Потерянный

Если честно, Джон надеялся увидеть ту самую тронную резиденцию. Как ее показывали редкие фотографии в еще более редких в его жизни глянцевых журналах. …большой зал, наполненный сияющей позолотой и алыми обивками… ниспадающий водопад малинового шелка позади почти скромных кресел с лаконичными монограммами «ER» и «P» внутри лазурных ленточек*… Но нет – их проводили к одному из входов в не менее восхитительный Бальный зал. Белый, выстланный сочным багрянцем. Чарльз что-то монотонно рассказывал, чуть наклонившись к его уху. Уже почти десять лет «parade procession» сочетающихся браком альф и омег – все, что осталось от традиционного бала дебютантов, когда-то пышного и блистательного зрелища, выродившегося со временем в пафосное и едва ли не постыдное кружение арендованных лимузинов, заполонивших площадь перед дворцом, и «ярмарку тщеславия» вычурных дизайнерских туалетов и прокатных драгоценностей… Все чаще Королева отдавала церемонию вручения наград и пожалованных титулов в руки своего сына, наследного принца Чарльза. Кто-то понимающе кивал – «годы, годы…», кто-то с интересом смаковал очередную свежую сплетню об отходе царствующей леди от дел… Но что бы ни было правдой в этом вопросе, Её Величество не желала пропускать знакомство с новыми омегами в обширной семье высшего света. Любопытная, как всякая женщина, венценосная дама не собиралась себе отказывать в таком развлечении… Протокол церемонии был очень строг и точен. Счастливчиков, представленных к наградам, и новоиспеченные супружеские пары вводят в Бальный зал, где их семьи терпеливо ждут появления Королевы, а в это время тихо звучит приятная шотландская мелодия. За несколько мгновений до появления Её Величества пять лейб-гвардейцев из дворцовой стражи выстраиваются у высокого ало-бархатного трона. Королева входит в зал ровно в одиннадцать часов. Лорд-гофмейстер становится напротив нее, звучит национальный гимн. Тихий шелестящий гул стихает, устанавливается звенящая, осязаемая тишина, в которой все взгляды присутствующих прикованы к невысокому подиуму. Джон всегда считал, что в присутствии Королевы никто не смеет сидеть, но приглашенные удобно рассаживаются на белых стульях, покрытых красными атласными подушками. Часть таких же стульев остается пустой: они предназначены для них – пар, которым предстоит предстать перед Её Величеством первыми… Лорд-гофмейстер выжидает несколько минут, обводит притихший зал взглядом, преисполненным космического достоинства, и громко объявляет первую пару… Их всего пять, и лорд Чарльз с его молодым супругом открывают этот список. «Сэр Чарльз Огастес Кавершем маркиз Милвертон с супругом!» Их шаг приглушен мягкой ковровой дорожкой. Они проходят по небольшому проходу в самом центре зала – не слишком быстро, но и не задерживаясь ни на миг… Джон опускает ресницы, но его подбородок идеально приподнят… так, как учили накануне, но нисколько не мешает – так даже удобнее смотреть по сторонам, чтобы этого никто не заметил… Вот, если немного скосить глаза… нет-нет, не слишком… боковое зрение вполне сносно цепляет две выточенные из алебастра мужские фигуры – того, кто появился на пути нечаянно и всего на сутки, а заполнил собой всю его жизнь без остатка. И второго, которого Джон видел только однажды, но верил, что тот позволит прожить обещанную им двоим вечность вместе. Восемнадцать шагов… Чарльз невесомо придерживает его за локоть, но только Джон знает, какие изысканные, цвета королевского пурпура синяки расцветут там завтра утром… Небольшая ступенька, очерченная золотым кантом, обозначила их прибытие. Не смея поднять глаз, Джон увидел бледно-персиковые туфли с округлыми мысками и пряжками в тон… крепкие, не по годам, лодыжки… Чарльз склонился, коснувшись пальцев протянутой ему монаршей руки… Будь Джон леди, он бы присел в легком реверансе, но в своем статусе он лишь синхронно повторил поклон мужа, отработанный накануне до сверлящей позвонки боли… – Как Вас зовут? – мягкий голос, опустившийся на полтона и оттененный легкой хрипотцой, коснулся слуха. От неожиданности Джон поднял взгляд. – Джон, Ваше Величество… Если бы не ступенька, они могли бы быть одного роста… Одетая в бледно-лиловое платье женщина, шагнувшая далеко за порог своего расцвета, с мудрыми морщинками на еще гладком лице… чуть прищуренные глаза смотрели цепко, но приветливо. О том, что эта дама по сию пору крепко держит в маленьких ухоженных руках свою Железную Империю, сказали губы – улыбающиеся, но сомкнутые в решительную, жесткую полоску… Джон не знал, каким парфюмом пользуется Королева, но ему ужасно понравилась его нежная розовая тональность с невесомой свежей ноткой жасминового цвета и капелькой терпкого сандала**… Шерлок… Шерлок тоже носит жасминно-сандаловый нюанс… Он просиял самой светлой улыбкой… Чарльз почти сломал ему предплечье… Её Величество Елизавета II протянула свою ладонь… – Приятно, Джон… Очень приятно. Он слегка пожал кончики ее пальцев и снова поклонился… Шталмейстер с вышитым на форменном пиджаке королевским гербом провел первую пару на отведенное для нее место. … Вся церемония заняла чуть больше часа. Долгих декламаций и затянутых спичей Её Величество не любила. «Ум не может вынести то, что не в силах вынести спина» – было ее непременным кредо. Пять представленных пар, пять новых членов высшего общества… После неизменного прохода и поклона они так же усаживались на атласные стулья, с любопытством поглядывая друг на друга. Четверо омег были примерно одного с Джоном возраста. Пятому, самому юному, едва исполнилось восемнадцать, и его мужем был известный британский автогонщик Льюис Хэмилтон, оказавшийся в списках кандидатов вместе с несколькими общественными деятелями – североирландским физиком, главой проекта адронного коллайдера; писателем, получившим Букеровскую премию; австралийским капралом, спасшим в Афганистане взвод своих соотечественников; голливудской актрисой, получившей свои первые лавры в нашумевшем «Титанике», и главой Национального генетического консорциума с филиалами в четырех графствах и дочерними отделениями в Эдинбурга и Белфасте. Сколько всего было награжденных, Джон так и не узнал – он сбился на восьмом… Крепкий, темноволосый, высветленный яркой сединой мужчина, с достойным разворотом плеч и по-детски счастливым смущенным лицом, как и все до него, приблизился к подиуму. Плавным движением, совершенно не утруждая себя поиском, Елизавета взяла с поданной ей атласной подушечки орден Британской империи***… самую желанную награду Соединенного Королевства… и отточенным жестом прикрепила его на специальный зажим к полочке пиджака. Пара поздравлений, слова благодарности в ответ – и новоиспеченный орденоносец пожимает протянутую ему монаршую руку, делает три шага назад и склоняется в поклоне. Распрямившись, он следует за распорядителем… Джон, уже не стесняясь, следит взглядом, точно зная, что уже видел это добродушное лицо и теплые карие глаза. Только в прошлый раз Грегори Лестрейд был расстроен, ужасно устал и курил одну сигарету за другой, прислонясь к капоту полицейской машины… той ночью, когда лимузин мистера Фламеринга увозил Джона с Бейкер-стрит… Полицейский инспектор, близко… очень близко знакомый с обоими Холмсами. По меньшей мере, со старшим точно. … Джону не надо было видеть. Он чувствовал их присутствие всей кожей, каждым раздраженным рецептором, каждым нервным окончанием… чуял, словно кошка кончиками вибрисс… Сдержанное, размеренное дыхание, двухтактный асинхронный стук сердец, легчайшее напряжение мышц, даже не оформившееся в едва заметное движение… и колебание воздуха, донесшийся ароматический посыл уже рассказывали, как именно Он поправил упавшую на лоб черно-шоколадную, обласканную солнечными бликами прядь, как намеренно небрежно сложил на коленях руки с изящными, достойными скрипача пальцами, как вздернул упрямый, возмутительно красивый подбородок… Роскошные, совершенные образцы классово-родовой селекции, статные, безупречные экземпляры видового торжества… породистые профили, унаследованные от десятков поколений, ум, взращенный в изощренной дрессуре и провокационном соперничестве… Они сколько угодно долго могли спорить о своей непохожести, ломать копья в бесполезных, ничего не рождающих спорах, шипеть и орать о взаимных промахах и слабостях, опасно приближаясь к порогу перехода на личности… демонстративно не терпеть друг друга, избегать и не видеть очевидных компромиссов, не желая признать, что при всех различиях несут отпечаток идентичности, изначально являясь неразделимыми частями чего-то большего… Две стихии… две родственные души, отрицающие очевидное. Майкрофт… основа и твердь… суть невидимых простому глазу глубинных процессов земных недр, что долгие тысячелетия по дюйму двигают тектонические плиты, незаметно меняя лицо материков и континентов… но один-единственный взлет тонкой, бронзово-каштановой брови – и безжалостный подземный толчок сметет с лица планеты человеческую пыль, сохранность бытия которой он упорно считает своей личной обязанностью… Солнечные зайчики, намертво вмерзшие карамельными веснушками в снежнокожие плечи, в стальной холод вокруг зрачков… Эмоции, запрятанные в недоступное прочим, бронированное ядро… Тончайшая лайковая кожа, под которой безупречно трудится идеально-отлаженный механизм… Шерлок… отрицание границ, движение и свобода… Непостоянный в своих порывах и неизменный в своем непостоянстве. Стремительные подводные течения, не различимые под сонной обманчивой гладью, и ярость штормов, легко разбивающих вдребезги попавшие на его пути беспечные рыбацкие лодки… Все оттенки океанских глубин в изменчивых радужках прозрачных, как льдинки, глазах… Холодная вычислительная машина, однажды осознавшая свою человечность и вкусившего сладость меда от поцелуев на яростных губах… … Чарльз требовательно сжал его ладонь, заставив оторваться от созерцания геральдических профилей, словно выточенных в глубине старинной камеи, от сквозных, навылет жарких диамантовых глаз… неизвестного науке цвета… И только тогда Джон понял, что все почти закончилось. Присутствующие встали с мест. Снова зазвучал национальный гимн. Королева в сопровождении приближенных покинула торжество, а гостей пригласили пройти в другой зал для небольшого фуршета, где они смогут пообщаться в более неформальной обстановке… В Музыкальной гостиной негромко играл струнный квартет, голоса присутствующих гармонично вплетались в его ажурные пассажи, отражаясь от зеркал, оконных стекол и сверкающей паркетной мозаики. Мужчины, собравшись в небольшие группы и что-то оживленно обсуждая, неспешно направились к распахнутым дверям Голубой гостиной. Придав лицу приятную, располагающую улыбку, сэр Чарльз потянул Джона в направлении общей миграции, кивая знакомым и даже помахав рукой одному из своих деловых компаньонов. Однако возле самого входа его деликатно остановил шталмейстер. – Прошу простить, милорд, но Ваш супруг не может последовать за Вами. Чарльз удивленно изогнул бровь. – Это еще почему? Шталмейстер ответить не успел, тот самый компаньон – полный, высокий здоровяк с гладкой, как колено макушкой – быстро вернулся и тронул Чарльза за рукав. – Чарльз, ужасно рад тебя видеть! Куда ты пропал? Это твой муж? А ты не промах… – он радостно и непринужденно расхохотался. – Твой парень не может пойти с тобой, извини… Омегам не стоит долго оставаться среди нашего брата… если ты понимаешь, о чем я. Он еще раз усмехнулся, беззастенчиво рассматривая Джона, как занятную редкость. – Не переживай, моя Хелен и ее подружки за ним присмотрят. Тут приготовлено несколько столов специально для таких, как он… А мы пока можем немного размять… мускулы… в чисто мужском обществе. Мучительные сомнения отразились на волевом лице. Необходимость оставить Джона одного он считал непозволительным легкомыслием, но и покинуть королевскую резиденцию так скоро он тоже не мог – несколько запланированных переговоров могло быть сорвано, что обязательно отразилось бы на новых альянсах, возникших после принятия последнего закона… Вопросительно взглянув на мужа, он выпустил его руку. Джон пожал плечами. – Никуда не уходи. Если что-то понадобится – можешь прислать мне записку, – милорд бросил выразительный взгляд в сторону шталмейстера, застывшего возле витражной двери. – Джон… Нам не нужны проблемы, – ладонь весомо легла на плечо и ощутимо тряхнула. – Надеюсь, ты не станешь моей проблемой? – Нет, сэр… Чарльз. Конечно же, нет. Здоровяк с лысиной переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять смысл развернувшейся пантомимы. Джон улыбнулся, Чарльз его отпустил и решительно направился в соседние апартаменты. Компаньон милорда поманил одну из столпившихся вокруг рояля дам – маленькую миловидную брюнетку с короткой стрижкой, в пепельно-кружевном платье и замысловатой шляпке из тоненьких птичьих перьев. – Познакомься, Хелен, это Джон, муж нашего друга сэра Чарльза Милвертона. Будь умницей, составь ему компанию – молодой человек впервые в нашем обществе. И пожалуйста, попроси своих подруг не слишком… мучить его расспросами. Наш новый знакомый – омега… Будьте тактичны. Да, дорогая? «Дорогая» радостно защебетала и тут же потянула Джона в сторону небольшой компании дам, все это время с интересом наблюдавших за их разговором. – Конечно, Итон… Иди, спасай Англию, а мы тут разберемся сами… Да, Джон? Джон, в общем-то, не возражал. Хотя, что бы это изменило? … Атакованный сразу со всех сторон, Джон обреченно вздохнул, в последний раз бросив взгляд на недоступную для него дверь, по ту сторону которой раздавался бодрый смех, громкие голоса, звон хрустальных бокалов… и где-то там оставался катастрофически недостижимым один очень важный для него человек… Обещания так и остались обещаниями – водопад вопросов грозил вот-вот захлестнуть его с головой… …какую часть поместья он наследует по брачному контракту? …когда они планируют завести первого ребенка? …сколько карат в его обручальном кольце? …говорят, что для омег секс может заменить питание? …правда, что супруг держит его взаперти и заставляет носить… ошейник? …сколько любовников у него было до?.. Он точно не ожидал такого напора от приличных дам, чьи семьи стояли не дальше третьего или четвертого десятка в очереди к трону. Совершенно сбитый с толку, Джон только смущенно улыбался, отделывался ничего не объясняющими «ну-у-у…», «не думаю, что могу сказать точнее…», «простите, леди, но…», и уже готов был выбросить на ринг полотенце, если бы не одна высокая леди с эффектной прической из темных, отливавших густой медью волос, достаточно бесцеремонно выдернувшая нервно улыбавшегося Джона из цепких ручек любопытствующих женщин. – Не слишком справедливо узурпировать общество нашего редкого гостя, – предупреждающе сверкнула она полным набором белоснежных зубов, отсекая все возможные возражения, – к тому же, стоило бы ему предложить хотя бы бокал вина… я слышала, что сегодня Её Величество презентует свой любимый испанский мускат Victoria от Jorge Ordóñez… Джон? – она решительно подхватила его под локоть, проигнорировав недовольные гримаски светских львиц, – как Вы смотрите на то, чтобы продегустировать это уникальный сорт? Уверена, нигде больше Вам не удастся найти что-либо подобное… И она потянула его прочь, мимо музыкантов, как раз заигравших что-то нежное… к маленькому круглому столику, заполненному бокалами искрящегося золотистого напитка и тарелочками, наполненными крошечными канапе с оливками на шпажках, хрустящими корзиночками с чем-то лососево-креветочным и сандвичами с ветчиной, огурцом и сырным кружевом… Он облегченно выдохнул и успел заметить, как покинутые леди, поджав губки, пошептались немного, а потом, словно стайка голодных пираний, нацелились на теплый омежий кружок, до которого Джону так и не удалось добраться… Стол оказался соблазнительно близко, а желудок оглушающе пуст… И Джон сильно удивился, когда его неожиданная спутница протащила его мимо аппетитного роскошества, прямо к распахнутой двери в соседние апартаменты… – Но… – он все же попытался слабо протестовать, когда она практически втолкнула его внутрь, – боюсь, я не могу… – Еще как можете… Джон. Удачи! Леди тихо рассмеялась, лихо развернулась на высоких тонких каблучках и, довольно покачивая округлыми бедрами, затянутыми в темно-зеленое платье, отправилась прямым курсом к королевскому мускату, что-то бойко отстукивая одной рукой на клавиатуре продвинутого коммуникатора… и где только она его прятала? … Он почувствовал еще до того, как прохладные, длинные пальцы сомкнулись на его запястье. Рывок, почти танцевальное па – и по широкой дуге, подхваченный под талию, на полной скорости Джон влетает в угол между парчовой шторой, поддерживаемой витым шнуром, и зеркалом громадных размеров над миленьким комодом, выкрашенным черным лаком с глянцевой позолотой на кромке каждого ящичка… И вообще – позолоты тут было столько, что рябило в глазах: она покрывала потолок и чудные, будто утопленные в стену колонны, диваны и мягкие кресла, канделябры и подсвечники, каминные экраны и орнаменты на напольном ковре… отражалась в хрустале огромной люстры, в зеркалах и даже в пышном, воздушном одеянии красивой дамы на старинном портрете.**** Но в тот миг ничего этого Джон не заметил, чудом не зацепившись ногой о резное бюро с круглой крышкой, сделанное, наверное, лет сто назад каким-нибудь известным краснодеревщиком. Траектория полета завершилась так же внезапно, как и началась. Спина ощутимо припечаталась о стену, но две руки тут же разорвали этот контакт, обняли, прижали что было силы… Шерлок не целовал – дышал им, как дайвер, вынырнувший с предельной глубины и пропустивший декомпрессию, дышит чистым кислородом – до головокружения, до пьянящей эйфории в звенящих венах. Джон не знал, случается ли паническая атака от счастья. Если нет – он вполне уже мог вписать новую строку в анналы медицинской практики. «Помнит! Скучал! Любит!» – застучал в висках сумасшедший радист. В ступнях, прямо под пальцами ног, что-то беззвучно взорвалось, прокатилось по костям и венам, сжигая кровь, дробя колени. Он оседал, повисая в ласковых, жадных объятиях, пережив острый приступ благодарности к индийским традициям и жесткому шелку, хранившему обнаженность его тела только для него… Припухший, горячий рот впивался в виски, в глаза, в пылающие скулы, в ямочку над верхней губой, в каждый их уголок… в тонкую кожу под подбородком, в судорожно сглотнувшее горло, подбираясь к ложбинке между ключиц… Еще миг – и застучит по полу дорогой перламутр пуговиц, но тонкие пальцы ловко, словно и не было нервного, наполнявшего все мышцы волнения, расстегнули две верхние – и тут же на шею, на плечо посыпались сладкие, мучительные, как пчелиные укусы, поцелуи… Жар из ослабевших ног, вскипев, заполнил возбуждением отяжелевший пах, больно и невыносимо приятно, скрутив все в промежности в тугой восхитительный узел. Но и тут ласковое цунами не остановило своей бег – затопило и легкие, и всю грудную клетку, заставляя всполошенное, надорванное сердце подскочить к самому горлу, спотыкаясь и путаясь в собственных аортах и митральных клапанах… Ему хорошо, хорошо, хорошо… И он умрет прямо тут, в самом сердце британской нации… от наслаждения. Джон упирается лопатками в какую-то узорчатую лепнину, перехватывает все еще плывущие по его телу реки и падает, падает в их раскрытые ладони… что бы еще раз почувствовать их любимое тепло, спрятать свою боль между осторожных пальцев и забыть… все, что случилось до… Еще миг – и он заплачет, завоет, закричит… разорвет горловым хрипом застывшую вокруг них хрустальную тишину… Но Шерлок чувствует это раньше… любимый умник всегда и все узнает первым… – прижимается к его губам, сглотнув все скопившиеся крики, всю впитавшуюся в них боль. И целует. Нежно, бережно, трогательно вздрагивая длинными ресницами от каждого движения, от бегущих по коже электрических искр. И тонет. У Джона отказывают ноги, и он упадет, если Шерлок выпустит его из рук. Но Джон знает – не выпустит. Ни из рук, ни из своей жизни. Никогда. – Шшшш… – чертовы губы оторвались от собственного бесстыдства, тягучим бархатным медом вливаясь в уши, – расскажи про него. Все, что видел, что его окружает – привычки… брошенные случайно слова… безделушки на каминной полке, книги на столе… что беспокоит и что интересует… вспомни… Джон-Джон-Джон… ты ближе, чем кто-либо, смог к нему подобраться… У нас всего несколько минут… пожалуйста. Шерлок вдруг замер, сильно втянул носом, зашипел разъяренным котом, вцепился в обмякшие плечи и встряхнул: – Он тебя укусил? Джон! Он посмел тебя укусить?! – Д-да… Нет-нет! – Джон завозился, замотал головой. – Это не… просто химия какая-то… он сказал, что мне нужно изменить запах, но… Он устало выдохнул. –… он не может. Чарльз Милвертон не может изменить мой запах. Он меня не чувствует. Совсем… Я поначалу думал, что это из-за того… – он набрался храбрости и поднял глаза. Господи! Он так давно не смотрел в эти пепельные, скандинавские льдинки… ОН пропал, ему уже не вырваться… и он не хочет вырываться. – …из-за того, что мы родственники, – ну вот он и сказал это вслух. – Чарльз – брат моего отца… Но мне кажется, тут что-то другое… что-то значительно более серьезное. Близость моей… течки уже чувствуют даже беты. Он рассказал все, что скопилось в небогатом хранилище его памяти… …муж не чувствует алифатический феромон, проще говоря – вещество, сопутствующее овуляции омеги… не может изменить его химическую молекулу даже после… коитуса… …он убрал все портреты брата и его семьи из галереи, но сохранил фотографии… хотя и запрятал их подальше с глаз… …Чарльз знает, кто такой Джон, и испытывает к нему определенные чувства… правда, далеко не супружеские… что, впрочем, не мешает ему… …Моран в курсе случившегося… они до сих пор любовники… общий бизнес, общие секреты, общий знакомый по имени Джеймс, которому нужен какой-то «Кемикал»… …равнодушен к антиквариату и искусству, ценит скорее удобство, чем роскошь – странно, потому что он очень трепетно относится к единственной в собственном кабинете картине… какой-то приморский городок… какие-то домики из обветренных камней… какие-то синие лодки у самой воды… какая-то перекошенная церквушка над красными черепичными крышами… «Портофино»… так, кажется, там написано в нижнем углу… …Джон вспомнил родителей, садовую дорожку из круглых камешков и рисунок на старинной тарелке… и нашел конверт с надпечаткой… Шерлок даже присел, чтобы оказаться с ним на одном уровне, снова пальцы впились в плечи, сминая дорогую редкую ткань. – Пакет? Отправителя помнишь? Какие буквы? Хоть что-то… дату? – Шерлок, Шерлок… – Джон слабо отбивался, ему больше всего хотелось, чтобы эти руки оказались не на ширвани, а под ним… И чтобы Шерлок его снова целовал… – Я все помню, перестань меня трясти… Это какое-то агентство по генетике… Мы не стали вскрывать… Гарольд сказал… он привезет, как только сможет выбраться… Желание сбылось – Шерлок стиснул так, что вышиб ему из легких весь воздух. Джон приглушенно всхлипнул и заткнулся. Кипящий поток вернулся, вспенив в венах кровь, сердце опять зашлось в тахикардии, стало жарко, да так, что он испугался, что его волосы сейчас просто вспыхнут, как спичечная головка… шея там, где Чарльз оставил свою фальшивую метку, заболела, запульсировала, будто под кожу кто-то натолкал негашеной извести, место укуса опалило едкой кислотой… А потом приторно-пряный аромат, столько дней окутывавший его тело, пропал, естественный омежий флер проступил кедровой свежестью, цветущим миндалем… Шерлок накрыл его кожу прямо под челюстью, там, где пахло сильнее всего, пытаясь слизнуть это нектарное волшебство… – Кхм… Шерлок, отпусти его, – сдержанно-язвительный голос расколол тишину, словно ударил рукоятью трости по тонкому хрусталю. – Уже достаточно – ты сделал все, что требовалось. Рад снова Вас видеть, Джон! Майкрофт Холмс собственной персоной стоял на пороге гостиной, глядя на застывшую парочку с чувством полного удовлетворения.