Потерянный

Альфа азартно принюхался, оскалился, хищно зарычал, приказывая заявить права на свою омегу, требуя немедленного соития… Овладеть, прикусить покорно подставленную холку, вогнать голодную, изнывающую плоть в теплое, истекающее соком нутро, и трахать, трахать, трахать – пока омежья податливость не ответит ярким, многократным оргазмом, не забьется в его руках, как испуганное птичье сердце, не подставится с наслаждением и благодарностью под укус и не сменит запах раз и навсегда, смешавшись с запахом своей истинной пары… Тело напряглось в единственном желании – рвануться, броситься, втащить, содрать это одеяло ко всем чертям. Но Шерлок хозяин своему зверю. Он давно уже выяснил свои непростые отношения с ним, поставив на первое место разум, а не инстинкты. Сейчас он не собирался на новую войну: враг внезапно оказался на его стороне – ласковый, нежный предатель, заглянувший в глаза синим ночным небом, взорванным черными кляксами зрачков… Стараясь унять преступную, мучительную дрожь в пальцах, Шерлок глубоко вдохнул несколько раз. И это оказалось его последней ошибкой. Все, что ему осталось, это признаться себе, что он проиграл. Проиграл в тот самый момент, когда взялся за дело, предложенное братом два месяца назад… И контрольным выстрелом, уложившим его сексуальный мораторий на гипотетические лопатки, оказался вдох этого терпкого наркотика, разлитого в разреженном воздухе. Джон стоял и молчал, пока Шерлок медленно приближался, нависая над ним, как гребень океанской волны в кудрявой черной пене на макушке. Руки потянули за плечи, невесомо увлекая внутрь – прочь от порога. Даже через мягкость набитого пухом атласа он чувствует, как вздрагивает звенящее от напряжения тело, как пытаются подломиться ослабевшие ноги, и он прижимает к себе теплый, бесформенный кокон, тихонько вытаскивает из побелевших пальцев скомканные края, трется носом о висок, прислушиваясь к тембру поющей крови в голубой венке, вздувшейся под тонкой кожей… Он готов мурлыкать и обнимать ноги, целовать не губы – пальцы маленьких ступней, трогательно выглядывающих из-под прикрывающего их одеяла… – Ты не можешь мне отказать… – Джона вело, и его восхитительный шепот Шерлок согласен слушать до конца своих дней… – Не можешь… – Не могу, – послушно соглашается он и смотрит на приоткрытые губы, думая, как бы поудобнее начать их пробовать. – И не стану. Мы пара – только идиот будет отрицать очевидное… Он разворачивает «обертку» очень медленно, обнажая то одно мерцающее в ночной полутьме плечо, то другое… закручивает край в жгут, притягивает к себе и без того льнущее тело… оу… чьи это руки скользнули ему под одежду? …а потом что-то вспыхивает между ними, словно первый взрыв петарды на фабрике китайских фейерверков… Поцелуи… Злые, жадные поцелуи падали в цель бесконечным огненным дождем – отчаянно и торопливо, словно в страхе, что их немедленно разлучат, лишив этой нечаянной возможности. …с ужасом понимая, что это не навсегда… Маленький ураган, жаркая живая комета в безумной атаке практически загнала свою жертву в постель, и Шерлок растерянно отступал шаг за шагом, пока кровать не подбила его под колени… Омеги никогда не вели себя так! В их робкой трогательной покорности каждый альфа искал самое сладкое удовольствие. Безраздельная власть, любая прихоть. И всегда – благодарно, с откровенным наслаждением от подчинения, от властных, искушающих рук… Они позволяли себя любить. Принимали в себя все, что страсть и похоть были способны им предложить, позволяли ласкать и нежно мучить собственное тело, трепетно отдавались, словно в первый раз, словно вновь и вновь теряя невинность… Джон напал на Шерлока маленьким диким хищником, умудрившимся до последнего прятаться под маской тихой жертвы. Опрокинув непротестующего альфу на простыни, ловкие пальцы не снимали – яростно, будто личного врага, рвали тонкий, беспомощный хлопок, победно расшвыривая по полу клочья легкого серого пепла… Ошеломленный Шерлок перестал дышать, когда в его губы впился в слепом обожании горячий, всхлипывающий рот, все время пытавшийся что-то бессвязно бормотать. Ровные гладкие зубки укусили, выпуская капли крови на свободу, но беглецов поспешно слизал кончик внимательного языка, униженно умоляя о прощении… И в своем собственном рту Шерлок тут же почувствовал свой собственный вкус – нахальный омежий язычок уже хозяйничал там вовсю… Быстро и необратимо расставшись с одеждой, Шерлок узнал, как обжигающе горячи оседлавшие его бедра – гладкие, сильные, как хваткий живой капкан. Нетерпеливо потираясь о перевозбужденный член своего альфы подрагивающей промежностью – влажной и скользкой от тягучей смазки с одуряющим запахом пряных южных цветов – Джон жался всем телом, беспокойно обнимал за плечи, подхватывал под затылок, путаясь в густых кудряшках, требовательно целовал уже распухшие от его напора губы, прозрачные глаза, полные пьяной влаги… скулу, больше похожую на окатанный морем белый мрамор, тонкую кожу прямо под подбородком, шею… шею, шею, шею… …кто-то стонет и жалобно хнычет… кто-то совсем не уверен, что хочет это остановить… У Шерлока кружится голова, и тело пылает в сладком аду, и он готов признать, что сдается… Но победитель не принимает его капитуляции и больше не собирается спрашивать разрешения. Ему не нужны прелюдии – он и так ждал слишком долго… всю свою жизнь. Джон вдруг прекратил несанкционированные ласки и юрко соскользнул вниз. Попутно лизнув острый, поджавшийся сосок, он шумно втянул единственный, предназначенный только для него запах каштановых завитков в центре самой прекрасной вселенной. Мягкие губы уже примерились к багровой, глянцевой головке члена, выгнутого напряженной дугой и перевитого пульсирующей венкой, как часовая бомба проводами… выдохнули, заставив гордеца качнуться им навстречу, ища свидания. И Шерлок понял, что пора брать инициативу в свои руки, пока его не изнасиловал спятивший от любви омега… и что он кончит прямо сейчас – непременно и крайне постыдно – стоит Джону исполнить свои намерения… Все стало правильно и просто. Шерлок рывком подтянул протестующее, брыкающееся тело повыше, крепко обнял поперек спины и, бережно поддерживая мечущийся встопорщенный затылок, вкусно и долго целовал нервный, бестолковый рот, глотая его животные крики. Толкнувшись одной ногой, он исполнил короткий акробатический этюд, мысленно поздравив себя с предусмотрительным приобретением «такой удобной, такой широкой кровати, спасибо, мамочка…» и укладывая Джона на лопатки. Джон громко протестовал. Сорвавшееся с тормозов либидо заставило его судорожно выгнуться в надежде хоть немного продлить нестерпимо желанный контакт обнаженных тел, впитать каждой порой пылающей кожи пот и мускус единственного мужчины. Ноги, как две дикие лозы, оплели тонкую талию любовника, скрестившись в замок на пояснице, но Шерлок легко стряхнул их, распяв бедра коленями, словно распахнутые книжные страницы… Бережно отцепив от своих плеч обезумевшие, потерянные руки, он решительно заломил их Джону за голову, прижимая запястья к измятой подушке. Джон яростно забился, изворачиваясь пойманным диким котом: не нужен ему нежный плен и долгие любовные игры – он уже нашел свою пару, и тело потребовало своё! А Шерлок что-то тихо шептал, целовал мокрый, горячечный лоб и крепко держал вырывающееся тело, ожидая, пока оно растратит силы… Джон едва не вывихнул себе суставы – он метался, как пойманный в силки зверь. Переполнившие его измученное существо злость и вожделение затопили рассудок. Он выгнулся, словно попав под электрический разряд, запрокинул голову и закричал – отчаянно и безнадежно… Умирая от жалости и любви, прижимая собой конвульсирующий тайфун, Шерлок дождался, пока последние спазмы отпустят обмякшее, ослабевшее тело. Песочные ресницы спрятали синеву, и она беззвучно заплакала, прочертив к вискам мокрые соленые дорожки… Шерлок улыбнулся, погладил золотистую шею. Теплые губы мягко накрыли сначала одно веко, потом восстановили божественное равновесие и сцеловали слезы с другого… Освободив успокоившиеся руки, пальцы бережно пригладили влажные соломенные прядки, убирая их со лба… – Все хорошо, маленький… – он склонился к самому уху, к испуганной розовой мочке. – Я не обижу моего мальчика. … Феромоновый флер, словно сладкий дымок опиумной курильни, наполнил спальню терпким фимиамом, выкрасив их глаза всеми оттенками желания. Джон выиграл главный приз, позволив себя завоевать. Шерлок нежно ласкал тонкими пальцами его кожу, словно индийская рисовальщица хной, выводящая диковинный орнамент – на груди, животе, на светлых вздрагивающих бедрах, на стройных ровных ногах – от чувствительного паха до самых пяток… Бесстыдно раскинувшись морской звездой на белоснежных, хрустящих простынях, Джон довольно урчал, жмурился, хихикал, когда становилось щекотно, поджимал ягодицы и рвано выдыхал в потолок хмельное «ахх», если подушечки вели себя особенно бесцеремонно, бездумно шарил по кровати руками, комкая дорогой хлопок и пытаясь удержаться в этой реальности… А потом Шерлок внезапно сменил ритм, быстрым рывком перевернув разомлевшую омегу на живот и заботливо подсунув ему под живот подушку. Джон успел лишь упереться ладонями в матрас, когда меж его раздвинутых ног вклинился коварный экзекутор, вздергивая аппетитные, заждавшиеся его бедра повыше. Омеге не нужен лубрикант – он полон собственной смазки, восхитительной медовой патоки. Она сочится, словно древесная смола, благоухая свежестью скошенных трав и терпкого мускуса. Матовый изгиб бедер, упругость молочных ягодиц так прекрасны, что перехватывает дыхание и больно глазам… Не оставив себе и секунды на созерцание и искреннее восхищение чудесным видом, Шерлок целует маленькие ямочки чуть выше раскрывшейся уютной ложбинки и одним плавным движением медленно и властно входит в жадно пульсирующий, давно готовый принять его анус… Темный жар, нежные тиски, адский плен и ангельские песни… Шерлок брал его раз за разом, наслаждаясь скольжением плоти по ребристому шелку внутри послушного, податливого тела, меняя темп и глубину, слушая горячий умоляющий шепот и непристойные, развратные стоны, тихий шелест обещаний, влажные, лишающие разума шлепки и собственные жалобные всхлипы… Он никогда не чувствовал себя таким зависимым. И сходил с ума от восторга. Джон был идеальным партнером. Он чувствовал каждое движение, мгновенно подстраивая позу и дыхание… «еще, еще… глубже… остановись… о, боже, да… Шерлок…» страстно захлебывался криком, тихо хныкал, выгибал спину до сладкого хруста и яростно насаживался на чудесный, ненасытный ствол, подаваясь навстречу каждому толчку… Шерлок прижимает ладонь к омежьему животу, чувствуя, как двигается внутри его собственный член, а потом накрывает полного законного возбуждения Джона-младшего, загоняя его в оргазм в согласованно-ручном режиме. Малыш интимно тычется мокрым теплым носом в пальцы – словно слепой щенок в мамкин сосок, и благодарит за нежность маленькими перламутровыми фонтанчиками… Они кончали практически одновременно. Шерлок неизменно укладывал обоих на бочок, ласково гладил вздрагивающие в посторгазменной неге плечи, нежно ворча, прикусывал соленую, восхитительно пахнущую жасмином кожу, покачивал в объятиях, словно ребенка, испугавшегося грозы, бормотал глупости, целовал горячий висок и вжимался наэлектризованным пахом в упругие ягодицы, понимая, что вот-вот у него снова встанет… и все пойдет по новому кругу… – Поставь мне метку… – Нет, ты же знаешь, мой маленький. – Пожалуйста… – Закон… – Пожалуйста, Шерлок! – Я люблю тебя… … Сладкая лень перекатывалась под соленой кожей. – Так не говорят… – А как говорят? Джон улыбается, уютно пристроившись рядом. Он лежит на животе, прижавшись теплым гладким боком, пряча улыбку в согнутом локте, и в его глазах отражается предрассветный лиловый сумрак. Шерлок хотел увидеть его спящим, сладко расслабленным, доверчиво уткнувшимся в подушку помятой щекой. Рассмотреть, как ложатся тени от ресниц на его лицо, как распухшие от поцелуев… его поцелуев… губы причмокивают и бормочут что-то неразборчивое… интимное. Как солнце, что вот-вот ворвется в их спальню, запутается во взъерошенных пшеничных волосах, как обольет соленое плечо красивой бронзовой патиной… И Шерлок смог бы рассказать ему на ушко, как ему хорошо, как он благодарен брату за это задание… хотя, возможно, Майкрофт знал, что все случится именно так… А потом он мог бы начать целовать каждый дюйм чудесной, пахнущей сексом и им, Шерлоком, кожи, тихо рассмеяться недовольному ворчанию и прикусить пунцовую мочку, чтобы распахнувшиеся, переполненные сновидениями глаза его узнали и просияли навстречу… Он хотел бы увидеть в них свет влюбленности… Но Джон не собирался спать. Он смотрел и улыбался. «Я тебя люблю»… Это сказал Шерлок. Вполне серьезно. И он знал, что прав. – Обычно говорят «Спасибо, мне было хорошо», – Джон в настроении спорить. Но и Шерлоку не занимать упрямства. Кто из них, в конце концов, альфа?! – Я тебя люблю. И это не обсуждается. Джон все еще смеется, но глаза цвета индиго серьезны, как зонт Майкрофта в парламенте. – Тогда ты мог бы пригласить меня еще… Если Шерлок и думает, то это занимает менее наносекунды… – Я хочу выкупить твой Контракт. Пойдешь за меня? Джон замирает, заморгав так испуганно и трогательно, что Шерлоку нестерпимо хочется зацеловать его страх. – Шерлок, – Джон умница, он быстро приходит в себя, но толпа сомнений марширует по его нахмуренному лбу, как полковой гарнизон по военному плацу, а рука неуверенным жестом чертит круг, – прости, но… у тебя скромная квартира, а Контракт стоит страшно дорого… – Угу… – Шерлок довольно кивает, подцепляя кончиком пальца укрывающее их одеяло и заглядывая внутрь с интересом пубертатного подростка, впервые увидевшего обнаженную натуру. – Очень скромная, хотя и в центре. Но у меня обеспеченная семья… Так как? Они зацепились взглядами. Сладко. Больно. Как альпинисты в связке, один из которых внезапно сорвался вниз… – Я тебя люблю, – Джон подтянулся, поцеловал в губы, и Шерлок почувствовал его горячий пах, его мягкий влажный член на своем бедре, теплый живот и ловкие пальчики на теле. А потом Джон опрокидывается на спину и закрывает глаза: – Так не бывает, ты мне снишься. – Чего не бывает? – Шерлок удивленно сел, закутавшись в свою половину одеяла, как эскимос. – Пара… семья… так не бывает. – Глупый, я беру тебя замуж… Кстати, – он решил, что сменить тему будет не лишним, – а почему вас в наручниках возят? Кто-то пытался сбежать? – Куда? Нет, там другое… Мой друг, Патрик… его показывали в новостях полгода назад… …у омег не слишком долгий срок «работы»… В шестнадцать, когда их официально считают половозрелыми, они идут нарасхват из-за своей свежести, трогательной неопытности и нежного, пленяющего аромата нераспустившегося бутона… С двадцати одного им позволяют иметь детей, и наибольшая доля «Контрактов зачатия» выпадает на ближайшие пять-семь лет… Ценители любовного расцвета ищут себе партнеров лет до тридцати-тридцати пяти… А после сорока омеге только и остается, что нянчить чужих малышей на омежьей ферме или служить младшим медицинским персоналом в закрытых клиниках… Патрику – худенькому сероглазому омеге с ярко-рыжей шевелюрой и остренькими чертами – было восемнадцать, когда его везли к очередному заказчику… Похожий на смышленую, любопытную белку юноша, забавно разинув рот, топтался на тротуаре возле высокого дома, облицованного серым гранитом, пока сопровождающий переругивался с диспетчером, что-то напутавшим с адресом… Но вдруг ветер, дернувший полы наброшенного плаща, донес что-то… Патрик резко развернулся, втянул носом холодный утренний туман, глаза сощурились… шаг, еще и еще… охранник даже не замечает его маневров, а он уже бежит вдоль по улице – набирая спринтерскую скорость, расталкивая редких прохожих – и, задыхаясь от слез, бросается на шею уже немолодому, объемистому хозяину кафе, только-только вышедшему поднять над входом убранные на ночь полосатые «маркизы»… Ошарашенный итальянец, уронив крепежный шест, прижимает к себе всхлипывающее, вцепившееся в него руками-ногами сокровище, безудержно покрывающее его лицо солеными поцелуями… Позже, когда на место событий подтянется и полиция, и журналисты, и случайные свидетели чудесного соединения истинной пары, никто не сможет поверить, что этот миролюбивый, веселый толстяк одним ударом отправит в нокаут здоровенного сопровождающего, попытавшегося отодрать от него и вернуть на место сбежавший «заказ»… У хозяина крошечного ресторанчика, разумеется, не было и десятой доли требуемой суммы, даже если бы он продал и свой дом, и свою забегаловку… Но в этот раз вмешались сердобольные общественные организации, всевозможные фонды и даже правительственные деятели, посчитавшие, что в данном случае благотворительность пойдет на пользу как имиджу государства, оправдывающего существование бизнеса на омегах, так и репутации самих Агентств, зарабатывающих на них огромные деньги… Патрика и Анжело включили в программу «Истинная пара», и деньги за Контракт выплачены не были, так как Агентству прозрачно намекнули, что в противном случае им придется отчитаться обо всех омегах, попавших к ним нелегальным путем… И Александру Фламерингу пришлось, скрипя зубами, сделать широкий жест. …но с тех пор все омеги ездили на заказ пристегнутыми к своему сопровождающему – во избежание повторения того самого случая, поскольку второй подобной утечки средств Фламеринг допускать не собирался. – Анжело… Анжело… – Шерлок наморщил лоб. – А, я помню… Слушай, это не на Нортумберленд-стрит? – Не знаю, – Джон пожал плечами. – Я только рад за Патрика… я слышал – они ждут малыша… Шерлок, ты что – готов отдать за меня два миллиона фунтов? Прозвучавшая сумма была чудовищной. …пообещай, просто пообещай… Тоскливая безнадежная просьба вскипала в распахнутых глазах, норовя вот-вот вырваться наружу ядовитой каплей, и Шерлок не выдержал. Соскочив с кровати и стаскивая за собой все одеяло, совершенно не обращая внимания на слабые протесты еще пытающегося как-то прикрыть наготу Джона, он, нисколько не смущаясь, продефилировал голышом к громадине у противоположной стены, в просторечии именуемой платяным шкафом, царственным жестом распахнул дверцы, и в Джона полетели предметы мужского гардероба – от нескольких пар нижнего белья в хрустящей упаковке до разнокалиберных рубашек и джинсов, невесть как оказавшихся в бездонных мебельных недрах… – Моя мать будет счастлива… Один циничный ублюдок на совершеннолетие подарил мне омегу «на заказ» и сказал, что однажды я его поблагодарю… – в завершение на голову Джону приземлилось огромное пушистое полотенце с вытканным по углам счастливым клевером, и Джон стал похож на одалиску в гареме султана, закутанную в семь покрывал*… Выкопавшись из тряпичного завала, Джон застал своего… своего увлеченным истязанием телефона, на котором тонкие пальцы выстукивали победную морзянку ансамблем сразу из пяти исполнителей… Закончив, Шерлок развернул экран к Джону и нажал кнопку «Отправить». «Спасибо, Майкрофт. Ты был прав. Ш.Х.» – А сейчас топай в душ, одевайся, и пойдем завтракать. Одежда, возможно, будет немного не по росту, но я не хочу, чтобы ты возвращался в Агентство… – яростно взъерошив свое и без того растрепанное «воронье гнездо», он понесся по комнате, сверкая голыми прелестями и заставляя омегу с вожделенным придыханием следить за эротическим аллегро** в эксклюзивном исполнении откровенно-возбужденного провокатора… Джон тут же забыл обо всех своих переживаниях… почти…