И вспыхнули сосны смолистым огнем

В течение дня Шеппард, вспомнивший первые дни и их с Джоном посиделки над бумажными завалами и предложивший подполковнику продолжить это благое начинание, чтобы хоть чем-то себя занять, еще несколько раз заходил к МакКею, неизменно сдержанно-печальному. От незнания, как убрать это огорченное выражение с лица МакКея, Шеппард приходил в бешенство. На все его попытки МакКей только невесело улыбался, и под вечер у Шеппарда вырвалось: - Хотите, я не буду в этом участвовать? МакКей сначала опешил, потом запрокинул голову и несколько минут хохотал – Шеппард никогда бы не подумал, что ученый способен так бурно выражать эмоции. Отсмеявшись, МакКей похлопал Шеппарда по колену, сказал: «Спасибо» и больше расстроенным не выглядел. Пока Шеппарду было этого достаточно. МакКей сразу заявил, что просто так валяться в кровати не намерен, и в эти дни хотя бы на несколько часов лаборатории всем составом перекочевывали в медотсек. Ученые наконец дорвались до МакКея, о чем мечтали, очевидно, с момента его прибытия, и сейчас, насколько понял Шеппард, посвящали обсуждению грядущей операции едва ли половину времени, в основном расспрашивая МакКея о его научной жизни вообще и в частности обо всем, что было связано с идеей пойти по следу сигнала. Окружив канадца и оккупировав ближайшие к нему койки, ученые шумели, вырывали друг у друга листы бумаги и планшеты, постоянно требовали особого внимания. Шеппард мрачно следил за ними из своего угла, тщательно изучая иногда мелькавшее между облаченными в форменные куртки спинами лицо МакКея, готовый немедленно придушить всех и каждого, едва заметив гримасу усталости на бледном лице. Чаще всего все кончалось приходом Бекетта или Келлер, и ученая толпа сама собой потихоньку рассасывалась. В противном случае Шеппард брал спасение МакКея на себя, начиная ворчать все громче, а потом переходя и к мерам порешительнее, выпроваживал недовольно гудящих ученых, и МакКей откидывался на подушки и устало улыбался Шеппарду. Шеппард садился на свою табуретку рядом с койкой канадца, они говорили на темы отвлеченные и не очень, но долго засиживаться Шеппард не решался и снова отправлялся в бесцельное путешествие по городу. Пожалуй, ни над одним самым запутанным делом он не думал так долго и крепко, как сейчас – о том, что происходило в его уменьшившемся мирке. Ему уже совсем не было страшно, он только немного жалел себя в минуты слабости и всеми силами старался выбраться из вязкой растерянности, которая затягивала тем глубже, чем активнее он вырывался. Иногда Шеппард возвращался к себе, вытягивался на кровати и бездумно крутил в голове какой-нибудь эпизод их с МакКеем совместного бытия, подмечая мелочи, привлекшие неосознанное внимание тогда и приобретшие волшебное очарование сейчас. Перед внутренним взором медленно проплывали их первые встречи, полные настороженности, неприязненных взглядов, взаимных колкостей и недоверия. Шеппард усмехнулся, вспомнив высокий взволнованный голос в трубке, упрямо прорывающийся сквозь помехи и завершивший первый этап их отношений, – единственный этап, как думал тогда Шеппард. Виноватое выражение, смягчившее черты ученого, когда он присел рядом с его койкой через несколько дней после этого, Шеппард тоже вспоминал – как начало второго этапа, начало дружбы, и теперь, не всегда, но часто, он был готов оставить позади и эту стадию, вот только не знал, какого продолжения хотел. Шеппард как будто летал под потолком, с трудом управляя собственным телом и отчаянно пытаясь за что-нибудь зацепиться, и с городом и вообще этим миром его связывала только прочная нить, протянувшаяся между ним и медотсеком. Он позволил Ронону отколотить себя, бегал по Атлантиде, читал про нее то, что по какой-то причине прошло мимо него, даже познакомился с несколькими лантийцами, но чувство свободного полета никак не желало ни проходить, ни хотя бы ослабевать. Джон и Родни не вмешивались, как и обещал подполковник, даже не показывали виду, что знают немного больше, чем остальные члены экспедиции. Изредка Шеппард ловил на себе взгляды их чуть прищуренных глаз, спокойные и слегка вопросительные; еле заметным движением Шеппард давал им понять, что по большому счету все терпимо, и они сразу опускали глаза. Если они случались в столовой в одно время, то садились за один столик, Джон и Родни рассказывали что-нибудь интересное, но никогда даже близко не подходили к теме, которую им, однако, явно очень хотелось затронуть. На третий день, несмотря на протесты Бекетта и особенно Шеппарда, МакКей сообщил, что чувствует себя вполне здоровым, и потребовал, чтобы ему нашли какую-нибудь опору вроде костыля. Костыль нашли, но Шеппард уперся и заявил, что дома ему велели присматривать за канадцем и второй раз он не оплошает, поэтому если МакКей так уж хочет измываться над собой, он будет делать это, только опираясь одной рукой на Шеппарда. МакКей, смеясь, согласился, и они немножко погуляли по коридору. Вернувшись в палату, повалившись на кровать и тяжело дыша, довольный МакКей попросил Шеппарда в следующий раз не прижимать его к себе так сильно, иначе придется лечить не только простреленную ногу, но и сломанные ребра. Шеппард, с трудом сдерживая рвущееся дыхание, пообещал, что не будет, и сбежал. В результате тело Шеппарда, по-видимому, возмущенное повышенным вниманием к внутреннему миру, начало напоминать о себе, недвусмысленно реагируя на близость к МакКею. То, что Шеппард чаще всего просто сидел рядом, не решаясь даже прикоснуться к ученому, изредка только помогая ему улечься поудобнее, серьезно ухудшало ситуацию. Неосознанное желание, копившееся в Шеппарде, может быть, находило бы выход в более долгих и спокойных, осмысленных прикосновениях, но их не было; променады по коридорам, когда Шеппард натянуто улыбался и потихоньку сходил с ума, щедро плескали масло в огонь, и Шеппард сам удивлялся, как ему удается не заболеть от частых визитов под холодный душ. Время от времени Джон тихо говорил ему, что он держится молодцом, и Шеппард сам чувствовал, как постепенно отступает тяжелая растерянность, оставляя только постоянное, изредка ослабевавшее, но никогда не исчезавшее полностью напряжение. МакКей быстро шел на поправку, публично не хандрил, на напоминания о краже МНТ реагировал нормально, и даже строгие правители медотсека пришли к мысли, что скоро можно будет отпустить его домой. Шеппард чувствовал, как полностью расслаблялся МакКей, когда он приходил к ученому, даже если они были не одни в палате, чувствовал, что для него у МакКея есть отдельная улыбка, и это было чудесно, и все, казалось, налаживалось, но в последнюю ночь МакКея в медотсеке в первый раз с момента великого осознания Шеппард неожиданно для самого себя не выдержал и позволил горечи затопить его с головой. Напряжение грозило вот-вот превысить все лимиты, достичь черты, после которой оно станет невыносимым и начнет прорываться и разрушать. К тому же рядом со спящим МакКеем, несмотря на спокойное лицо, не перестававшим казаться Шеппарду слишком уязвимым, Шеппард чувствовал себя способным потом снова собраться и взять себя в руки, надежно затянутые в первоклассные ежовые рукавицы. Поэтому он уперся локтями в колени, не отрывая глаз от МакКея, и стал думать, как было бы здорово, если бы этот захватчик, нещадно истязающий сердце Шеппарда, от которого, судя по ощущениям, скоро останутся одни ошметки, не уничтожил все шансы на продолжение нормальных отношений с ученым. Шеппард думал, что было бы неплохо перечитать все любимые книги МакКея и долгими зимними вечерами – хотя не обязательно зимними и не обязательно вечерами – сидеть рядом с ним и слушать, как он делится своими впечатлениями и объясняет непонятые моменты, сидеть и не испытывать жгучего желания придвинуться ближе, взять за руку или хотя прижать колено к колену. Здорово было бы побывать в Торонто, посмотреть на дом, в котором вырос МакКей, остаться там на ночь, выпить с ученым, может быть, даже чуть-чуть перебрать и не бояться, что лишний стакан развяжет язык и руки. Здорово было бы отправиться с МакКеем в какое-нибудь длинное путешествие, он ведь наверняка не раз бывал в Европе, взять напрокат машину, если там практикуются такие вещи, и колесить по дорогам, допустим, Германии, заезжая в маленькие чистенькие городки, смеяться, болтать ни о чем и не нести в себе становящуюся все тяжелее тайну, и не бояться, что однажды она так больно надавит на что-то внутри, что слова сами вырвутся и тайна перестанет быть тайной, но станет совсем невыносимой. Шеппард попробовал представить реакцию МакКея на его откровенность, прижал к глазам основания ладоней, нервно хихикнул и тут же испуганно посмотрел на канадца. Тот даже не вздохнул глубже, и Шеппард подпер кулаком подбородок, скользя взглядом по лицу МакКея. Здорово было бы еще просто смотреть на МакКея, не думая, что игольчатая тень от его ресниц, ложащаяся на скулы, делает лицо каким-то нездешним, не прокручивая в голове, как постепенно смягчается жесткая линия губ, когда спор решается в его пользу, не желая провести пальцем по ямочке на его подбородке. Ладони услужливо подкинули воспоминание о холодной, влажной, гладкой коже и коротких жестких волосках на висках. Шеппард сглотнул и наклонился ближе к ученому, пристальнее вглядываясь в его лицо. МакКей крепко спал, грудь вздымалась и опадала через равные промежутки, ресницы не вздрагивали, и Шеппард осторожно положил руку на край койки, в опасной близости от расслабленной руки ученого. Пальцы разгладили несуществующую складку простыни, медленно двинулись дальше, провели черту у самой кисти; подушечка среднего пальца, в которой отчетливо отдавались резкие частые удары сердца, скользнула по простыне совсем рядом, ощущая телесное тепло, и наконец, еле-еле касаясь кожи, прошлась по ребру ладони МакКея. Шеппард замер. МакКей никак не отреагировал, и он, беззвучно вдохнув и задержав дыхание, накрыл ладонью руку МакКея, с трудом сдерживаясь, чтобы не сжать ее изо всех сил. Стало тяжело дышать, на плечи словно кто-то уселся, и Шеппард наклонился совсем низко, почти касаясь волосами запястья МакКея. А потом плюнул на все и прижался полыхающим лбом к этому самому запястью, чувствуя, как спадает напряжение и расслабляется все тело, поддаваясь этой слабости и готовясь противостоять ей с удвоенной силой, когда животворящий контакт будет разорван. Только сейчас Шеппард почувствовал, как сильно устал. Голова отяжелела, в глаза словно насыпали песка, и если бы МакКей не вздохнул глубже, заставив Шеппарда оторваться от его руки и резко выпрямиться, он очень скоро крепко заснул бы. Несколько минут Шеппард, затаив дыхание, вглядывался в спокойное лицо ученого, пытаясь различить блеск глаз меж ресниц, но МакКей спал, и так напугавший Шеппарда вздох был, очевидно, частью его сна. Шеппард потер лицо руками, чувствуя, как напряжение снова сменяется вяжущей слабостью, пристроил предплечье на краешке кровати и положил на него лоб. Он немножко подождет, сказал он себе, пока пройдет слабость, и тут же уйдет. Бархатная тишина медотсека, смешиваясь с усталостью, словно закутывала Шеппарда в толстое ватное одеяло, сковывая движения и лишая способности говорить, а его имя, еле слышным шепотом произнесенное МакКеем, и рука ученого, чуть погодя невесомо прошедшаяся по его волосам, окончательно парализовали Шеппарда. Он даже не задышал чаще, когда МакКей, выждав несколько мгновений, очень медленно пропустил несколько прядей сквозь пальцы, а потом осторожно пригладил их, возвращая в исходное состояние. Шеппард не двигался, ждал и не хотел верить, что шорох простыни у него над ухом и очень скоро выровнявшееся дыхание МакКея говорят о том, что ученый подтянул простыню повыше, положил на нее руку и заснул, и не собирается продолжать гладить Шеппарда по голове. Он очень медленно поднял голову: так и есть, простыня, рука на ней, спокойное лицо, расслабленные мимические мышцы, неподвижные ресницы. Тишина внятно спросила голосом Джона: «Ты вот так просто возьмешь и забудешь это?». Шеппард осторожно поднялся и беззвучно выскользнул в коридор. - Ему просто больно и плохо, - прошептал он, прижавшись лбом к холодной стене, - завтра он вернется к себе, я больше не буду видеть его так часто, скоро он совсем поправится и перестанет во мне нуждаться, - Шеппард впечатал в стену кулак. - Это ничего не значит, ничего, черт, не значит. На следующий день МакКея действительно выпустили из медотсека, но нуждаться в Шеппарде он пока не перестал. Всю первую половину дня Шеппард не вылезал из своей комнаты, а в районе обеда МакКей сообщил по коммуникатору, что намерен первый раз после ранения посетить столовую. Пришлось выбраться из кресла и помчаться в медотсек. Шеппард бросил на ловко орудующего костылем МакКея пытливый взгляд, но ученый открыто улыбнулся ему, и Шеппард не подал вида, что не спал. Лантийцы радостно приветствовали МакКея, он приветливо кивал, а Родни с Джоном вообще чуть ли не на руках оттащили его к своему столику. - Ты не рановато ли выполз? - спросил подполковник. - Ничего, - сказал МакКей, - мне уже опостылел этот мягкий вкрадчивый свет. Надо разрабатывать ногу. Тем более, - он притворно настороженно покосился на Шеппарда, - что Джон всегда готов дотащить меня до ближайшей горизонтальной поверхности. Шеппард улыбнулся: - Скажите спасибо, что он не пытался сбежать. МакКей поиграл бровями. - Так вот, - сказал Родни, продолжая прерванный разговор, - Вулси внезапно решил, что лучше бы нам отложить наше предприятие, подождать, пока они немного успокоятся. Тогда, дескать, будет легче стащить модуль. Джон фыркнул. - Они уже не успокоятся и будут только еще активнее пытаться забрать оттуда модуль, и охранять его оставят не пятерых. - Я думал, дело уже решенное, - заметил МакКей, и Шеппард опасливо посмотрел на него. - Решенное-то решенное, но Вулси редко бывает в чем-то уверен полностью, - Родни замолчал, тронул коммуникатор, сообщил: - Это Зеленка, - послушал немного, отключился и сказал: - С «Дедалом» связались, Колдвелл получил указания. Недалеко от планеты с модулем есть орбитальные Врата, мы встретимся там, - Родни хрюкнул и пояснил: - Колвелл изрядно поворчал, но сейчас уже летит туда, так что скоро можно будет приступать. - Ты пойдешь? - спросил его МакКей. - Конечно, - ответил Родни, а Джон договорил: - Хотя я не вижу в этом необходимости, - и остро посмотрел на Родни. - Считаешь, могут возникнуть трудности? - МакКей слегка напрягся, хотя голос его был ровен. - Отстреливаться придется точно, и без жертв вряд ли обойдется, - сказал Джон и тут же прикусил губы, бросив взгляд на МакКея. МакКей вздрогнул, помолчал, а потом сказал, отъезжая от стола вместе со стулом: - Понятно. Ладно, держите меня в курсе. Шеппард вскочил, поддержал его под локоть и хотел проводить до комнаты, но МакКей проронил: - Я справлюсь сам, Джон. Желудок Шеппарда сжался от стальных ноток в голосе МакКея, и даже чуть смущенная улыбка, которой ученый одарил его, словно извиняясь за резкость, не очень помогла. Шеппард проводил взглядом резко ссутулившуюся фигуру МакКея и не отрывал глаз от дверей столовой, за которыми он скрылся, пока Джон не спросил, легонько толкая его локтем: - Ты тоже думаешь, что это слишком аморально? - Не знаю, - ответил Шеппард, поеживаясь от желания броситься за МакКеем. - Родни прав, наверно. Даже если они как-то достанут МНТ, энергия вряд ли пойдет на укрепление мира в галактике. - А я о чем? - торжествующе воскликнул Родни, с симпатией глядя на Шеппарда. Шеппард вздохнул и уставился в стол, прикидывая, куда пошел МакКей. Джон некоторое время молча наблюдал за ним, не обращая внимания на щебет Родни, а потом заглянул ему в лицо и сказал: - Иди уже, догони его. Он наверняка стоит на каком-нибудь балконе и смотрит в пространство. Родни мгновенно замолчал. Шеппард поднял голову и посмотрел сначала на него, потом на Джона. - Правда, иди, - сказал Родни, улыбаясь. - Даже если он тебя прогонит, ты хоть не будешь себя потом истязать, что не нашел его. - Какие вы все... тонкие психологи! - неожиданно взорвался Шеппард, вскакивая, но тут же покраснел, сжал спинку стула и виновато пробормотал: - Извините... Я лучше пойду. Пока. - Пока, - хором ответили Джон и Родни и смотрели в спину Шеппарду, пока он не вышел из столовой. Чутье не обмануло ни подполковника, ни Шеппарда, направившегося сразу к тому балкону, на котором МакКей спасал его от акклиматизационной депрессии. - Родни. МакКей только чуть повернул голову. - Они не обиделись? - спросил он, и когда Шеппард ответил отрицательно, добавил: - А вы? Шеппард посмотрел на него круглыми глазами, и МакКей чуть растянул губы в улыбке. - Родни, что происходит? МакКей глубоко вдохнул, перенося вес тела на здоровую ногу и постукивая костылем по ограждению. - Понимаете, мы... Мы не навязываемся, мы предлагаем, - ученый жалко улыбнулся. - Я уже это говорил, верно? Мы взаимодействуем. Если Атлантида на пике могущества, мы говорим: да, мы можем вас защитить, если вам понадобится защита. Если у нас не лучшие времена, мы говорим: мы сделаем, что сможем, но сейчас почти все зависит от вас. И они знают, что нашей помощи им не видать, если они будут прятать от нас что-то, что мы можем использовать, а главное – знаем, как. Не потому, что мы корыстные и жестокосердые – у нас просто не будет возможности. Ученый вцепился в поручни и застыл, низко наклонив голову. У Шеппарда защипало в носу. - Я не говорю, что они корыстные, - справившись с собой, сказал МакКей. - Им так тяжело приходилось все эти годы, они вынуждены так вести себя, если хотят соблюсти свои интересы, которые иногда совпадают с простейшей необходимостью выжить... Просто здесь все иногда слишком не так, как у нас, - ученый попробовал улыбнуться. - Я вас предупреждал, чтобы вы не забывали об этом, а сам меряю происходящее своей меркой. - Трудно подчиняться правилам, которые кажутся тебе неправильными, - пробормотал Шеппард. МакКей наконец посмотрел на него, и в его глазах Шеппарду почудился слабый отблеск заинтересованности. - Вы меня поняли, - констатировал он, и Шеппард не мог не улыбнуться. - Из-за этого я и вылетел из армии. Они помолчали. Сердце Шеппарда билось сильно, гулко и ровно, от близости ученого перед глазами немного плыло, и очень хотелось отобрать у него костыль, на который МакКей так неловко опирался, и подставить ему плечо. - За пять лет по нашей вине погибло не больше ста человек, - сказал МакКей таким тоном, как будто не осознавал, что говорит вслух. - Исключая случаи, когда информация доходила слишком поздно, но и их было мало, по пальцам можно пересчитать. А они так просто говорят: само собой, куда же мы без жертв? Рука Шеппарда сама собой поднялась к плечу МакКея, но тронуть ученого Шеппард не решился. - Джон, можно задать вам личный вопрос? - попросил МакКей. Шеппард уронил руку и прочистил горло. - Конечно. - Я понимаю, вам, наверно, тяжело вспоминать об этом, так что можете не отвечать, - он перевел взгляд на воду, еле слышно вздохнул и спросил: - Что вы почувствовали, когда узнали, что по вашей вине погибли люди? Когда пытались спасти ту девушку? Шеппард вздрогнул. Это было давно, как в другой жизни, как с другим человеком, и в первое мгновение ему показалось, что он не вспомнит. Память зацепилась за ощущение: в то утро он слишком сильно затянул шнурок, и к вечеру, когда ему сообщили, каких дел он натворил, удобный армейский ботинок превратился в испанский сапог. Шеппард вспомнил эту боль, а за первой ниточкой из клубка потянулись и другие. - Пустоту, - прошептал он, невидяще глядя перед собой, заново переживая те минуты. - И усталость. Тянущую тоску. Очень долго, несколько недель, и чем дальше, тем хуже, такая черная безысходность: я испортил все настолько, что ничего нельзя исправить, совсем, никак, даже если я сам умру. И винить некого, кроме самого себя. Дыхание подошедшего ближе МакКея просачивалось сквозь футболку и обжигало плечо, и это накатывающее волнами тепло помогло Шеппарду невредимым выбраться из-под спуда воспоминаний. Он тряхнул головой и посмотрел на МакКея; в глазах ученого Шеппард прочитал благодарность, как будто сказал именно то, что было нужно. Шеппард вздохнул и взъерошил рукой волосы. Врать МакКею, даже не договаривать что-то, он не мог. - Теперь все не так, Родни, - сказал Шеппард, запрокидывая голову и глядя в небо. - Теперь я почти ничего не чувствую. Краем глаза он заметил, как МакКей повернулся спиной к панораме моста и оперся локтями о перила. - Это ничего, Джон, - тихо сказал ученый. - Мне было важно, что вы чувствовали тогда. Он пошевелился, осторожно сгибая ногу, и Шеппард поморщился. - Я хочу, чтобы вы вернулись к себе, - твердо сказал он, подумал и добавил, просительно изгибая брови: - Пожалуйста. МакКей странно посмотрел на него – Шеппард затруднился бы подобрать точное определение этому взгляду, но первое пришедшее на ум слово было «свирепо», – вздохнул, покачал головой и улыбнулся. - Хорошо, доктор, - сказал он. Сжимая локоть МакКея чуть сильнее, чем нужно, Шеппард довел его до комнаты. Ученый благодарно улыбнулся и кивком предложил зайти. Впервые с момента их знакомства глаза МакКея так явно просили о чем-то. «Ты справишься», - внятно сказал себе Шеппард, стиснул зубы и перешагнул порог. - Хуже не стало? - спросил он, помогая МакКею сесть на кровать и пристраивая костыль в изножье. - Ложитесь, осторожнее... Вот так. - Не стало, - сказал МакКей, неуверенно улыбнулся, но тут же провел рукой по лбу и прикрыл ею глаза. Подтащивший к кровати кресло и присевший на краешек Шеппард еле сдержался, чтобы не податься к ученому. - Родни, что... - Все не так, - спокойно сказал МакКей, не отнимая руки от лица. - У вас бывало когда-нибудь чувство, что все совсем не так, как должно быть? Когда каждая мелочь совершенно неправильная, как будто висишь вверх ногами, и это не фигура речи? И самое страшное – настолько не знаешь, что делать, что руки опускаются и хочется просто слепо метаться из стороны в сторону и биться головой в стены. Шеппард кивнул, потом осознал, что МакКей кивка не увидел, и прошептал: - У меня сейчас такое чувство. Говорить так вряд ли стоило, но Шеппарду на мгновение стало невмоготу, и он не справился с управлением. Ученый опустил руку и посмотрел на Шеппарда. Тому показалось, что МакКей снова начнет ясновидеть и читать его мысли, но он только спросил без обычной пытливой интонации, как будто не хотел слышать ответ: - Почему? - Потому что все совсем неправильно, - Шеппард поймал себя на том, что вглядывается в лицо МакКея, словно ища что-то. - И хочется биться головой в стену. И мне страшно, потому что обычно, когда я сижу у вашей кровати – буквально или метафорически, – вы говорите, что все будет хорошо, а теперь – что все плохо. И как так может быть, чтобы вы не знали, что делать? В смысле, если уж вы не знаете... Шеппард замолчал. Его немножко потряхивало, и кроме желания биться головой появилось не менее неприятное чувство, что еще чуть-чуть – и он наболтал бы лишнего. МакКей откинул голову на подушку, и Шеппард поспешно опустил глаза, чтобы не видеть белую шею с едва заметными голубыми жилками. - И когда все так запуталось? - нараспев спросил в пространство МакКей. Шеппард передернул плечами, упрямо глядя на свое колено. Он-то знал, когда, и еще знал, что если бы не это его чувство, будь оно трижды проклято, он смог бы побороть отчаяние канадца, потому что в этом случае не боялся бы подойти к нему слишком близко, перейти черту, за которой будет только стремительное падение в пустоту. - Интересно, что же я такого хорошего сделал когда-то, что мне сверху спустили вас? - вдруг сказал МакКей, глядя в потолок, потом поднял голову и посмотрел на Шеппарда – почти лукаво, почти так же, как смотрел в их реальности, когда все еще было хорошо и понятно. - Или это подготовка к еще более жутким испытаниям? Как думаете? - Шеппард криво улыбнулся, сосредоточенно пытаясь сделать вдох поглубже, и ученый попросил: - Поспите сегодня, ладно? Хотя бы пару часов. У вас такие синяки под глазами. - Хорошо, - бездумно сказал Шеппард, встал и пошел к двери, механически переставляя ноги. Он обернулся слишком быстро и посмотрел на ученого слишком жадно, когда тот окликнул его: - Джон, - и чуть вопросительно сказал, приподнимая голову: - Все будет хорошо? Шеппард заставил себя улыбнуться и кивнуть. Знакомый коридор показался чужим и враждебным, и он разжал кулаки, только когда за ним закрылась его дверь. Ногти, впившиеся в ладони, оставили на коже глубокие полумесяцы. Не раздеваясь, Шеппард лег лицом в подушку и страшным волевым усилием выкинул из головы все воспоминания, особенно последние пятнадцать минут.