Ни без тебя, ни с тобою жить не могу

На улице уже стояла непроглядная тьма. На настенных электронных часах вырисовывались яркие цифры, показывавшие, что уже далеко за полночь. В комнате, в которой лежали два голых парня, было точно так же мрачно и тихо. В черноте ночи тонули разбросанные вещи: от трусов Уты с мелкими натуралистическими картинками сердца, до тонкой майки Канэки, которую Кэн хотел надеть обратно, но Ута был против, а в итоге футболку они случайно разодрали. Тьма пожирала все вокруг, и даже лиц не было видно в этом темном сгустке, однако сами гули прекрасно видели друг друга, но решили ненадолго замолчать. Канэки лежал головой у Уты на коленях, а тот смотрел в окно и пытался осторожно, не потревожив парня, нащупать пачку своих любимых сигарет. В основном он курил легкие, потому что здоровье один раз послало его к черту вместе с более крепким табаком. Масочник был рад, что хотя бы не дошло до харканья кровью и другой подобной пакости. Его тонкие пальцы почти нежно перебирали темные пряди своего молодого любовника, иногда их подушечки касались мягких щек мальчишки, проводя вдоль них и останавливаясь на подбородке, а потом совершая новое путешествие, исследуя каждую клеточку его кожи. Видя за окном луну, которая ровно наполовину решила показать свою истинную красоту и величие, Ута немного пошевелился, передумав курить над Кэном. Немного помявшись, он наклонился и глубоко поцеловал парня, от чего тот развернулся с бока на спину, отвечая на его настойчивость и такие спонтанные эмоции. Так же сам первый и оторвался от его мягких податливых губ, чей рот только что вновь исследовал языком, будто прежде ни разу не целовал паренька. Он вгляделся в эти спокойные серые глаза, в которых не было ни капли того, что есть в нем – казалось, что если бы он не знал о сущности Канеки, то никогда бы не сказал, что этот парень на самом деле гуль. Хоть, как бы странно не было, не кровожадный. — Знаешь, а мне всегда было интересно, каково жить людям. Вы действительно ощущаете настолько богатый вкусовой выбор? — спросил Ута, проводя пальцами по этим самым губами, которые сминал буквально пару секунд назад. — Ну, да, но сейчас я это совсем не чувствую, ты же знаешь, — тихо проговорил Канэки, снова поворачиваясь и утыкаясь Уте куда-то в живот, прикрывая глаза. — Ты хочешь об этом узнать больше? — Даже если бы я и хотел узнать, то все равно ничего не понял бы. Мне кажется, что сложно узнать что-то, пока ты это не пощупаешь, не потрогаешь, не попробуешь. Это как то, что многим людям сложно учиться на чужих ошибках, и они предпочитают обжигаться самостоятельно. Поэтому лучше бы не тратить время. Ты как вообще? Болит еще? — Ута потрепал Канэки по волосам. Они все еще были немного влажными после душа. — Немного, под конец ты был слишком резким… Ута, — Канэки все еще с трудом произносил только его имя из-за привычки добавлять к нему «сан» в знак уважения. Бледные длинные пальцы заиграли по телу, скользя вдоль бедра и по ноге, будто извиняясь за то, как грубо он обошелся с ним около часа назад. Он вырисовывал на них какой-то странный невидимый узор, как будто рисовал какую-то фреску с надписями на санскрите. А санскрит — это красивые, витиеватые начертания, которые очень нравились взрослому гулю. — Нам нужно уже выдвигаться. Я обещал тебя «проводить» в свою обычную будничную жизнь, — тихо прошептал Ута, вглядываясь в мальчишку. — Так что ты мне хотел показать? Ты же не хочешь, как Йомо-сан, чтобы я тебя победил? — вопросительно посмотрел Канэки, а тем временем имя этого хладнокровного гуля немного резануло Уте слух. — Поменьше ты так о нем думай, — выдохнул гуль. — Помнишь наше первое знакомство, когда я тебя напугал, м? – Ута, вспоминая произошедшее, довольно заулыбался — прекрасный розыгрыш. — Да, помню. Я думал, как бы мне быстрее сбежать оттуда. Я вас вообще боялся первое время, — честно признался Кэн, от чего тот на немного забыл обо всем и вылупил на него глаза. — Меня? Испугался? – он распахнул глаза так широко, что вновь Канеки оказался не в своей тарелке. — Ну да… — Ладно… - Ута сделал удивленный вид, но скрыл за ним настоящие удовольствие от своей удавшейся проделки. – Я о том, что тогда я тебя приглашал к себе в мастерскую на ночь. Признаться, тогда я тебя еще изнасиловать не хотел. «Хочешь остаться на ночь? Может, если повезет, увидим акт каннибализма». Помнишь это? – мастер масок оперся на руки позади себя и чуть навалился на них. Так ему было удобно. — Эм… прекрасно помню, — не без отвращения сказал Канэки, перед этим выждав небольшую паузу. — Ну, так вот, сегодня мы как раз пойдем на улицы. Я слышал, что хотят съесть одну зажравшуюся тварь, — Ута внешне был абсолютно спокоен, ноль эмоций на лице, но лишь движения губ и агрессивные слова выкладывали перед одноглазым гулем все карты этого гуля как на ладони. — Почему начинаем именно с этого? — Заметь, я не предлагаю тебе сожрать гуля, — резко парировал масочник, ненадолго задумавшись. Какое-то время юноша всматривался в тонкие черты лица мужчины, а потом тяжело выдохнул, вставая с него и начиная поиски своей одежды. Он все делал молча, будто не знал, какие слова подобрать, чтобы выразить то, в какую ситуацию он угодил. Он вообще с трудом находил слова о своей жизни с того момента, как она в мгновение ока изменилась: обагрилась алым цветом крови, а в ноздри постоянно так и лез смрад от тухлого, но, кажущимся таким вкусным, мяса, а от человеческой еды его буквально схватывает судорога, и к горлу подступает рвота. Отвратительно и ужасно, когда мыслишь как человек, а имеешь тело гуля – приходится попереть все гуманные принципы. Канэки оделся очень быстро, а потом недоуменно взглянул на Уту, который даже не надел своих, как он выразился, «прекрасных аппетитных трусов». Тот, в свою очередь, задумчиво смотрел на одноглазого гуля, будто прицениваясь и пытаясь кое-что переварить в закоулках собственных витиеватых мыслей. Потом тихо произнес: — Я уже думал, ты откажешься. — По-твоему я такой слабак? — у Уты глаза чуть на лоб не полезли, когда Канеки уверенно, с дерзким вызовом посмотрел на него из-под немного опущенных и тяжелых век. — Нет, я так не думаю, — масочник улыбнулся и тут же сорвался с кровати, одеваясь. А на вымытое чистое тело надевать одежду было особенно приятно. Собравшись буквально за пару минут, гули уже были готовы отправиться в свое сегодняшнее небольшое «приключение». Выбравшись из Антейку, не наделав при этом шума, они двинулись в сторону мастерской Уты – обычно именно в тех местах собирался весь сброд Токио: темные улочки с запахом сырости, мерцающие фонари, которые периодически гаснут, особенно в ненастную погоду. Именно в подобное место сейчас и попали гули. Небольшой проулок с кучей мусора: вдоль стен стояли какие-то старые коробки, наспех скиданные, из которых иногда вываливалось странное содержимое, которое походило на рассохшиеся от времени вещи. На стенах было несколько граффити, которые не были в форме рисунка, а скорее создавали впечатление картины, благодаря большим буквам. Ута сразу увидел готический шрифт. В процессе автор творения отошел от традиции к черному цвету и сделал буквы яркими, цветными. Ута лишь поморщился, потому что не любил яркие пестрящие цвета. Именно одна из причин, почему он не горел энтузиазмом сделать и себе цветные тату, а как итог – на его теле красовались только черные, однотонные тату, выполненные в едином стиле и связанные друг с другом. Откинув мысли, которые завели его вовсе не туда, куда было необходимо, он взял Канэки за плечо и повел по этому месту. Где-то мяукнула кошка, слишком жалобно и тоскливо, от чего мальчишка вздрогнул, а после чего получил удивленный взгляд мастера. — Просто… кошка, - выдавил Канэки, смущаясь того, что так отреагировал на животное. — Ты же не хочешь здесь быть, да? — Не то, чтобы не хочу, — зашептал Канэки, задумчиво устремляя взор в конец проулка. - Просто я еще не привык ко всему этому. Может, позже… Все равно я уже гуль, рано или поздно мне нужно будет привыкнуть. Задумчиво смотря на одноглазого гуля, масочник чуть улыбнулся уголками губ, наклонился и шутливо куснул его за ухо, после чего уже сам был награжден неоднозначным взглядом. — Я рад, что ты стремишься к чему-то путному, — объяснил Ута, но услышал лишь вздох мальчика. — Мне порой кажется, что постепенно из нас двоих ребенком становитесь вы, - Кэн уже не так уверенно посмотрел на любовника — он не любил говорить что-то, что может задеть человека. — Ну, ты просто не знаешь, каким я был… «ребенком», — Ута буквально пропел эти слова, делая особенный акцент на «был». Канэки действительно ничего не знал о прошлом этого загадочного, но в то же время довольно милого гуля. Он не знал ни в каком районе тот раньше жил, ни почему стал заниматься масками, ни почему он помогает ему сейчас. Вряд ли только просьба Тоуки могла на него подействовать. «Может быть, есть кто-то еще, кто мог повлиять на него?» — Канэки немного задумался, когда они проникли в самую гущу темных улочек Токио. Ута огляделся и зацепился взглядом за одну мелькнувшую фигуру в конце следующего проулка. За ним тут же поспешили еще две-три. Усмехнувшись, масочник заметил: — Идем, время обеда начинается. Схватив Канэки, он потащил его туда, где заметил странные силуэты. По информации, любезно предоставленной знакомым гулем, где-то здесь как раз и должны были устроить «стрелку». Ута тянул мальчишку, но неожиданно у входа в проулок тот остановился и прижал руку к груди. У него не было испуга на лице, но было удивление. — У меня ощущение, что… Я знаю, каково это… — неожиданно сказал он, смотря на Уту с округлившимися глазами. — В смысле знаешь? — не понял его масочник. — В том смысле, что… во мне же органы Ридзэ-сан. Может быть, с ней было что-то такое. У меня ощущение, как будто кровь по венам стала циркулировать еще быстрее, — торопливо зашептал мальчик, продолжив идти. Ута немного замешкался, но поспешил за ним, все еще задумываясь над словами мальчика. Это было странно, что тот вообще чувствовал мысли и чувства прошлого владельца своих органов, но если учитывать то, что гуль – такая «зараза», которая проникает в каждую клеточку тела, полностью изменяя человека, буквально сводя его с ума – он поверил в то, что говорит одноглазый. — За Ридзэ-сан много охотились, но лично я ее не знал. И, признаться, встречать особо не хотел, — скептически бросил Ута. — Я понимаю, просто… Это было слишком неожиданное ощущение, — прошептал Кен и замолк, когда увидел на горизонте те самые три силуэта. Там действительно была «стрелка». Одного, что был ниже всех, начали избивать. Это было предсказуемо, и Канэки уже знал, что так будет. Удары были глухими, иногда был слышен хруст костей. В темноте было практически ничего не разобрать, но потом один из нападающих сказал второму: — Слушай, тут еще кто-то есть. Человек и гуль, — и тут же развернулся к подошедшим парням. Ута всячески пытался сделать самое миролюбивое и доброе лицо. — Ну и какого черта приперлись сюда, а? — крикнул один из них Уте. Тот, кто крикнул, выглядел особенно грозно. У него была хорошо развитая мускулатура: мышцы были буквально вздуты, а то, что майка была без рукавов, давало возможность еще и взглянуть на эту «радость бодибилдера». На бицепсах было наколото тату в виде звезды, но не простой, закрашенной черным, а витиеватой, будто это была отсылка к кельтским рисункам. — Простите-извините, — замахал руками Ута в знак извинения. — Просто хотелось показать молодому гулю какого это, когда свой поедает своего, — а потом усмехнулся, а Канэки увидел, что мастер замыслил что-то совсем другое. — Что? — грубо ответил второй, который тоже не уступал первому в размерах своих мышц. – Иди домой к мамочке. Пошел отсюда! — Как же грубо все-таки, а, ребята, — наигранно сказал Ута, а потом оскалился. Такого его Канеки видел впервые. Гуль в нем пробудился слишком резко, полностью заволакивая до этого чистые и светлые глаза. Кагунэ он сразу так и не выпустил. Признаться, Канеки даже не разбирался в кагунэ и их типах, и тем более не знал какой он у Уты. Подходя ближе, мастер рукой отодвинул Канэки назад, чем показывая, чтобы не вмешивался. Ночка выдастся жаркой. Ута чуть наклонил голову в бок, приподнимая одну руку выше и уже в мгновение ока оказался за спинами второсортных гулей, зашептав одному прямо на ухо: — Я должен свалить, да? Не слишком ли самоуверенно? — он прожигал испуганного гуля взглядом, но тут же отскочил, когда тот попытался защищаться. Уте просто хотелось немного поиграть, а если загнанную дичь прикончить сразу, то никакого удовольствия она и вовсе не доставит. Одну лишь нервотрепку и расстройства. На самом деле план масочника был в том, чтобы показать каннибализм в особом ключе, чтобы тот увидел его плохую сторону, что он тоже может жрать своих. Хотя и на самом деле это скорее был лишь форс-мажор, Ута в основном брезговал таким. Однако шоу стоит того. Заломив руку тому, за спиной которого он находился, Ута впился зубами в его шею, отводя голову в сторону и вместе с этим раздирая мягкую, теплую плоть. И тут Канэки увидел кагунэ Уты: оно было таким необычным, красивым, чем-то похожим на те узоры, которые были у того повсюду. Что-то витиеватое, смотреть на это можно было без отвращения, ведь это нисколько не походило на искрящиеся куски мяса. Канэки невольно замер, а в его глазах отражалось все, что он видел. Если бы кто-то мог стоять с ним рядом, то мог заметить, что свет, падающий на них от кагунэ Уты, заставляет их быть ярче, чем обычно, глаза будто светились непонятным светом. Свет, скрытый в теле, в котором живет настоящий монстр. Кагунэ Уты разорвало всех второсортных гулей на мелкие кусочки, а кровь брызнула на стены, окропляя на память место убийства. Завтра это место наверняка привлечет внимание инспекторов, но это не был район, в котором они жили, поэтому можно было спать спокойно. Однако, только пока. Когда кровь брызнула, то часть ее попала и на Канэки, пачкая его лицо и одежду. Он не походил на маньяка из фильма ужасов с руками по локоть в крови и промоченной в красной жидкости одеждой, однако теперь его вид изменился, его взгляд из завороженного сменился обеспокоенным и озадаченным. Ута замечал, как с каждым разом в Канэки пропадал страх. Ута усмехался про себя каждый раз, как только подмечал сей интересный факт. Хищникам чужды страхи, иначе они сами могут стать жертвой других охотников. Уту же тошнило от запаха чужой крови. Он поджал губы, потому что изначально совсем не учел того фактора, что ему противна плоть чужих гулей. Бросив взгляд на гуля, который уже дал деру, он усмехнулся и наклонился к разорванным телам, будто выбирая более удобный вариант «питания». Плоть других гулей была жесткая, практически безвкусная. Сравнима с тем, если бы человек ел траву в прямом смысле этого слова, ту самую, которая сорняком растет у дорог и на полях. Протолкнув пальцы в глазницу, масочник, медленно поворачивал их, копошился в приятной чуть прохладной массе. Глаз вытек в глазницу, что несколько расстроило Уту. Он помахал Канэки, чтобы тот подошел к нему поближе, чем немало его озадачил, однако, тот все же подошел. Поворочав пальцами еще немного, он потянул их вверх, вместе с тягучей жидкостью и аккуратно коснулся длинным острым языком этой массы, слизывая и показывая Канэки своеобразную истину: сожрать тебя может любой собрат. — Теперь ты понял? — тихо прошептал мастер, внимательно всматриваясь в сумраке в лицо своего новоиспеченного любовника. — Кажется, да, — тихо прошептал Канэки, но более ничего не добавил. Повисла минутная, давящая напряженная тишина. Ута отвернулся и больше не смотрел на Кэна, будто погрузился в свой собственный мечтательный, кровавый мир, в котором только и было что стычки, кровь, отношения ради плоти. — Ты уверен? — Думаю да. Ута по-прежнему сидел неподвижно и спустя мгновение поднял руку, все еще вымазанную в останках гуля. У Канэки округлились глаза, а мастер тихо шепнул: — Оближи. Канэки встрепенулся, ведь он вовсе не намеревался пробовать чужую плоть, был уговор, что этого не произойдет. Но что-то в этот момент произошло с Канэки, будто чей-то голос, мелодичный, нежный, будто женский, подтолкнул его попробовать. Тем более гули – это не совсем человек, а значит, что он не попробует человека на вкус. Ведь вкус будет слишком разный. Осторожно подойдя и наклонившись, Канэки взял Уту за подставленную руку и на секунду остановился, гипнотизируя пальцы и кроваво-белую жидкость на них. После секундных раздумий молодой гуль накрыл пальцы своего взрослого любовника, осторожно поглощая их. Он обхватил губами три пальца, отчего рот пришлось раскрыть довольно широко, что буквально заворожило Уту. Он как-то странно смущенно смотрел на мальчишку, а тот водил головой, чтобы облизать пальцы, не оставить на них ничего. Невольно пошлая фантазия масочника подкинула нечто другое вместо пальцев, почему он задышал чуть чаще, но все же сдержал возбуждение. Он понимал, что сейчас совсем не время, да и не на кусках мяса же им трахаться. — Канэки… — шепнул Ута и резко вынул пальцы, прекращая эту маленькую шалость. — Все, пошли обратно. — Я не прошел испытание? — С лихвой прошел, ты еще милее, чем кажешься, — чуть улыбнулся Ута, однако тут же ойкнул, так как уперся рукой в лужу крови, но поскользнулся и теперь лежал прям в ней с явно недовольным лицом. — Ута-сан, вы смешной, — подметил Канэки, однако сейчас ему не хотелось смеяться. — Да, бывают же глупые моменты, — подметил он сам про себя и поднялся, осмотрел себя и понял, что сегодня вечером их ожидает стирка. — На этом же сейчас все? — Канэки беспокоило это больше всего. — Думаю, да, на сегодня тебе хватит. Они шли обратно, их вид мог перепугать любого нерадивого прохожего в столь поздний час. Их вполне можно было принять за работников мясобойни, забывших переодеть рабочую форму, или за маньяков, как минимум перерезавших целую семью. Однако они шли именно в таком виде, а Ута осторожно сплетал свои пальцы с пальцами Канэки, отчего тот несколько смущался и все отворачивался, а Ута периодически отвешивал ему самые милейшие из эпитетов.