ЛЕТО В НОРВЕГИИ

- А что мотивирует Вас? – прозвучал, казалось бы, невинный вопрос. Маркус на секунду задумался. - Мотивирует? – переспросил он у журналистки. – Наверно то, что я знаю, что такое настоящее счастье! - Катился бы ты со своим «счастьем», - пренебрежительно сквозь зубы выругался Нортуг, когда просматривал этот сюжет шведского телевиденья в перерыве между эстафетной гонкой и отъездом на вечернее награждение. Словно злой рок нависал над Петтером. Хелльнер теперь двухкратный в составе эстафетной четверки, а Петтер – только второй. Снова быстрее него, снова лучше. Снова все лавры – к соседям. Но не это теперь раздражало, и даже нисколько не задевало, а то, что на пьедестале стоять с ним, видеть его счастливую ухмылку, блестящие наглые глаза, шведские флаги вокруг и слушать ненавистный шведский гимн. Петтеру было не до этого. У него сейчас другие дела. Оставалась, собственно говоря, одна гонка – тот самый пятидесятикилометровый марафон – самая престижная и сложная дистанция на Олимпиаде. Фаворитов, как всегда, несколько. И какое счастье, что Хелльнера среди них нет – классика совершенно ни его стиль. Маркус хорош в коньке – это да, но то, что касается классических гонок – максимум место в десятке ближе к концу. Петтеру повезло больше – он универсален, и оба хода ему поддаются с одинаковым успехом. Петтер настраивался, долго абстрагируюсь от всего; словно учился заново воспринимать окружающую реальность и не заводиться. Выносливость – дело одно – это только лишь многочисленные тренировки, сила воли, умение вовремя сжать зубы и дотерпеть, а вот психологический настрой – дело другое. Куда серьезнее. Из-за него всё может мгновенно посыпаться. Но Петтеру, конечно, в этом плане легче. «Вот биатлон, - думал он, вспоминая Эмиля, у которого с нервами тоже не всегда всё в порядке, - один не точный выстрел – и вместо первого ты где-нибудь только пятнадцатый. А ведь все зависит от случая. Ветер подует, рука дёрнется… и беги потом, думая, не бросить ли это всё к чертовой бабушке?.. Не бросить, - он сам ответил себе на вопрос. - Дойди до конца в любом настроение. Обидно, не обидно, справедливо или нет. Иначе признаешь себя слабым. В лыжах не так всё. Тут чисто силовая борьба. Тут только если ноги подкосятся от какой-нибудь внезапно всплывшей глубокой мысли или упадешь на повороте за сто метров до финиша. Эмилю сложнее». Петтер вышел на трассу под первым номером. Рядом Хелльнер – под вторым. Долгие два часа и ожесточенная борьба на финише, три десятые секунды, которые разделили его и немца, и имя на заветной первой строке. Он выстоял. Он выиграл марафон. Любые слова были излишни. Он упал на снег без возможности стоять на ногах. Получил то, что хотел. Петтер был удовлетворён. - Видишь! Я не сломлен! – Петтер подскочил к Маркусу в микст-зоне, где переодевались спортсмены. Он встал перед ним с высоко поднятой головой и гордым видом и говорил: чётко, довольно громко, выразительно. Как настоящий победитель! И его не волновало то, что он, как и Маркус, двухкратный. Он считал себя лучшим, хотя бы потому, что не опустился до «методов» Хелльнера, а так же смог выстоять самую сложную гонку. - Не сломлен! – медленно сквозь зубы, слегка шипя, повторился Нортуг. – Я тебя победил. - В мои задачи не входило ломать тебе палки, - без эмоций ответил Маркус, - если ты об этом. - Не входило? – рассмеялся Нортуг. – Да ну? Ты, поди, об этом весь сезон мечтал. Отомстить на Олимпиаде, - медленно протянул норвежец, вдумчиво закатывая глаза. – Звучит-то как! Прямо в лучших традициях Голливуда! Хелльнер на секунду замолчал, опустив глаза в землю, а когда хотел начать говорить, Петтер стремительно его перебил: - Что? Я прав, да? – он прищурился, покачивая головой, но через пару секунд сделал обычное выражение лица. – Ладно, Маркус. Всё на твоей совести. Я зла на тебя не держу. Бывай. – Он потянулся и пару раз похлопал его по плечу. – Ещё увидимся. Нортуг ушёл на цветочную церемонию, которая вот-вот начиналась. Он радостно заскочил на подиум, поднимая руки вверх. Сегодня все лавры ему. Он Король. А Хелльнер всё так же стоял в микст-зоне и думал над словами Нортуга. Он не понимал, говорил ли тот серьёзно, или опять издевался над ним, однако последняя фраза о том, что зла он не держит, долго Хелльнера не оставляла в покое. Петтер сказал это таким бархатным и спокойным голосом, который он слышал последний раз только тогда, когда они были вместе. Словно время вернулось назад, словно ничего не было. Это был особенный тон, который до сих пор будоражил его сердце. Маркус сел на корточки, и закрыл лицо руками. - Дурак. Какой я был ревнивый дурак, - прошептал он себе под нос. Он недоумевал от того, что не понял этого раньше. Он ненавидел себя за то, что, не справившись с гневом, довел ситуацию до такого абсурда. Обернувшись, на огромном экране он увидел награждение, застыл на месте, заворожено наблюдая. В здании стадиона Хелльнер догнал Нортуга в коридоре. - Петтер! Петтер! Постой, - говорил Маркус, шагая быстро за ним. Норвежец повернулся, смотря на него. - У меня допинг-контроль, - бросил он, удаляясь по коридору и не останавливаясь. Маркус догнал его, хватая за плечо. Петтер нервно повернулся еще раз, остановился. - Что ещё? – спросил он. - Прости меня, Нортуг! – прошептал он. Петтер заметил, как по щеке шведа потекла скупая слеза. Маркус поднял руки, сложил их на шею Петтеру и обнял его. Тот лишь тихо стоял, слегка согнувшись назад под его напором. Он был непробиваем и холоден. Он больше не поддавался чувствам и эмоциям. Трасса, лыжня, соревнования для него стали первостепенными. Личная жизнь и всё остальное давно отошло на второй план. И так стало лучше. Проще наверно. - Тебя Шарлотта ждёт, - сухо сказал Петтер. – Она стоит около входа и смотрит на нас. Маркус отпрянул. Обреченно опустив голову, он побрёл к девушке, Петтер же ушёл в другую сторону. Олимпиада вообще очень много всего поменяла в жизни многих спортсменов. Она, зачастую, волшебным образом влияет на взгляды и убеждения. Таковы их жизненные пути. Стоило так много совершить ошибок, чтобы всё в итоге осознать, когда стало слишком поздно, и не было возможности что-то вернуть. У Хелльнера теперь своя жизнь, у Нортуга – своя. В конечном итоге, они хотя бы разошлись с миром. Тереза стала Олимпийской чемпионкой в составе эстафеты. Вообще, мало кто сомневался, что норвежские женщины выиграют: равных им просто нет. Тут оставалось только выйти на трассу и правильно пробежать свой этап. Дело было сделано. Никаких сенсаций и сюрпризов, как в эстафете мужской. Только размеренная работа и по метрам рассчитанные силы. Для Терезы это Олимпийское «золото» в двадцать один год стало невероятным успехом. Ещё полгода назад она и мечтать о таком не могла. Скорее девушка предполагала, что в самом расцвете сил она будет на следующей Олимпиаде, но никак не сейчас. Ванкувер вообще открывался ей с новой стороны. Иногда с хорошей, иногда – не очень, но в любом случае, можно было сказать, каждый остался с тем, чего заслуживал. На награждениях и праздновании она держала себя как никогда сдержанно. Никаких лишних эмоций и вызывающего поведения. - Ja, vi elsker dette landet6, - протянула Тереза, стоя на пьедестале почета, под музыку норвежского гимна, и тут же остановилась. – Dette landet, - застряло в голове. В мыслях последовательно всплыли названия городов: Тронхейм, затем тот, в горах на границе со Швецией, Лилехаммер, Бейтостолен… все, в которых она за последний год виделась с Тарьеем. Будто специально собственная память никак не давала забыть, что пришлось пережить ей. Больно уже не было, она относилась к таким секундам совершенно спокойно. Золотая медаль была ей наградой за её страдания, как думала сама девушка. Зато с Терезой случилось нечто другое: какое-то непреодолимое чувство беспокойства и окружающей её несправедливости. - Кажется, мы все получили по счетам? – спросил Петтер Терезу после награждения. - Не все, - твёрдо ответила Тереза. – Получим, если завтра… не будем загадывать наперёд, - сказала девушка. – Это ни к чему. Просто поедем с тобой на стадион. Она бросила букет цветов в толпу, и они ушли. Под конец Олимпиады все уже находились на тонкой грани от спокойствия к нервному срыву. Одно не точное действие, слово, движение могли привести к необратимым последствиям. Эмиль на самом деле еле держался. Это только с виду был такой непробиваемый, стойкий – просто научился давно всё скрывать в себе и терпеть, правда, иногда внешний вид выдавал. Эмоции хорошо отражались на его лице. После индивидуальной гонки, которую выиграл, за себя Эмиль чуть успокоился – добился, сделал, получил; сердце болело за Тарьея. То, что он заранее попал в эстафету, - это уже огромная удача и подарок судьбы, осталось правильно распорядиться этим подарком. А для этого надо успокоиться; чтобы успокоиться – отключить голову, в которой все проблемы, а вот это немного сложно. Тут даже работа с психологом порой не помогает. В номер Тарьея и Эмиля, перед празднованием в норвежском доме, заскочили Петтер и Тереза после вечернего награждения девушек. Терезу поздравил Эмиль, легко приобняв за плечи. Девушка была счастлива, приветливо улыбалась; её голубые глаза светились как никогда. По ней было видно, как все переживания отпустили её. Она была расслабленной: движения плавные, голова высоко поднята, белые кудри свободно лежали на плечах, а не были перетянуты жесткой косой, как обычно. Тарьей молча смотрел на неё и радовался тоже. Красавица, изящная, стройная. Снежинка – так её прозвали в Норвегии. - Оставьте нас одних на пару минут, - спокойно попросил Тарьей после непродолжительных взглядов друг на друга. - Оставить одних, – тут же утвердительно протороторил Эмиль, и почувствовал, как к нему возвращается нервозность. А ещё, откуда ни возьмись, взялась ревность, которой раньше он никогда не страдал. Приливом накрыла его сердце. Эмиль в эту секунду удивился сам себе и отчаянно сохранял самообладание при них. Он смотрел на Тарьея, смотрел на Терезу и ничего не понимал. Ранее относительно спокойный на тему Терезы и Тарьея Эмиль словно взорвался. Держать всё в себе он больше не мог. Эмиль давно стойко терпел всю эту Санта-Барбару, возникшую между ними, относился с пониманием, переживал сам за обоих, надеялся, что всё закончилось, но сейчас… сейчас Эмиль ходил по лезвию ножа. - Эмиль, я тебя прошу, - чётко сказал Тарьей. Свендсен встал, и, кинув жесткий взгляд на обоих, молча, не роняя ни единого звука, вышел за дверь. Петтер немедленно поспешил за ним. Эмиль прошел по коридору и, завернув за угол, остановился. Он прижался рукой к стене, склонился, оперся лбом на предплечье. Всё спокойствие было только иллюзией. Он сорвался. За минуту. - Это никогда не кончится! Никогда не кончится! – пронзительно жалобно и высоко, завопил Эмиль чуть ли ни на весь коридор. Голос разлетелся, где-то затихая вдали. – Их невозможно ничем отодрать друг от друга! Почему? - Эмиль, я понимаю, что ты сейчас на нервах, и всё кажется сложнее, чем есть на самом деле, но давай не будем преувеличивать ситуацию. - Зачем им оставаться одним? – он резко развернулся к Нортугу и посмотрел в его глаза. – Что бы я ни делал, всегда Тереза-Тереза-Тереза… Она везде! Всё заканчивается на ней. А недоле как днем, когда мы стояли на стадионе, он мне сказал, если ничего не выиграет, это будет наказание ему за неё. Петтер, скажи мне, что я смогу это всё пережить? – воскликнул он, ища понимания в глазах Нортуга. - Или скажи мне, что я дурак, который не смог вовремя остановиться летом. Совратил молодого парня на свою голову… испортил обоим жизни, - он больно треснул себя по лбу; поморщился и склонился. - Свендсен! – резко прошипел Нортуг. – Ты меня слушаешь или нет? - Всё бесполезно! – продолжал тянуть свою ноту Эмиль, за что удостоился приводящих в чувство похлопываний по щекам. - Теперь ты в себе? – раздраженно спросил Нортуг. – Ты меня послушай, а не свою дурь, которую ты вбил себе в голову. Он тебя любит. Он за тебя горы свернул на вашем чёртовом кубке, чтобы в основу попасть. Тебе этого мало, а, Эмиль? – перешел на крик Петтер. – Тебе этого мало? – громко и низко прокричал он. – Почему ты такой? Минуту назад всё было нормально, а тут, на тебе! Завёлся! Сразу Тереза плохая! - Иногда мне кажется, что я в сумасшедшем доме, - протянул Свендсен. – Я так надеялся, что вся эта история кончилась, что мы вместе преодолели и лето, и безумную осень, что теперь он только мой… - Он любит тебя, - настойчиво повторил Нортуг. – Подумай сам, ты никогда не разговаривал с Кайей в его отсутствие? Разговаривал. Что мешает им это сделать? Им есть, что еще сказать друг другу, тем более после такого события, и это не значит то, о чем ты сейчас думаешь. Ты слышал и знаешь всё. А теперь, Эмиль, ты успокоишься и вернешься в номер, как ни в чём не бывало, а завтра поедешь на стадион выигрывать золотую медаль ему и себе. Ради него. - Ради него… я поеду ради него. Я люблю его, Петтер. Эмиль дернулся и повис на шее у Нортуга. В номере была кромешная тишина. Первые секунды Тарьей и Тереза пытались прислушиваться, что происходило в коридоре, но слух, будто специально ограждал их от этого. Взор её был обращен на дверь, которая мгновение назад захлопнулась за Петтером. Они снова были одни. Рядом. На том расстоянии, на котором быть было опасно, особенно летом. Боялись ли они? Нет. Думали о чем-то непозволительном? Может быть. Наслаждались тем, что сейчас есть? Да. - И вот мы снова одни, - проговорила Тереза. - Невероятно. Прошло полгода, но ничего не изменилось. Мы избегали друг друга, держались по сторонам, в итоге – всё равно оказались вдвоём, - рассуждала девушка, пожимая плечами. Она опустилась и села на пол где-то около ног Тарьея; сложила ладони ему на колени, подняв голову. - Не изменилось? – переспросил Тарьей, глядя в глаза. - Изменилось. Тереза, изменилось всё! – Бё воскликнул и развел руками в сторону. - Если ты о том, что мы снова можем находиться вместе и не испытывать изнывающих друг к другу чувств, - Тереза остановилась и заливисто засмеялась, - наверное, да. - Мы сами изменились. Изменился мир вокруг нас! – задумчиво протянул парень. - Тереза, ты теперь Олимпийская чемпионка, ты должна гордиться собой! Я очень счастлив за тебя. Ну, ты же мне не чужая, в конце концов. - Я тоже счастлива, - ответила она, - но не до конца. Видно же было, наверно, что стояла на пьедестале замученной? – поинтересовалась девушка, и Тарьей еле заметно качнул головой. Она уловила этот жест на основе оставшихся привычек с тех пор, когда они были вдвоем, и ухмыльнулась краешком губ. - Марит мне говорила: «Улыбнись, улыбнись». А я не могла, Тарьей, - она потрепала его по коленям. - Не знаешь, почему так? - Почему так, почему так… Опять из-за меня, – вздохнул Бё. - Из-за тебя, - подтвердила Тереза. - Будет несправедливо, если мы все, даже я – молодая девчонка, уедем отсюда с медалями, а ты – нет. Я уже всем вашим сказала, чтоб постарались, - она засмущалась и опустила голову. - Осталось Эмилю сказать, знаю, что он поймет меня. Но и ты сам раньше времени не нажимай на спусковой крючок. Обо мне больше не думай. Я в порядке, - руки сползли по ногам, и она убрала их. - Всё хорошо будет. Завтра я буду «болеть» за тебя. Не за Эмиля или Бьёрндалена – они уже своё взяли. А за тебя. - Ты, Тереза, слишком добра ко мне. На твоём бы месте после всего, что было... Просто прости меня за всё, - переметнулся Тарьей, - и особенно за то лето. Сколько дел мы натворили, а отразилось на всех. - Я давно тебя простила, но не было время сказать, - ласково ответила девушка. - Мы остаёмся друзьями? - Да. Очень приятно, что мы научились держать дистанцию! Очень приятно, что теперь ты от меня не шарахаешься! – рассмеялась Тереза. – Если журналисты когда-нибудь спросят, так и скажу, что только друзья! – и Тарьей засмеялся тоже, скрывая лицо за ладонями. - А мне приятно, что однажды судьба подарила мне такую девушку как ты! – успокоившись, сказал он. - Удачи завтра! Ты сможешь. Тарьей, протягивая руку, помог подняться Терезе, и вскоре она ушла. Напоролась в коридоре на Эмиля с Петтером. Свендсен-то ей и нужен был. Не медля, прямо на ходу, Тереза рукой остановила Эмиля, разворачивая его неведомым способом и припечатывая локтем к стене. Эмиль не успел сориентироваться, потому что еще никогда не видел Терезу такой властной, а Петтер только присвистнул, отходя в сторону. - Ты ради него постарайся, - пристально смотря в карие глаза, настойчиво и твёрдо произнесла Йохауг. – Ты – его жизнь. Настала та самая дата. Двадцать шестое февраля – день, который решит всё и поставит все точки. День, ради которого было потрачено столько сил, нервов, слов, вылито слёз. День, когда станет ясно, кто прав, кто виноват, кто получит свою награду, а кто останется ни с чем. Его ждали с нетерпением все, называя в своем кругу не иначе, как «судный». Даже лыжные гонки были слегка отодвинуты на второй план. Ванкувером в этот день правил биатлон. Заканчивались мужские биатлонные соревнования, по традиции, эстафетной гонкой. Венец всего. Утро Эмиля и Тарьея начиналось не совсем обычно. На улице было ещё темно, когда сонный и нервный Свендсен после вечерней истерики, скрещивая руки на груди, неслышно расхаживал по комнате из угла в угол довольно продолжительное время. Тарьей мирно спал, видно было, что не очень крепко, иногда подергиваясь во сне. Эмиль кидал на него редкие взгляды сквозь тьму, бесшумно вздыхал. Эмиль умом понимал, что спать надо. Без сил и концентрации на гонке он никому не нужен. Да сложно, да внутри всё сжималось от нервов. Можно изводить себя сколько угодно, но будь добр. Эмиль слишком переживал. Это не личная гонка, где ты всё делаешь только сам, это гонка за команду, гонка за страну, гонка, в конце концов, за своего любимого человека. Последний фактор особенно мотивировал – он сам, Петтер, Тереза, даже Маркус и Шарлотта уже стали Олимпийскими чемпионами, оставался только Тарьей. Эмиль прилег снова на кровать. Внутри всё ныло, он сам не знал, чего он хотел. Эмиль протянул руки и прижал к себе своего Малыша, крепко, как только мог, близко, не оставляя ни миллиметра. Тарьей сквозь сон сначала брыкался, но всё же устроился на плече Эмиля, и продолжил пребывать в царстве Морфея. Когда пришло время, Эмиль разбудил его ласковыми поцелуями, покрывающими шею и плечи. Он легко губами касался кожи, останавливаясь, застывая. Тарьей поморщился от щекотки и раскрыл глаза, ясным взглядом смотря на нависающего над ним Эмиля, потянул руки и обнял его. Это было очень нежное утро между ними, полное любви и заботы, неистовой теплоты, счастья. - Пора вставать, - прошептал Эмиль. – Малыш, остался только ты, - он улыбнулся, и через секунду снова целовал Тарьея, а руками ласкал его кожу. - Остался только я… - задумчиво эхом отозвался Тарьей. – С ума сойти, вы все Олимпийские чемпионы! Подумать только. - Ты тоже будешь, Малыш, - ровно говорил Эмиль. – Я не уеду из этой страны, пока у тебя на шее не будет висеть золотой медали. Я так люблю тебя, Чертёнок, я никому не позволю сделать тебе больно. Мы возьмем эстафету. - Эмиль, ты знаешь, я тоже тебя люблю, но не загадывай наперёд. Ты знаешь, на примере Нортуга, какие шутки играет судьба, когда сильно её разозлить. Эмиль покорно согласился, замолчав. Нервы продолжали играть, порой даже руки продолжали трястись, иногда казалось самому себе, что он теряет самообладание. Сердце начинало болеть и в глазах темнело. Таково было напряжение, таков этот спорт. Он сам однажды его выбрал, и отступать теперь было нельзя. Он на пике своей славы, своей популярности, успеха. Но как легко можно сорваться с этого пика, как больно можно упасть, и всё только из-за шальных нервов. Нужно успокоиться. Эмиль вдалбливал себе это в голову, занимался ежеминутным самовнушением, проверял силу мысли. Отпускало плохо, но отпускало. - Иди ко мне, - еле слышно проговорил Тарьей и привлек его к себе. – Ложись. Слышишь, как бьется сердце? Для тебя. Эмиль закрыл глаза и почувствовал мимолетную лёгкость. Он в сотый раз осознал, насколько сильно любит его. «Забудь всё. Умри, но сделай!» - начало отбиваться метрономом в голове. А вот и стадион. Канадский Уистлер не такой шумный как, например, Рупольдинг или Оберхов. Публика в основной массе своей тихая, не привычная. Тут в Канаде людям подавай хоккей – на нём они поставят всех на уши. Биатлон же так, второсортен. Есть поклонники, приехавшие из Европы, но их мало, поэтому шуму много не создают. Даже когда стреляют спортсмены, слышатся крики, но не резкие, приглушенные, разносятся ветром по прилегающим лесам. Тишина – это на руку. Определенный плюс, который дает больше концентрации. Другое дело снег. Все дни Олимпиады этот непрекращающийся, валящий стеной мокрый снег. Сколько уже он натворил здесь: кому-то помог сотворить сенсацию, кому-то не взять ничего. А ведь надеялись, заслуживали. В этот день снег тоже не обошел олимпийскую трассу. Как выходили Эмиль и Тарьей на предстартовую разминку, как уходили – снег сыпал и сыпал. Не прекратился и когда началась гонка. Сквозь белую стену стреляли спортсмены. «Мы что? Не снежные люди с гор что ли?.. Когда снег нам мешал?» - усмехнулся просебя Эмиль, когда пришло время его этапа. Тарьей шел первым, вёз огромное количество секунд. Он коснулся его, и Эмиль убежал на дистанцию. Он убежал в последний свой бой. Сдавать свой самый главный в жизни экзамен. На трассе Эмиль выглядел очень свежо, по крайней мере, ногами обходил своих конкурентов. Стрельба, как сказали бы тренеры, хорошая, и для такой погоды сойдёт. Да и вообще, кому будет важна его стрельба, кроме статистов и тренеров, когда последний участник их эстафеты – Великий Бьёрндален пересечет финишный створ? - Осталось немного, - выдохнул Эмиль, собирая лыжи и палки в смешенной зоне. Тарьей и Халвард Ханеволд стояли вместе с ним. Последняя стрельба Бьёрндалена. Момент истины. Тарьей зажмурил глаза. - Да-а-а-а-а! – проорал Свендсен что было голоса, и чуть не оглушил всех. Тренеры на тренерской бирже удовлетворенно взмахнули руками, люди на трибунах с норвежскими флагами оживились; все бросились обниматься друг с другом. Никто больше не сомневался. Они это сделали. Они стали чемпионами вместе. Как мечтали. Как хотели. Они все четверо выстояли. Им не было конкурентов. Никто не мог сломить их норвежский дух, тягу к великим победам. Их имена навсегда остались в истории. Мгновенно отпала вся тяжесть в теле, и Эмиль сию же секунду расслабился. Тарьей закрыл глаза от счастья ладонями. И всё было, как в тумане – безумная эйфория охватила. Эмиль плохо помнил эти десять минут, что они ждали Бьёрндалена на финише. Чувствовал, как Тарьей его легонько толкает в спину, слышал какие-то звуки. Лишь только одна фраза кричала, звенела, как угодно, в голове: «МЫ ВМЕСТЕ». И это была Победа с большой буквы. Вечером было награждение, где никто не стеснялся своих эмоций. Звучал такой приятный норвежский гимн. Люди вокруг радовались, для норвежцев это был праздник, сотворенный собственными усилиями. Эмиль стоял на пьедестале рядом с Тарьеем, слушал знакомую музыку и еле слышно подпевал гимну. После официальной части – празднование в норвежском доме. Соревнования все закончены, месяц в Ванкувере пролетел незаметно, и можно полностью расслабиться – пошутить, повеселиться, выпить «золотого шампанского», а может чего и крепче. Эмиль заскочил в здание, прыгая и размахивая во все стороны флагом. За ним заскочил Тарьей, который чуть ли не на ушах стоял в эти секунды. Чуть сдержаннее зашли Бьёрндален и Ханеволд. И все такие красивые, с сияющими улыбками; в глазах огонь, радость, и на шеях – заветные золотые медали – для кого-то очередные, для кого-то первые. Их гордость! К героям сегодняшнего дня, как полагается, подскочили журналисты с микрофонами, камерами, фотоаппаратами. - Как будете праздновать победу? – ненавязчиво спросила девушка с одного норвежского телеканала. - Как мы будем праздновать победу – это уже не для телевиденья7! – загадочно протянул он, косясь глазами на Тарьея. Тот только так же загадочно в ответ брызнул, слегка склонившись. Смех его раздирал, но он стойко держался. Эмиль умел тонко для кого-то пошутить, для кого-то – сказать совершенно серьёзно, но в любом случае всех озадачить. Кроме Тарьея, естественно. Эмиль сказал ещё пару фраз, и от них отвязались. Обстановка вокруг успокоилась, спортсмены смогли окунуться в свои разговоры. Тарьей постоянно находился рядом с Эмилем. В одну минуту, когда их взгляды в очередной раз пересеклись, и Свендсен начал тонуть всё в таких же бездонных, ясных голубых глазах, в которые однажды влюбился безвозвратно, он запрокинул флаг, который всё еще держал в руке, Тарьею за спину и ненавязчиво притянул Бё к себе с его помощью. Тарьей в первое мгновение навалился на него, но тут же отпрянул, отталкивая Эмиля от себя. - Ну, - сказал Бё, - не на людях же! – и подмигнул ему. - Жду момента, когда, наконец, смогу тебя «поздравить по своему», - прошептал Эмиль, - и поцеловать твои пухлые губы! - Извращенец! – Свендсен получил подзатыльник, и они вернулись в человеческое положение. Флаг легко соскользнул по спине Тарьея. - Ну что, Олимпийское золото не тяготит шею? – как-то по-особенному и с хитрым прищуром спросил Эмиль, заходя в номер. Он остановился, а Тарьей подошел к кроватям, и свалился на спину, раскидывая руки широко в стороны. Медаль, висевшая на шее, подпрыгнула, отрекошетив от его груди, и упала снова. Свендсен медленно подошел ближе и встал около него. У него у самого висело аж три медали, которые он сумел собрать за Олимпиаду. На душе было тепло, радостно. Сердце снова пело. Улыбка сияла на губах. Эмиль был игривым, задиристым. Разве что небольшая усталость появилась в ногах, да в сон начинало чуть-чуть клонить – время было почти три ночи. - Снимешь? – Тарьей приподнялся на локтях, окидывая его взглядом, вздернул бровями и сладостно облизнулся. Эмиль громко рассмеялся, располагая руки на боках. От смеха он чуть-чуть отклонился назад, откидывая голову и закрывая глаза. - Дерзишь? – спросил он. – Ты мне еще долго будешь припоминать эту историю? - Эту историю? – спросил Тарьей. – Ах! – воскликнул он, поняв, о чём речь. – Эту историю! Да если бы не эта история, Эмиль! – продолжал он. Тарьей сел на кровати, протянул руки и взял ладони Эмиля в свои. Крепко сжал. Затем потянул на себя, и Свендсен, не устояв на ногах, полетел поверх него. – Ну, скажи же мне, что ты меня пригласил бы в Тронхейм на день рождения, если бы тогда ничего не произошло? – томно спросил он. Голос, когда Эмиль был рядом, сразу же стал низким, тихим, будоражащим сердце. Тарьей запрокинул руки ему за шею, и ещё ближе притянул к себе. Коснулся губами тёплых губ. Эмиль пожал плечами. - А чёрт его знает, Малыш! Но я тогда, заваливши тебя, почувствовал такую дикую тягу. Вот ты не поверишь мне, но никогда такого не чувствовал! Ни к одной девушке, ни к кому. Наверно, потому что по-настоящему не любил. А тут ты! Такой молодой, красивый… Ну, я и понял, что сам из себя представляю. - И забыть не пытался? – спросил Тарьей. Эмиль поиграл бровями, покачал головой. - А надо было? – уточнил он, и Бё усмехнулся. – Я помню всё, Малыш. Каждое слово, сказанное в тот вечер. Каждое движение. Каждый взгляд. Я ещё подумал тогда, - он улыбнулся, - ну и весельчак появился у нас! Этот точно не пропадёт! - Я оправдал твои ожидания? - Да какие там ожидания! Ты оправдал всё! Ты мой подарок судьбы. Круче этих медалей, - он треснул одну из них пальцем, и раздался приглушенный звук. Последовал долгий и продолжительный поцелуй, в котором Эмиль растворялся. Он ласкал сладкие губы, сплетался с Тарьеем, познавая истинное удовольствие, счастье и удовлетворение. Теперь он с любимым, у него есть всё, можно сказать, что его жизнь почти удалась. Он получил это всё собственными силами, талантом, обаянием. А того, что у него нет, и то, чего он, возможно, однажды добьется, - это уже совсем другая история. 6. «Да, мы любим этот край». Норвежский гимн. 7. http://www.sports.ru/biathlon/69292816.html