоять? А может, есть тот, - Петтер эмоционально выделил последнее слово, - кто сможет разбудить в тебе силы противиться твоей боли? – обратился он, поворачиваясь к ней и смотря на нее. Идеально голубые глаза были налиты слезами, она снова держалась из последних сил, вспоминая. - Ты намекаешь на то, нет ли кого-то в моем окружении, кто бы смог мне понравится? – усмехнулась Тереза, улыбаясь. – И на кого бы я смогла переключить свое внимание? - Допустим, так, - согласился Нортуг. – Возможно, это какой-нибудь обычный парень? Не обязательно спортсмен или кто-то из нашей среды. Может, он живет в соседнем доме в твоем городе? - Вряд ли, - Тереза пожала плечами и замолчала. - Ты совсем ни на кого не заглядываешься, да? – спросил Петтер. Он взял девушку за руку, сжимая ее ладонь в знак поддержки и сочувствия. - Я Тарьея всё ещё люблю, - ответила она. – И как бы я не старалась, чтобы я ни делала, я не могу заставить себя перебороть это чувство. Каждый раз, каждую ночь его образ передо мной. Так отчетливо, так красочно. Все это как будто наяву, да только не с ним. Он смеется. Как обычно. Улыбка широкая, задорная; глаза блестят; волосы золотятся на солнце. Петтер, знал бы ты, как счастлива я была все четыре года с ним. Мы же ещё детьми встретились. Представляешь, по шестнадцать лет было обоим. Да что мы вообще тогда понимали о любви и отношениях? – она тихо рассмеялась. – А потом… потом прошло время беззаботности, и я влюбилась в него по-настоящему. Да если бы не тренировки постоянные, соревнования, сборы, разъезды, время далеко друг от друга – вряд ли бы я оторвалась от него хоть на минуту. - Да, - согласился Петтер, прокручивая в голове тот факт, что и ему скоро придется расстаться с Маркусом, - это обратная, не самая приятная сторона нашей «профессии». Но, не мы первые и не мы последние… справляются же как-то другие? - А мы не справились… - виновато твердила Тереза, кутаясь в спортивную кофту. – Я не узнала его, когда они с Эмилем вернулись с последнего этапа домой. Это был уже тот человек, которого я полюбила. Мы приняли решение расстаться. Я жила как-то три месяца, уже почти забыла обо всем. Но потом Эмиль со своим днем рождением… и знаешь, Петтер, все заново! Чувства опять нахлынули, а эмоции были просто пугающими. Рядом с ним сдержаться невозможно!.. И я не виню Эмиля, что отобрал его у меня, нет. Я знаю не понаслышке, как это не «преклониться» перед ним. - Тебе уже рассказали, да? – уточнил Петтер. - А о чем тут рассказывать? Я сначала думала-думала, ну а потом поняла, что Эмиль ему больше, чем просто друг. Как уж получилось – так пусть и будет. Нет смысла пытаться что-то изменить. Я надеюсь, они счастливы друг с другом, ведь так? Только это моей любви к нему не отбавит. Он навсегда останется в моем сердце… больше или меньше, часть его принадлежит Тарьею. Тереза остановилась, смотря вдаль аллеи, и Петтер остановился рядом с ней. Она глядела на размытую из-за дождя картину впереди, и не замечала, как капли воды с зонта медленно скатывались ей на плечо. Было все равно. Петтер протянул руку, обхватил девушку и притянул к себе. Тереза неуклюже пошатнулась, перебирая ногами, врезалась в него. - Ты же вся мокрая! Пойдем-ка я тебя до дома довезу! Смотри, как бы ты не простудилась, - Петтер подхватил ее под руку. – Идём-идём! - Мокрая? – рассмеялась девушка. – Я даже не заметила, - она пожала плечами. - Тебе не стоит зацикливаться на одном! Тереза, о себе тоже надо думать, и себя тоже надо любить. Обещаешь мне, что до следующей нашей встречи, ты хоть чуть-чуть, самую малость, - прищурился Нортуг, показывая «на пальцах», - полюбишь себя? Взор Терезы на секунду вспыхнул, а глаза засветились; по губам пробежала робкая улыбка. Тереза сделала глубокий, резкий вдох, как будто ее кто-то резко щипнул. Слова Петтера звучали так обнадеживающе, что на секунду в нее вселилась надежда однажды избавиться от всего. Тереза осознала, что она и вправду совершенно забыла о себе. - Я попробую, - с нотками радости в голосе ответила она Петтеру. Маркус сверлил Петтера взглядом, когда тот приехал с прогулки. Он сидел совершенно молча, поворачивая головой в сторону Петтера; пристально наблюдал за каждым его действием, движением, перемещёнием. Нортуг чувствовал себя неловко; играть в «Большого Брата», тем более, у себя дома, он не подписывался. Тишина, нависшая в квартире, немного напрягала и означала только одно – Хелльнер снова недоволен. Перед глазами Петтера постепенно проносился весь июль тусклыми красками воспоминаний, когда он размышлял о том, что будет дальше. Отношения с Маркусом медленно рушились, да только Петтер пока не замечал это. Он был полностью погружен в проблемы Эмиля и Терезы, и не чувствовал, как на него плечи наваливаются проблемы большие, личные. Этот пятничный вечер стал началом конца. Петтер занервничал. - Что? – резко разворачиваясь и глядя на своего любовника, воскликнул Нортуг. Он наливал себе холодный апельсиновый сок в глубокий стакан. В горле пересохло, а после нескольких глотков – начало першить. – Ну, скажи что-нибудь? - Мы скоро разъедемся по сборным, - констатировал Маркус. – Ты - к своим, я – в Швецию на пару дней, домой. - Разъедемся, - подтвердил Петтер, делая пару шагов ближе к Маркусу. Тот сидел на стуле около обеденного стола, слегка откинувшись на спинку. Парень был в соблазнительной, обтягивающей футболке, именно такой, как любил Нортуг. Петтер посмотрел на него опасным взглядом, и уже мысленно раздевал. Нужно было прекращать все разговоры, нужно было хоть что-то сделать, тем более, завтра они расстанутся на долгое время. Ничего лучшего, как предаться страсти, он не придумал. - Ты ничего не хочешь мне объяснить? – потребовал Хелльнер. - Например? Что снова не так? – нервно переспросил Петтер, делая ещё один глоток сока и морщась. - Да нет, все нормально. Видать, тот факт, что мы не будем видеться больше месяца, тебя совсем не колышет, - Маркус пожал плечами. - Колышет. Если ты заметил, я ничего такого не делаю, что могло бы тебя задевать. - Тогда почему ты сегодня гулял с Терезой? Ощущение, что с ней ты тоже не будешь видеться месяц, - чуть более нервно и с придыханием сказал Маркус. - Успокойся. Давай лучше… - Петтер! А я не хочу успокаиваться! – Маркус взмахнул руками, переходя на крик. – Понимаешь, я тебя люблю! Не какого-нибудь парня из соседней квартиры, - он по инерции показал рукой на стену за собой, - а тебя! И время перед отъездом я хочу проводить с тобой, а не с четырьмя стенами! – закончил мысль Маркус. Петтер оказался рядом с ним. Он смотрел на него хитро, слегка искривляя губы в ухмылке; стакан с остатками сока он поставил на стол рядом - теперь пить не хотелось и он ему мешал. С каждой секундой Нортуг приближался к своему любовнику, пока не оказался вплотную с ним. Он прижал его коленом, а рукой обхватил шею; медленно наклонился, и губы его оказались напротив губ Маркуса. Хелльнер успокаивался. Он понял, что хочет Петтер, и его желания полностью совпадали с желаниями Нортуга. Особенно сейчас. Маркус долго думал, дойдет ли до Нортуга. Казалось, что дошло. Он тут же расслабился, но задышал тяжело, часто. Близость Петтера, как обычно, манила. Он слишком любил его, чтобы пытаться себя сдержать и не «упасть» в мир приятных ощущений. - Я тоже тебя люблю, - прошептал Петтер. Однако на самотек Маркус все не отпускал и разговор продолжал, сохраняя раскаленную атмосферу вокруг них. Это придавало перчинки. Он чувствовал, как медленно горячая кровь растекается по артериям, наполняя тело теперь другой тяжестью и заставляя испытывать возбуждение. Руки потянулись к Нортугу, обхватывая его за талию, пробираясь под футболку и поглаживая бока. Петтер вздрогнул, только подставляясь вперед. - Тогда я тебя не понимаю, - продолжил Хелльнер. - Девчонка, конечно, не могла подождать тебя два дня? - Она тебе не девчонка, а Тереза. Имей уважение, - в своем издевательском тоне тут же ответил Нортуг. Его губы почти касались губ Маркуса, и при каждой попытке поцеловать его, Хелльнер хитро отворачивался, действуя Петтеру на нервы. Он покорно ждал, когда его любовник наговорится. Хотелось большего. - Чего ты добиваешься, Петтер? – поинтересовался Хелльнер. - Того, чтобы ты понял, что ничего выходящего из рамки не происходит. Правда же? Ну, признайся себе в этом, Маркус Хелльнер! - Знаешь, Петтер, мне кажется, ты надо мной смеешься, когда так делаешь! - Нет. Пойми, Маркус, у тебя есть друзья – ты с ними общаешься. У меня есть друзья – и я тоже хочу общаться с ними, а не принадлежать только тебе одному. - Что-то ты слишком часто общаешься с ней. Петтер, часом, не влюбился ли ты в нее? А, Петтер? Я хочу серьезно с тобой поговорить об этом, - он начал издеваться. Петтер не выдержал, двинулся ещё ближе, ещё настойчивее, и, наконец, накрыл его губы своими, вовлекая в медленный, но жутко страстный и горячий поцелуй, от которого, словно стрелами, искололо его тело. Стало жарко, шея от близости взмокла. Маркус чувствовал, что и сам больше не может держаться рядом с ним. Ему казалось, что за такие моменты, он готов ещё хоть сто раз прощать Петтеру все, что тот делает. - А я тебе серьезно повторяю, что я тебя люблю, сколько раз это ещё говорить? - А я хочу, чтобы ты принадлежал только мне одному… - перебил его Маркус. Природные инстинкты, страсть и гормоны сделали свое дело, и отключили разум на какое-то время. С кухни парни медленно, продолжая целоваться, и «собирая» спинами несколько углов, переместились в спальню Петтера. Вся одежда, ставшая лишней, разлетелась по двум креслам, и тела слились. Перед глазами было мутно, самим им – немного жарко, а душа на какое-то время успокоилась, и Маркус оставил свои мысли и недовольства, пока Петтер дарил ему любовь и наслаждение. Настойчивый телефонный звонок не успокаивался. Вначале Маркус и Петтер просто не обращали внимания, продолжали свои любовные утехи, но скоро стало невыносимо – тяжелая, громкая музыка так и врезалась в уши, отвлекая друг от друга. Петтер обреченно потянулся за трубкой, кидая краткие взоры на Маркуса, на лице которого буквально за секунду нарисовалась ненависть и злоба. Он снова закипал, внутри все вспыхивало адским красным пламенем. Во взгляде – резком, пронзительном, немного пьяном – было написано «Не приближайся!» Петтера передернуло. Атмосфера накалялась, в воздухе витало чувство очередного скандала. - Тереза? – ровно спросил Маркус, натягивая на себя одежду. Продолжать не было смысла. Все приятные ощущения мигом покинули расслабленное тело; Маркус весь сжался от злости, вены на руках налились кровью, когда он сжимал кулаки и сдерживал себя из последних сил. Он не понимал, как может быть так, и почему Петтер, отрываясь от него, отрываясь от близости с ним, так легко может взять и отправиться разговаривать по телефону. - Эмиль, - ответил Петтер. - Ах, Эмиль!!! – недовольно вскрикнул Хелльнер. - Петтер, это все специально и ты надо мной издеваешься? Ну почему, почему последнюю ночь мы не можем побыть наедине, одни? И чтобы никто, никакая Тереза, никакой Эмиль нам не мешали? Ну почему? – Маркус вскочил с кровати, хватаясь руками за голову. Он недоумевал. - Должно быть что-то серьезное, раз он звонит в двенадцать ночи, - ровно ответил Нортуг. Маркус был возмущен таким спокойным тоном. – Может, что-то с Тарьеем? – Петтер пожал плечами, накинул халат и отправился на балкон. - Ты серьезно думаешь, что сейчас самое время для разговоров со Свендсеном? – прокричал Хелльнер вслед, когда Петтер нервно захлопнул дверь за собой. Маркус хотел его остановить, вернуть себе, пока не было поздно, но Петтер от него ускользал. Маркус в очередной раз ничего не понял. Медленно становилось больно и жутко от того, как Петтер позволяет себе легко и просто оторваться из-за телефонного звонка от него, и при этом не испытывать какого-либо чувства вины. Приходило осознание, которое он долго старался подавлять. Он смотрел в спину Петтера, спокойно стоящего на балконе квартиры и разговаривающего с Эмилем. Хелльнеру казалось, что он его предает, меняет, как дешевого мальчика для развлечений, на своих друзей. Маркус начал медленно ненавидеть всех норвежцев и норвежскую сборную. Он махнул рукой, окидывая спальню взглядом. Ему казалось, что их предыдущий разговор ничего дня Нортуга не значил – он просто его выкинул из головы, забыл, как ненужную информацию. Хелльнер выкатил свой чемодан, покидал хаотично туда свои вещи, которые были в пределах видимости, и, не дожидаясь утра, решил ухать домой, благо машина была своя. Ушел, ничего не сказав, только оставил записку на ободранном клочке бумаги. Петтер все стоял на балконе, смотря вдаль ночного города. - Долго же ты держался, чтобы не звонить мне! – рассмеялся Нортуг, не подозревая, что творилось в квартире за его спиной. – Гляжу я, ты счастлив с Тарьеем? - Я его люблю, Петтер, - послышалось в трубке. – У нас ещё ничего не было, но я точно могу сказать, что люблю его! Ты был прав; и чувство это такое сильное, необычное. Так не было раньше, я ни в кого не влюблялся по-настоящему до Тарьея. - Но? – вопрос последовал незамедлительно. – Что не так в этот раз? - Я не знаю, как сказать ему об этом… - смущаясь, протянул Эмиль. - Ох, Эмиль, - вздохнул Петтер, - тут уж я тебе не помощник! Разберись в этом как-нибудь сам? Ваши отношения должны быть только вашими. Выбери момент – и действуй! Сердце подскажет, как и когда! И ты не ошибешься, как однажды не ошибся, выбрав его! А он поймет, он тебя тоже любит, не сомневайся! Свендсен его заворожено слушал. - Как дела у Терезы? – поинтересовался Эмиль. Петтер пару секунд помялся, переступая с ноги на ногу. Сначала хотел сказать все, как есть, но в последний момент решил преврать, чтобы не портить Эмилю влюбленное хорошее настроение. - Нормально все с ней, - скованно, но бегло ответил Петтер, перематывая в голове дневной разговор. – Все хорошо! Не думайте о ней. Она в порядке. Будьте счастливы! – в очередной раз пожелал он. Скандала не было. Когда Нортуг вернулся в комнату, там никого не было тоже. И вещей Маркуса не было. Грудь сдавило испугом, голова закружилась. Понимая, что только что он натворил, Петтер осел на кровать, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце. Под рукой было что-то шуршащее. Петтер поднял лист бумаги и сквозь мрак комнаты с ужасом прочитал слова, написанные на шведском: «Hittar mig inte innan säsongen1». Вот уже шесть дней Маркуса не покидало чувство того, что его предали. Не на словах, а по-настоящему. Это было больно и жутко. Хелльнер только с виду был таким задиристым, стойким, жестким, показывал всем, что может противостоять любым напорам судьбы и невзгодам, относится ко всему хладнокровно. На самом деле за этой маской скрывалась ранимая, чувствительная душа, и любое неверно сказанное слово и действие резало его ножом по сердцу. Особенно сложно было пережить такое от любимого, как казалось, человека. Первые сборы были в самом разгаре. Спортсмены полным составом уехали на самый север страны, где уже выпал снег и было довольно холодно. Маркус отдавался тренировкам полностью, без остатка. Ходил по несколько часов на лыжах по самым сложным участкам трассы, «гонял» отрезки на время. Теперь перед ним стояла новая цель, которую, как нельзя лучше, можно было осуществить в Олимпийский сезон. Хотелось мстить норвежцам; молодой швед их ненавидел. Маркус старался «отключиться», находя себя на трассе. В одно прохладное, туманное утро он решил, что не уйдет с лыжни, пока не пробежит поистине героическую дистанцию – пятьдесят километров, марафон. Он встал на лыжи, закинул за пояс термос с чаем и пошел. Первые километры дались с удовольствием, Маркус даже обрадовался сам себе и тому, что остался в такой хорошей форме после отсутствия длинных гонок. Но потом становилось хуже. Был последний круг, сорок восьмой километр, самая дальняя точка трассы - крутой подъем. Сил почти не оставалось, руки, ноги дрожали, в горле была резкая, неприятная боль; в глазах – ослепляющий белый свет. Гора не давалась. Голова закружилась, и последним движением, которое Маркус помнил, было то, как он делает шаг в сторону, к краю. Измотанное тело безжизненно рухнуло в мокрый, холодный снег. 1. Не ищи меня до начала сезона. – Шведский.