Потерянный

Квартира, что выглядит полем боя… или баррикадой… или местом преступления… Он всегда ходил по краю, но не мог и представить, что окажется по ту сторону. …слегка обиженный, полчаса как пришедший в себя Нед, прикованный наручниками к батарее центрального отопления – изящной, с затейливой вязью букв и листьев из черного литого чугуна и, вероятно, ужасно старинной… надо будет спросить потом у миссис Хадсон… При желании Нед, скорее всего, смог бы оторвать и цепочку стальных браслетов, и саму батарею… но дальнейшие боевые действия в его полномочия не входили, и он вполне себе тихонько сидел в прихожей на маленькой кушетке, с третьей чашкой чая в руках, которую налил ему заботливый Джон – из сострадания и желания внести хоть какое-то оживление в действительность, застывшую в неопределенности… …миссис Хадсон, вернувшаяся так не вовремя… или, напротив – очень вовремя… По недолгому размышлению – не без дополнительной мотивации со стороны одного скромного члена Британского Правительства, решившего ввести в уравнение стабилизирующий элемент в виде пожилой леди, которая имела маниакальное намерение разрулить конфликт английским черничным бисквитом – стратегическим оружием секретной службы Ее Величества… …Джон, сонно заваривающий сто первый чайник и избегающий смотреть в глаза собственному отражению, снова и снова проживал не случившуюся счастливую жизнь, спрессованную в один-единственный день. Он не имел ни малейшего представления о том, кто такой Майкрофт Холмс, но зато прекрасно понимал, что такое «контрактный омега»… И по тому, как резко Шерлок оборвал звонок, Джону стало окончательно ясно – если уж «тот самый Майкрофт Холмс» оказался бессилен – им не поможет даже Королева… …стайка возбужденных полицейских машин под окнами… слава Богу – без иллюминации и музыкального сопровождения… но тихая сонная улочка все равно превратилась в стихийную автомобильную парковку… …роскошный лаковый левиафан Фламеринга – больше похожий на претенциозный катафалк, ожидающий приготовленное для его угольной утробы тело… глубоко-тонированные стекла мешали разглядеть, находился ли внутри сам хозяин, или эта шикарная упаковка всего лишь терпеливо ждала дорогой товар… …Шерлок… …телефон звонит уже больше пяти минут… – Да? – спокойно и устало интересуется Джон, нажимая клавишу соединения. Шерлок продолжает сидеть на лестнице, сложив пальцы медитативным домиком. – Джон, это Майкрофт Холмс. Передайте трубку моему брату… Пожалуйста, – голос мужчины резонирует теплой горчинкой и ровным, сдержанным сожалением. Пожав плечами, Джон протянул гаджет «Будде-на-ступеньках». Руки разомкнулись. Глаза неопределяемого содержания проглотили Джона целиком, и трубка претерпела удушающие объятия тонких пальцев. – Ничего не выйдет. – Если ты меня выслушаешь сейчас, я клянусь, что верну его через полгода. – Ты не понимаешь, о чем просишь… – Я не прошу! – телефон раздраженно захрипел оглушительным шепотом, и Шерлок привычно подобрался, ощутив в позвоночнике знакомое предвозбуждение детского соперничества. – Я сейчас стою на улице – прямо перед входом… Открой эту чертову дверь, или скоро здесь будет не протолкнуться от репортеров! Не будь еще бóльшим идиотом, чем кажешься! Все вовсе не так, как выглядит… Эмм… – брат осторожно сменил тактику, – а Грегу можно войти? – Нет, – мгновенно среагировал младший, – мне даже тебя одного слишком много, а он попытается втащить сюда весь Ярд… Не думаю, что это его… компетенция. – Нууу… – с сомнением протянул Майкрофт, опустив тембр до невнятного бормотания, – кое в чем он очень хорош… – Ну да, – Шерлок хмыкнул, поднимаясь, – верю, что подмахивает он восхитительно… Я даже отсюда чую, что вы обжимались меньше часа назад… – Заткнись и впусти меня! Но Шерлок уже подорвался, промелькнув лиловой молнией мимо миссис Хадсон, едва успевшей убрать с траектории его полета тарелку теплых шоколадных брауни. Он дернул язычок замка, приоткрывая дверь ровно настолько, чтобы Майкрофт смог кое-как протиснуться внутрь бочком, а не продефилировать, словно примадонна на красной дорожке, выстукивая зонтом «Боже, храни Королеву»… Дверь за ним хлопнула так, что вызвала к жизни пару сработавших где-то поблизости автосигнализаций. – Джон, – мрачно резюмировал Майкрофт Холмс, разглядывая замершего возле стены омегу – заложившего руки за спину и смотревшего на него устало и настороженно. – Ну, разумеется, Джон. Я не ошибся… – Не подходи к нему, – Шерлок сунул руки в карманы и угрожающе загородил дорогу. – Опять твои игры, братец? Ты знал все с самого начала? Ну да, конечно… – хищный зверь вспомнил, что он хищный. И если бы сощуренные в холодный просвет глаза были способны стрелять на поражение, правительственный кабинет скромного британского чиновника уже мог бы подыскивать себе нового хозяина, – …тщательно подобранные агентства. – Дорогой мой мальчик, долго же ты соображаешь. Взгляни… – картонная папка шлепнула Шерлока в грудь, и тот машинально ее раскрыл, пролистав полдюжины страниц с подборкой фотографий и кратких описаний… – ты выбирал их сам – я всего лишь слегка упростил тебе работу. Убери явные отклонения от общей массы, экстраполируй оставшихся и ознакомься с их характеристиками… Шерлок, это же так очевидно. …худенький смуглый Дамир – хрупкая сандаловая веточка, прячущая волоокие оленьи глаза под длинными угольными ресницами… …снежно-белая, легкая, как пух, шевелюра смешливого, крепко сбитого скандинава с непроизносимым именем Ярискегги… Яри… и тремя разноцветными сережками в одной мочке… Ему очень шли ало-черные переливы маленьких камешков… …Матиас – откровенно-сексуальный пуэрториканец с чувственными губами и влажной южной ночью в порочных глазах… почему Шерлок его выбрал? Возможно, чтобы убедиться, что он его не интересует?.. в определенном качестве… …типажи, задержавшие его внимание всего лишь раз… И две последние фотографии. Синие до ультрамарина глаза, пшеничные прядки… на одном фото чуть длиннее, на другом – чуть короче… Тонкие губы – терпеливо поджатые и, наоборот, сложенные в мягкую, обещающую улыбку. Почему?! Разумеется, не из-за настороженности сапфировых витражей, за которыми кто-то настойчиво прячет его настоящее «я»? Конечно, не из-за нежелания соблазнять лишь своим телом, к чему омег так грубо принуждает их природа? И уж точно не из-за сломанного одинокого крыла, прикорнувшего на бронзовом плече… И даже его сумасшедше-вкусный запах тут не при чем… очевидно. – Зачем? Почему ты просто не сказал? – Тебя было необходимо спровоцировать… личная заинтересованность. Ты не отреагировал бы так сильно, знай, кого именно должен выбрать… В наши дни инстинкты уже не так сильны в поиске подходящей партии. Не смотри так – я действительно хотел убедиться в правильности своих выводов. Признаюсь, у меня были сомнения – их оказалось двое… Тех, кто подходил. Я сделал ставку на Джона. – Шрамы? – Шрамы. Они снова играли… как в далеком, солнечно-язвительном детстве… Джон… что-то застыло в зрачках… не упрямство, нет. Что-то сладкое и опасное, как сумеречная тень. Напряженность скул, тонкая нитка плотно сомкнутых губ… наперекор своей сущности. Все пережитое не сделало его хуже, жестче… напротив – подарило тягу к непростым желаниям… шрамы его не мучили – он продолжал улыбаться и доверять… Невероятный. Рано или поздно Шерлок должен был его выбрать… рано или поздно… – Кого ты еще собирался… спровоцировать? Что произошло две недели назад? Майкрофт усмехнулся, задрав свой выдающийся подбородок: – Хорошая дедукция. Где в твоем бедламе можно поговорить? … Гостиная. Их… Она вполне могла стать ИХ гостиной… Майкрофт похож на мемориал Линкольна*, напряженно восседая в любимом кресле брата, оставив тому в распоряжение только диван, на котором Джон пытался честно не спать, а Шерлок – честно слушать… – А теперь серьезно… – Майкрофт вздохнул, принужденный объясняться с простейшими… – Наш Проект, ограничивающий право государства на владение омегами, рожденными в браке, был вынесен на обсуждение Верхней Палаты две недели назад и тогда же возвращен на доработку, к которой ты, собственно, и приложил руку. Лидером Консервативной партии, которая заблокировала рассмотрение, является маркиз Милвертон of Rockport, баронет Кавершем в графстве Суррей… Свой второй, высокий титул маркиз получил прямо из рук Ее Королевского Величества за исключительные… эмм… заслуги перед Короной и государством – всего полгода назад, одновременно с местом в Парламенте… – Холмс-старший скривился, словно ему пришлось разжевать лимон или пережить внезапный приступ зубной боли. Он выразительно уставился своими карамельными глазами Джону в переносицу, продолжив разговор, впрочем, почему-то избирательно с Шерлоком. – С этим Милвертоном вообще все не так просто. Много темного и маловразумительного и в его прошлом, и в настоящем… Я не смог добиться от лиц, ходатайствовавших о его новом титуле, какие именно заслуги имелись в виду… Я не смог! Одно это само по себе уже говорит о многом! До определенного времени он держался в тени более масштабных фигур, но год назад одно слово, произнесенное им на приеме у герцога Норфолк на ухо высокопоставленному господину, привело к тому, что тот самый господин спустя три дня сложил с себя полномочия, которые перешли… угадай, к кому? Правильно – к баронету Милвертону, который через шесть месяцев становится маркизом и лидером партии тори, незаметно, но очень ловко сумев протянуть свои цепкие пальцы почти к каждому члену Верхней Палаты… …практически никому не известный баронет вознесся к вершинам власти всего за год, опутав липкой паутиной половину Парламента… А, принимая во внимание ультраконсервативные взгляды новоиспеченного пэра на гендерную политику и на закрепленное законом положение омег, развернутая им за последний месяц война с фракцией лейбористов, негласно курируемой Майкрофтом Холмсом и выступающей за поэтапное вовлечение омег в правовую жизнь общества, неумолимо приобретала черты тотальной Третьей Мировой… Шерлок слушал брата, уперев висок в подставленные пальцы, словно ноты в пюпитр, и постукивая безымянным по самому уголку губ, изломанных саркастической усмешкой. Неожиданный взлет какого-то честолюбивого провинциального выскочки его мало интересовал… Хотя, если бы в этот миг он не лелеял любовно собственное эго, а поднял бы на Джона глаза, он увидел бы, как болезненная белизна все больше заливает застывшее лицо при каждом упоминании этого имени… – Это интересно, – Шерлок не скрывал раздражения, – для светских хроник и желтых листков… Я хочу знать, кто купил Контракт . Майкрофт улыбался, но в его улыбке не было ни капли веселья – он смотрел Джону в глаза, вколачивая каждое слово: – Маркиз Чарльз Огастес Милвертон of Rockport, баронет Кавершем в графстве Суррей, Пэр Соединенного Королевства… Вы уже знакомы с ним, Джон? …роскошный, сияющий хрусталем зал, громадные букеты кремовых английских роз в высоких причудливых вазонах, аплодисменты, множество лиц… белая спальня, качающийся потолок и долгий, страстный секс с мужчиной, позабывшим о седине, благородной платиной украшающей его густую шевелюру… Джон умел отдаваться, но милорд безжалостно вминал его омежье тело в бескрайнюю постель, выпивая оплаченное удовольствие до капли под несдерживаемое собственническое рычание… Капкан захлопнулся, лязгнув напоследок в унисон с веселыми свадебными колоколами… – Шерлок, мне нужно все, что ты сможешь найти на него… Это очень опасный человек. Все последние политические и матримониальные скандалы последнего времени так или иначе негласно связаны с ним. Он как паук в центре паутины – собирает информацию о каждом… я повторяю – о каждом лице, имеющем хотя бы малейшее влияние в нашей стране, а потом всего лишь дергает соответствующие ниточки… Еще год – и он укрепит свое влияние настолько, что сможет диктовать свою политику… и не только в Британии… Я не могу сейчас вступать с ним в прямую борьбу. Да, я в силах надавить на Фламеринга… Я даже могу выдрать эту заразу с корнем и передать всех его подопечных под государственную опеку. Могу… не смотри на меня так. Но на следующий же день после вашего бракосочетания Поправку о свободнорожденных омегах можно будет выбросить в мусорную корзину: обвинение в личной заинтересованности убило уже не один проект – даже не настолько революционный. Его не будут рассматривать, если возникнет хотя бы одно подозрение в коррупции. Про свободу для таких, как Джон, и для их детей можно будет забыть еще лет на пятьдесят… Шерлок молчал. Он беззвучно соскользнул на пол и обнял ноги Джона, заглянув в его лицо, измученное бесконечным днем и неподъемностью свалившегося не-счастья. – Милвертон не делает случайных ходов. Я не верю, что нет никакой связи между тем, что он так спешит вступить в брак, и тем, что в ближайшее время закон по омегам может измениться… Найди эту связь, мой мальчик. То, что он выбрал именно Джона, не может быть просто совпадением – за прошедшее время он мог бы получить любого… тем более, Контакт заключается и оплачивается так срочно и именно тогда, когда ты неделей раньше, неделей позже заполучил бы Джона себе… отдаю ему должное – он чертовски, дьявольски умен. Просмотрев данные на всех заказанных тобой за последние месяцы омег, он не мог не понять, кого ты выберешь в конечном счете… Вот только зачем ему именно Джон? Сантименты? Ностальгия по проведенной с ним ночи? Чушь! Такие, как Милвертон, не ищут сердечных привязанностей: для брака они выбирают кандидатов помоложе и – вы меня оба простите – более презентабельных. Найди причину, Шерлок – и я верну Джона тебе… Они его не слушали… Шерлок грелся возле теплых притихших коленей, положив на них свою голову, а Джон бережно перебирал его темные шелковые кудри, просеивая каждый локон сквозь пальцы, и улыбался, словно ничто не могло им помешать… – Прости меня, Джон… «…мучительный, раздирающий горло шепот» – Ничего, все в порядке… я понимаю… Спасибо, мне было хорошо… «…я тебя люблю» – он не скажет этого… – Полгода, Шерлок… Самое большее – полгода… «…ты сам-то веришь в свои слова, Майкрофт Холмс?» – У него нет этих полгода в запасе, Майкрофт. Ты что, не чувствуешь? У него течка через три месяца… … Они расстались легко – как если бы до следующей встречи оставалась лишь пара часов… Но, будь так на самом деле, они прощались бы, словно в разлуке их ждала вечность. Майкрофт не слышал, что шептал Джону на ухо Шерлок, удерживая в пальцах ледяные руки; он не был до конца уверен, что это слышал даже сам Джон, но, когда под чужое молчание тот шагнул за порог… Шерлок качнулся следом. Майкрофт перечеркнул дверной проем своим невыносимо-черным зонтом, словно пограничным шлагбаумом, и впервые брат подчинился без всяких условий. Лаковое чудовище сглотнуло маленькую фигурку и плавно тронулось с места, прошуршав покрышками о мокрый асфальт, слилось с темнотой улицы случайным бликом стеклянных витрин… Кортеж разнокалиберной полицейской братии разочарованно растекся по переулкам, оставляя скромный пепельный седан Лестрейда в одиночестве караулить свое загулявшее правительство… Ничего не случилось… Да и кто будет считать осколки разбитых судеб? … Неделю Джон безучастно выслушивал положения по этикету, правила для замужних омег, нормы поведения на официальных приемах и неофициальных вечеринках… Обязанности, коих оказалось не так уж и много… Права, которых ему полагалось и того меньше… Мистер Фламеринг пригласил Джона в свой кабинет уже на вторые сутки после его возвращения. Словно ничего и не произошло. Словно хозяин агентства намеревался поздравить своего подопечного с удачной, выгодной для всех сторон партией… с началом новой, счастливой жизни… И Джон слушал и кивал, легонько склонив голову на бок, и улыбался, не пряча глаз – очень спокойных, сухих, обычных… И Фламеринг почти ежился под прицелом этой застывшей ядовитой синевы… Расхожее мнение выставляло омег изнеженными, падкими на чувственные удовольствия распутниками, для которых привлекательность претендента измерялась величиной и функциональностью его сексуального достоинства… Считалось, что умелый любовник мог рассчитывать на привязанность своей омеги, но лишь до тех пор, пока на горизонте не появится его более удачливый, более искушенный конкурент… Экзальтированные, беспомощные, избалованные существа, склонные к сибаритству любители подарков и постельных извращений… Но мало кто помнил, что у омег гораздо выше болевой порог, нервическая сторона психики более гибка к изменениям среды, позволяя выжить, выпустив стресс наружу… Что в последней, догенетической войне существовали целые подразделения из террористических групп, состоящих исключительно из омег, и что они настолько широко использовались в разведке, что подозревать в шпионаже можно было каждого из них… Применять к ним пытки было совершенно бесполезно – они могли молчать, плакать, вопить, вместе с кровью выплевывая легкие, сходить с ума и умирать от болевого шока, но каждый раз все истязания оказывались совершенно пустой затеей. И тогда их, как дармовых шлюх, просто использовали по их единственному прямому назначению… а потом расстреливали. …он не собирался «скорбеть над пролитым молоком», упиваться собственным горем и умирать от безысходности. Его лишили возможности воспротивиться навязанному браку, но кто сказал, что он не может воспользоваться тем, чем омег щедро наделила природа, и помочь Шерлоку собрать информацию по другую сторону окопа, чтобы добраться до сути? Джон – омега до мозга костей, но лет сто назад он стал бы солдатом… Свой первый после возвращения день он запомнил плохо… Усталость и опустошенность навалились на измученное тело, и Джон проспал почти до вечера. Его никто не трогал, не пытался будить и о чем-то спрашивать… но поднос с горячим обедом-ужином неизменно стоял на маленьком столике в его комнате, когда мутный, не воспринимающий происходящего взгляд цеплялся за привычное окружение, не узнавая и не помня увиденного. Голова, сминая спутанные волосы, снова падала в объятия подушки, милосердно дарившей короткое забвение. О нем заботились. Чьи-то руки аккуратно сменили одежду и белье. Словно больного ребенка, вымыли теплой водой, вернув телу привычную чистоту. Заставили-таки выпить единственную чашку сладкого чая со сливками… Джон терпеть их не мог, но спорить и противиться все же не стал… Из благодарности. Когда солнце начало клониться к закату, предательски одетое в цвет его рубашки, он поднялся. Душ, как всегда, возвратил его телу легкость и равновесие, и Джон еще долго и с наслаждением стоял под упругими обжигающими плетьми. Он подставлял им то запрокинутое лицо, успокоив, наконец, трепет мокрых опущенных ресниц, которым уже не было нужды прятать преступные слезы – никто больше не заставит его заплакать… то гладкие плечи – распаренные, с темными зернышками родинок на правом и белыми несмываемыми штрихами на левом… Кожа горела, искры возбуждающе перекатывались под ней, опасно скапливаясь меж лопаток и в паху… Мысли плыли темным облаком, словно циклоническая воронка, втягивая все новые и новые воспоминания. Спустя час он окончательно понял, что не в состоянии стереть с себя его запах, память о его руках. Они, как терпкий от соли пот, как свинцовая пыль въелись в поры, в кровь и кости… А тело уже саднило и отзывалось болью на каждое прикосновение измочаленной губки. Обреченно выпустив ее из покрасневших пальцев, Джон плавно вывернул хромированный рычажок, и льющийся на его голову поток выстыл за пару секунд, утратил последние капли тепла и окатил от макушки до самых пяток обжигающим холодом. Он не удержался, взвизгнул, зашипел и, чертыхаясь на чем свет стоит, запрыгал на одной ноге, яростно растирая ладонями грудь и плечи. Сумев вытерпеть всего секунд десять-пятнадцать, не успев даже завернуть кран, Джон выскочил в теплое, влажное лавандовое облако, заполнившее всю ванную. Вытираться большим, пушистым, как медвежья шкура, полотенцем нравилось. Он забылся в его объятиях, вдыхая чистоту и покой, но только до того момента, пока что-то не звякнуло, тихо и задорно, на его запястье… Он выронил полотенце и, не замечая собственной наготы, шагнул из душевой в комнату, удивленно рассматривая на левой руке тонкий круглый браслет с маленькой подвеской в виде медвежонка… Вчера его надел Шерлок… Омегам разрешалось принимать подношения. И многие из них с гордостью носили подаренные безделушки всю жизнь – отбирать презенты запретили законом после того, как из-за нервных истерик несколько особо впечатлительных омег потеряли детей, а в двух официально зарегистрированных случаях дело закончилось самоубийством… Браслет был не новым – весь в крошечных зазубринах и потертостях, он принадлежал Шерлоку с тех пор, как тот был еще ребенком. Один глаз у медвежонка был синим, а второй – вероятно, потерянный и замененный позже – зеленым, чуть меньше размером… «…пожалуйста, не снимай… пожалуйста…» Как Джон мог забыть?.. А может, так было бы лучше?.. … Он выглядел великолепно. Чудесный образец совместного творчества природы, портных и стилистов – в светло-кофейном костюме, белоснежной до хруста рубашке и шелковом платке под цвет его безупречно-синих глаз… И даже идеально скроенная улыбка была ему впору… … Заключение брака с омегой всегда напоминало скорее деловую сделку, чем торжественную церемонию, и было лишено всякого рода романтизма и помпезной легкомысленности, присущих подавляющему большинству бета-свадеб… Никаких голубей в небо, никаких лепестков под ноги, никакой бессмысленно-многочисленной толпы малознакомых родственников, которые не давали о себе знать до события, и так же благополучно продолжат ненапоминать о своем существовании после завершения оного… Престижная и очень дорогая нотариальная контора на Кэмпден-Хилл Сквер в Южном Кенсингтоне** уже полтора столетия располагалась в старинном трехэтажном доме из бархатно-красного, изъеденного оспами времени кирпича, с высокими викторианскими окнами, расчертившими благопристойный фасад алебастровыми откосами и парадным двухрядным строем белоснежных колонн, возносящих над улицей длинный балкон с аккуратными штамбовыми деревцами в круглых терракотовых горшках. Просторный дубовый кабинет*** с простроченными золотой орнаментальной вязью панелями из пламенеющих инкрустаций драгоценного красного дерева и мелких кудряшек редкой северной березы, увенчанный ячеистым кессонным потолком в бронзовых розетках с ниспадающими вниз сложными коваными конструкциями люстр, искрящимися резными хрустальными подвесками и электрическими свечами, искусно замаскированными под настоящие… Солидные, как потомственный британский юрист, кресла из превосходнейшей кожи, перевитые в упругие ромбы тугой стяжкой и способные посоперничать в высокомерии с гвардейцами караульной службы Ее Королевского Величества у входа в Букингемский дворец, снисходительно принимали в свои объятия: скривенер-нотариуса господина Леммана; его высокопоставленного клиента лорда Чарльза Огастеса Милвертона; свидетеля и по совместительству бывшего сослуживца, компаньона и близкого друга Себастьяна Морана; владельца лучшего агентства Старого Света Александра Фламеринга… и, собственно, сам субъект сделки – омегу Джона, счастливого избранника и родителя будущего наследника знатного рода… Процедуру, продлившуюся больше часа, и проходившую, как деловые переговоры заинтересованных сторон по межкорпоративному сотрудничеству, Джон практически пропустил, пытаясь не дать ссыпаться на дорогой паркетный пол своей застывшей, приветливой, мертвой улыбке. Все гарантированные ему права уместились в одном, малопонятном нормальному человеку абзаце означенного брачного договора, обязанности очерчивались одним емким понятием «поддержание престижа фамилии, послушание и забота о благополучии супруга», а гарантии Приобретателя агентству и государству, как посреднику, в случае наступления всевозможных форс-мажорных обстоятельств, начитывали сорок два пункта. По прочтении, оглашении, разъяснении тонкостей и нюансов вступления в законные права владения все завершилось красивыми завитками изысканных росчерков на благородной матовой бумаге цвета слоновой кости от итальянского дома «Cartiere del Garda», бокалом редкого «Bollinger Grande Année», виноградная искра которого пропитала Джону губы нестерпимой горечью, и традиционными пожеланиями приятной супружеской жизни…