Потерянный

Автор сожалеет, что глава выходит не беченая. Посему ПБ приветствуется и возблагодаряется... ... Выплывать из небытия не хотелось вовсе - апатичное безразличие промыло и сожженные вены, и измученный мозг. И стало легко… Он сказал то, что сказал… что давно мучило, раздирало изнутри, не давало дышать, как скопившийся в легких табачный деготь, как колючий перемолотый лед, заменивший кровь в венах… Теперь он выплюнул, вытолкнул это прочь, давясь горькими сгустками. И бесконечно рад - теперь больше нет нужды изображать покорность и страсть… вообще – больше нет нужды ни в чем… Кроме времени. Джон вздохнул, нехотя выпустил из объятий мягкую, податливую подушку, теплую от его щеки, раскрыл глаза и увидел знакомый селадоновый уют. Странно, но он скучал. По его тихой, мятной прохладе, по свежести бело-кремовых роз у кровати, по рыжему солнечному зайчику на завитке Чиппендейла. Ужасно захотелось лизнуть языком тягуче-золотистый леденцовый лак на пузатых, выпяченных бюргерским животиком створках, чтобы убедиться в их медовой сладости… …по Гарольду, расставлявшему на прикроватном столике чайный прибор. - Привет. Сколько я проспал? - Восемнадцать часов. – Гарольд внимательно посмотрел в лицо, наполнил чашку чаем. – Я сделал укол. Милорд спрашивал… Я сказал, что у тебя болевой шок и нервное истощение, что тебе нужен отдых… здоровый, долгий сон. Он уехал в Лондон, будет завтра утром. И миссис Палмер уже готовит третий этаж… Похоже, у нас будут гости. Джон, давай, съешь сандвичи и выпей хотя бы одну чашку, а я пока схожу на кухню, закажу тебе что-нибудь посущественнее. Уже у самой двери он обернулся. - Прости, я не решился это… - он провел пальцем себе по горлу, виновато поджал губы, - …снять. - Все нормально, - Джон откашлялся и повертел головой, проверяя, как сидит ошейник. - Это пустяки. Тебе не стоило вмешиваться, потому что вынести документы было бы уже некому. Он не храбрился и не лукавил… и удивился самому себе не меньше - еще вчера ошейник пугал до смерти. Как дуло пистолета, заглянувшее в глаза и объявившее, что он больше не жилец… А сегодня о нем думалось, как о последнем доводе*; о белом флаге, выброшенном противником; новом зеленым ростке посреди остывшего пепелища… Его наказывали от бессильной ярости, единственно доступным способом, а значит, он сыграл эту партию, по крайней мере, вничью… Он усмехнулся, стараясь не думать, где и как у него болит, уселся на постели поудобнее и взял с подноса чашку. Есть хотелось жутко, несмотря на ломоту и растекающееся на половину лица онемение. У него уже вторые сутки во рту не было и маковой росинки… А от ветчины на поджаренном хлебе пахло просто умопомрачительно. - Только не мясо… я сам, как отбивная. – Джон улыбнулся и с хрустом откусил большой кусок. Под ветчиной оказался прозрачный ломтик свежего огурца, и Джон даже зажмурился от удовольствия. – А мороженое можно? Пока нет моего… - называть Чарльза мужем он больше не собирался, - …хозяина? … День давно перекатился за обеденный час. За это время Джон успел наплескаться под душем, похожим на тропический дождь, с удовольствием отфыркиваясь и разбрызгивая капли по изогнутому стеклу кабины, пообедать запеченной рыбой с картофельными кнелями в соусе с непроизносимым названием… У рыбы были плавники и хвост из хрустящей карамельной сеточки и глаз из фаршированной оливки, из-за чего рыба выглядела удивленным циклопом. Прислуга, очевидно, успевшая составить собственное мнение о случившемся накануне, хотя и не имевшая ни малейшего представления о причинах его вызвавших, не смела высказывать сочувствие открыто, смотрела жалостливо, пыталась утешить его сладостями, а добрая душа Лиз, не в силах отвести мокрых глаз от пряжки ошейника в расстегнутом вороте рубашки Джона, никак не могла собрать со стола посуду на сервировочный столик… - Лиз, - Джон не выдержал первым, - милая. Если ты перестанешь так на меня смотреть, - он демонстративно поправил новое «украшение», как парадную бабочку, - я нарисую для тебя, как выглядела королева… И какие платья были у дам во дворце… Улыбнись для меня, малышка. И могу я сегодня рассчитывать на тот чудесный десерт, который так бесподобно пахнет по всему дому? Лиз смахнула с длинных ресничек слезинку, розовые губки сложились в нежный полумесяц. Девушка умчалась на кухню с максимально-пристойной скоростью, стараясь не слишком уж всплескивать подолом юбки и кружевным передником. Прихватив презентованный шоколадный брауни и чашку чая, Джон удобно устроился в библиотеке своего крыла, где в ящиках письменного стола, отдаленно напоминающего тот самый секретер из дворца, но выглядевшего лет на сто старше, с крышкой, тускло поблескивавшей от неизменно втираемого воска, и не таким изысканно-хрупким… он нашел толстую пачку превосходной бумаги, несколько чистых рисовальных блокнотов и остро заточенные карандаши разной мягкости. Заняться особенно было нечем – Гарольд остался в апартаментах, разбирать последствия масштабного обыска, учиненного Чарльзом в то время, пока Джон благополучно пребывал в благословенной фазе глубокого сна. Вывернутые ящики шкафов, зеркального столика, прикроватных тумб и шкатулки для мелочей, сброшенная на пол одежда, книги, личные вещи и мелкие безделушки, обжившиеся за это время в спальне и маленькой гостиной – все это перекочевало в большие корзины, и теперь камердинер сосредоточенно решал – что стоит отправить в стирку, что в починку, а что проще выбросить… Кроме разгрома помещения, хозяин произвел самоличный допрос с пристрастием всей прислуги, присутствующей на господской части дома, включая прачек и секретаря телефонного коммутатора. …посторонние в доме… входящие телефонные звонки… почта, миновавшая руки милорда… …«нет, сэр»… «ничего похожего, милорд»… «входящие-исходящие не зарегистрированы»… «последняя почта прибыла еще утром»… За два часа упорного труда не добившись ничего существенного, сэр Чарльз в крайнем раздражении отбыл в Лондон, оставив невозмутимого камердинера разбираться с учиненным бардаком в гордом одиночестве. Джон, заглянув в разоренную спальню, поздравил себя с тем, что не решился хранить с таким трудом обретенные «сокровища», спрятав их в тайник книжного шкафа, и поинтересовался, нужна ли его помощь? Гарольд философски покачал головой, дескать, мне надо подумать, как получить выходной в следующее воскресенье, чтобы без помех доставить вышеозначенные «сокровища» одному неназванному лицу в клуб с еще более философским названием. Джон не стал настаивать и отправился выполнять подарок для горничной, чтобы хоть как-то привести собственное психологическое состояние в относительный порядок. Он уже сделал легкие наброски леди в легких платьях и смешных… по его мнению… шляпках и наполовину закончил рисунок Её Величества, в симпатичных платиновых кудряшках, раздумывая, стоит ли добавить корону или можно обойтись бриллиантовой диадемой с картинки, найденной в Британике. То, что королева выглядела очень скромно и демократично, можно было и умолчать… Природа напомнила о себе в тот миг, когда, покончив с бисквитным лакомством, он поднес ко рту чашку… В паху, в самом основании расслабленной мошонки все вдруг скрутилось в такой тугой болезненный жгут, поджалось и выстрелило так нестерпимо горячо, что пришлось крепко сжать колени и зажмуриться что было сил, чтобы не застонать от накатившего возбуждения и не запустить себе в промежность сразу обе руки. Желание… пульсирующее, беспощадное… сладкое до беспамятства… Господииии… и это только начало… Ошарашенные мурашки в панике взбежали у него по животу, провалились в пупок, всполошив по пути целую стаю перепуганных бабочек, вскарабкались по соскам на грудь и, обогнув шею вдоль ключиц, столпились на затылке, подняв своим нашествием дыбом все волоски. Джон оказался не готов, что на этот раз все будет… ТАК… Это не первая в его жизни течка. Он отлично знал ее первые предзнаменования с семнадцати лет… Она приходила на мягких кошачьих лапах, с легкой щекоткой в паху и лоне, с осторожными укусами первого соблазнения омежьего естества. Настроение начинало скакать от смешливого заигрывания до злого требовательного приставания… Неутоленное возбуждение понемногу выпускало острые, ядовитые коготки, дразня нежную плоть внутри, заставляя вздрагивать, замирать, жмурить глаза, беспомощно стонать, пытаясь насаживаться на собственные пальцы… мечтая, чтобы это, наконец, прекратилось… и в то же время, длилось бесконечно… А теперь… то ли от того, что он узнал своего единственного… то ли от пережитого нервного потрясения… предтечие набросилось на него не ласковым, шаловливым котенком, а диким, изголодавшимся до секса зверем… Чашка вывалилась из ослабевших пальцев, расплескав золотой напиток по рисунку и раскрасив платье Её Величества в цвет первобытной охры. Тонкий фарфор звонко поздоровался с дубовой доской и разлетелся пригоршней кипенно-белого яблоневого цвета. Еще с четверть часа Джон пытался отдышаться, хотя приступ миновал так же внезапно, как и начался… и Лиз нашла его в позе эмбриона прямо на полу, посреди осколков и рассыпавшихся бумажных листов, поджавшего колени к груди. Отважно прислушавшись к тяжелому, неровному дыханию, она стремглав помчалась за помощью в лице бессменного камердинера, мистера Лоу… К вечеру от пережитого осталась лишь блуждающая в теле приятная истома, мечтательная дымка в кобальтовых глазах и три десятка изящных картинок, изображавших дворец и его обитателей, в качестве извинения за причиненный ущерб в размере одной разбитой чашки и слегка заляпанного чаем кресла в библиотеке… Джон спал в эту ночь крепко, как в юности, нежась в легком, беспамятном нигде… А наутро в поместье вернулся сэр Чарльз в сопровождении незнакомого молодого мужчины. … - …мой протеже, деловой партнер и близкий родственник моего друга Джеймс Мориарти. – Чарльз, отложив утреннюю газету на край стола, сделал приглашающий жест в сторону вальяжно прислонившегося к стойке дверного проема молодого человека неопределенного возраста… - Можно просто Джим. У мужчины был мягкий, обволакивающий голос, широкий гладкий лоб, тонкие брови, как уверенный росчерк пера, губы цвета пепельной розы в странной пренебрежительно-лукавой усмешке и шоколадная ночь в непроглядных глазах… Ему наверняка очень пошел бы строгий дизайнерский костюм от какого-нибудь высокобюджетного кутюрье – на холеных руках с отполированными ноготками еще лежал налет купюр с большим количеством нулей, а флёр Фаренгейта обвивался вокруг него, как Евин искуситель… Но теплая терракота замшевого пиджака на тускло-болотного цвета пуловере из тонкой дорогой пряжи делала его обманчиво-мягким… уютным и манящим, как сфагнумовое ложе на болотистой зыби. Карие радужки влажно мерцали, как растопленная, потемневшая карамель… «Карамельный Джим» - вертелось на языке… Вот только почему у нее был стойкий привкус амаретто? Или горького миндаля… - Мальчики, завтрак остывает… еще успеете насмотреться друг на друга. – Джону показалось, что Чарльз чем-то раздосадован. Показалось… Милорд добродушно улыбнулся. – Полагаю, ты составишь компанию нашему гостю, Джон? Мне думается, все наши проблемы оттого, что тебе не хватает общения… Я вынужден оставить тебя, мой милый… деловые интересы требуют моего участия в Квебеке. Надеюсь вернуться к… - он приподнял брови, как бы припоминая… - Когда, ты говоришь, у тебя… Через две недели? Вот и прекрасно! – Милорд добродушно улыбнулся… любящий, заботливый супруг. - Я как раз успею вернуться, беспокоиться не нужно… Наш молодой друг долго отсутствовал в Англии. Так что, будь радушным хозяином и не позволяй ему скучать это время. Ты же не подведешь меня на этот раз… Джон? Джон не ответил, так и не прикоснувшись к тарелке, на которой вкусно розовело пышное крабовое суфле и маслянисто золотились сырные крокеты с горошком. Джеймс устроился справа от него, подхватил чашку с кофе и отпил пару глотков, после слизнув с потемневших губ остатки пенки. Джон не мог оторваться от его откровенно-раздевающего взгляда… даже не раздевающего – препарирующего. Будто Джон – лягушка на резекционном столе. Или кусок сочного, аппетитного мяса на тарелке. Джон сглотнул и потупился, старательно обводя зубчиком своей вилки завитки на льняной скатерти. - Милорд? - мягко вклинился Лоу. – Полагаю, в связи с этими изменениями… мой выходной на уик-энд… - … откладывается до моего возвращения. Что, какие-то особые планы? - Нет, сэр. Ничего срочного. - Гарольд легко сохранил безупречно-равнодушный тон. Ничего срочного… У Джона вздрогнули руки и мучительно напряглась шея, когда он пытался не посмотреть на слугу. - Прекрасно. А сегодня после обеда ты отвезешь меня к пятичасовому рейсу в Хитроу… Молчание, повисшее в воздухе, можно было пощупать руками. И если бы Джон не был так занят воспроизведением вышивки на своей салфетке, он мог бы заметить, с каким хищным азартом кофейные глаза гостя опрокинулись в непроглядную черноту и сузились, словно он только что увидел кусочек ужасно интересной истории и немедленно захотел узнать ее всю, от начала до конца… Джон, наконец, отложил несчастный столовый прибор и поднял глаза. Что им оставалась… - Приятно видеть Вас в Уотфорд-Холле, Джеймс, – чуть хрипло выдавил он. – Надеюсь, Вам понравится… … Время до обеда новый постоялец гостевого этажа провел исключительно в компании хозяина дома, избавив Джона от необходимости на ходу строить линию обороны. Джон нервничал… Проблемы начали множиться с угрожающими перспективами. Кроме еще одного приступа, сладкого, как петтинговые ласки… и мучительного от неловкости, что их свидетелем стал посторонний. Гарольд, если честно, хоть и имел медицинское образование, с омежьими течками по сей день не сталкивался. И его беспомощная растерянность при виде скулящего, свернувшегося в возбужденный клубок Джона, настойчиво оглаживающего гениталии прямо через одежду, была вполне объяснима. Не предлагать же ему свои… услуги, в самом деле? А за обеденным столом, мистер Мориарти… Джеймс уже чувствовал себя в новой компании, как рыба в воде. Он много шутил, восхищался домом, как образцом исторической аутентичности и современного комфорта одновременно, сыпал светскими новостями и колкостями в адрес властей предержащих, бесцеремонно интересовался любимыми занятиями Джона, его предпочтениями и хобби… Джеймс был веселым, непосредственным, неуловимо-располагающим и чертовски остроумным. Шелковый, влажный взгляд обволакивал, смущал и пугал одновременно. Джон никак не мог определить своего отношения к этому странному типу. Если Морана он откровенно боялся, Милвертона просто ненавидел, то Джеймс Мориарти будил в нем совсем другие ощущения. Он обладал той странной притягательностью, что лежит на волосок от смертельного страха. Он не демонстрировал откровенной похоти, скользкого пренебрежения или снисходительной брезгливости. Его повадки наполнял искренний интерес, куда более откровенный, чем пристойность. Двусмысленность фраз искусно балансировала на грани домогательства, а вопросы все чаще носили оттенок интимности… Джон, потерявшись в сплетаемой вокруг него паутине, то и дело бросал на Чарльза растерянные взгляды. Но то ли того занимали совсем другие мысли, то ли никакой опасности со стороны гостя в отношении молодого мужа он не чувствовал, но… он так же легко смеялся шуткам, со знанием предмета комментировал новости и отвечал Джону недоуменными улыбками… А Джон все думал, что за услугу обещал оказать Джеймс хозяину Уотфорд-Холла? В половине четвертого серебристый Bentley умчал мистера Милвертона в направлении британской столицы, беспечно оставляя озадаченного Джона в компании опасного гостя. … Джеймс был альфой. Совершенно точно - с неповторимым терпким запахом имбиря, аквиларии и острой медовой горчинки… Правда, слегка сбивала с толку не слишком впечатляющая для альфы комплекция – их рост был одного, откровенно небольшого порядка и никаких агрессивно-мускульных заигрышей в плечах… Южное солнце щедро выкрасило ему кожу гладкой бронзовой патиной, наполнила радужки тягучей чувственностью, осело на губах темной, спелой влагой… Что-то неуловимо знакомое… уже виденное и забытое, как смутный сон… В нем не было агрессии. Но все инстинкты рядом с ним кричали «опасно!»… … Следующие три дня они провели в компании друг друга. Джон, вынужденный изображать гостеприимного хозяина, время от времени капитулировал и поспешно прятался в своих апартаментах при первых намеках собственного тела на очередную провокацию. Джеймс, легко менявший вальяжное одиночество на его компанию и спорное удовольствие от общения… Джон уже показал гостю все положенные для осмотра помещения, включая розарий, пруд и зимний сад. Выяснилось, что Джеймс не слишком любит музицирование, хотя неплохо играет на рояле… зал охотничьих трофеев отчего-то привел его в состояние почти истерического веселья, а вот картину в кабинете милорда он рассматривал очень серьезно и, как показалось Джону, болезненно тоскливо. Джеймс словно хамелеон все время менялся, подстраиваясь под окружающее пространство, и Джон никак не мог определить его возраст. Только появившись, он показался ему чуть ли не старше Шерлока, серьезным, обогащенным опытом мужчиной далеко за тридцать, знающим, что он не любит и чего собирается добиться. Но вот, наутро он заявляется в узких небесно-голубых джинсах и просторном, чересчур мешковатом для его жилистого тела джемпере горчичного цвета – и растрепанные волосы пополам с ядовитой, искристой улыбкой делали его похожим скорее на начинающего модерниста, больше озабоченного собственным творчеством, нежели тем, как его оценят зрители со стороны… чем на успешного делового партнера в серьезном бизнесе. Джеймс не предпринимал намеренных попыток сблизиться, прикоснуться, или просто оказаться интимно близко. Все выходило как-то само собой… Джон заканчивал ужин, тянулся к салфетке, и тут же их руки сталкивались, сплетаясь пальцами… Джон поспешно отдергивал свою, вспыхивая скулами, а Мориарти не смущаясь читал на его лице всю гамму пролетевших по нему чувств… Стоило Джону резко обернуться, как он оказывался нос к носу с гостем, почти прильнувшим к нему всем телом, бесстыдно уставившимся на приоткрытые губы, смешивая их дыхание… Джон терпел, мучился, путался в намерениях и страхах… Приступы желания становились все чаще, реагируя на присутствие зрелого самца, глупое омежье естество хныкало и ластилось, но Джона это только злило. Ему нужен был один–единственный мужчина, а потакать своим животным инстинктам он не собирался… … Жаркий июнь не добавил ему хлопот – прохладная раскидистая тень у пруда позволяла легко пережить его жалящие атаки. Джон удобно расположился у пруда, усевшись на самый край теплого пандуса. Закатав штаны до колен и опустив ноги в прохладную воду, он бессознательно шевелил пальцами, распугивая любопытных рыбок, вознамерившихся проверить их на съедобность… Книга, что он прихватил из библиотеки, была каким-то шпионским романом, невесть как затесавшимся в армию классического чтива. Джон проглотил уже почти ее четверть и, покусывая губу, напряженно наблюдал за тем, как молодой человек по имени Каспер, ставший случайным свидетелем убийства, пытался выкрутиться из свалившихся на его голову несчастий в виде обвинения в государственной измене, краже бриллиантов и соблазнении чужой жены… Что-то невесомо пощекотало шею. Джон поежился, дернул плечом, прогоняя невидимое насекомое, очевидно решившее передохнуть на его загривке… Расстегнутая батистовая рубашка лениво сползла, обнажая половину спины. И в ту же минуту мягкие ладони опустились ему на плечи, теплого местечка за ухом чуть выше верхней кромки ошейника осторожно коснулись прохладные губы. Джон мгновенно слетел с помоста, уйдя в воду почти до пояса. Светлые, тонкие брюки намокли и облепили его бедра второй кожей, прорисовав все тело без стеснения… Книга, коротко бултыхнувшись, быстро уходила ко дну, помахивая на прощание страницами, как тонкими плавниками. Рыбки дружно кинулись врассыпную. Джеймс, присев на одно колено, расположился напротив, и, как большая хищная кошка, загнавшая жертву в угол, наслаждался произведенным эффектом. По губам блуждала изломанная улыбка, но в глазах не было и тени веселья – только пара омутов цвета столетнего коньяка, до краев полных темного вожделения, от одного прикосновения которого все омеги от начала времен безропотно становились на четвереньки и вжимались грудью в землю, страстно желая только одного – горячей, беспощадной плоти, терзающей нутро… Джон чувствовал, как по его ступням щекотно перекатываются маленькие воздушные пузырьки… то ли от компрессора, перегонявшего в пруду воду, то ли от кислородного аэратора… поднимаясь мурашками в пах и заставляя нервно поджиматься промежность. Ноги быстро замерзали. Вода поднялась по тонкой рубашке, как по куску сахара, до самого ворота, представив Джона в откровенной почти-наготе… Одно неверное движение – и Джеймс бросится… А Джон будет сопротивляться, обреченно и бессмысленно, потому что ему нужен только Шерлок, а Джеймсу – только течное омежье тело. Водомерки в голове заметались, взбаламутив рассудочность… Зачерпнув горсть кристально-черной воды, Джон плеснул себе в лицо ее ледяную россыпь. Ему нужен правильный тон… - Помогите мне выбраться, - нахмурившись, он стянул одной рукой мокрую рубашку на груди, а другую протянул альфе, - Вы меня напугали… Джеймс удивленно моргнул, уставился на ладонь в холодных капельках и заливисто рассмеялся… - Все-все… вылезай, простудишься. – Джеймс выдернул его легко, как перышко, быстро сбросил свой хлопковый пуловер и набросил на дрожащие плечи Джона, выстукивающего зубами Кумпарситу. – Дядюшка Чарли меня не простит. Пошли, отведу тебя к твоему… сторожу. На «ты» Джона называли только Моран – его Джон просто боялся; Чарльз – его Джон боялся и ненавидел… и Шерлок. Джеймс, в одно мгновение перешедший к фамильярностям, пугал его больше Милвертона и Морана вместе взятых. Забытая на дне водоема книга оставила невыясненной дальнейшую судьбу незадачливого, нечаянного шпиона Каспера… … Ни горячая ванна, ни обжигающий, душистый глинтвейн не избавили его от мучительного озноба, мутных, полных горячечного бреда сновидений и тоскливого ожидания нового дня… Почти целые сутки Джону удавалось избегать общества настойчивого, агрессивного гостя, почуявшего «первую кровь»… Игнорируя попытки Гарольда преградить ему дорогу в джонову спальню, Джеймс бесцеремонно заваливался к нему прямо на кровать, приносил с собой сладости, читал вслух исторические романы, что-то на память из Бёрнса, болтал без умолку и облизывал Джона глазами, как леденец… Двое суток хищный зверь ходил кругами, каждый раз дюйм за дюймом сокращая разделявшее их расстояние. … Солнце капитулировало перед английской традицией летних дождливых завес. Крупные капли били в стекло, как армейский барабан, собирались в широкие ленты, делились, ложась переменчивыми тенями на тусклый вечерний свет малой столовой. …Между ними был стол - и это было хорошо. Джон прятался за ним, как мышка в лабиринте. Но стол был овальный, с плавными обводами без углов, которые могли бы хоть как-то помешать, и Джеймс уже обогнул его более чем на треть. - Ошейник? - У Чарльза странные фантазии. - Мм? Ты не боишься. Маленькая храбрая омега… или глупая? Дыши-дыши… мне нравится, как напрягается вена на твоей шее… Расскажи о своих любовниках, Джон. Позади неделикатно кашлянули. - Сэр… смею напомнить, Вы не можете… - Понизив голос до предупреждающего рычания, Лоу шагнул наперерез. Джеймс угрожающе оскалил зубы в своей дьявольски-ослепительной улыбке. - Два шага назад, бета. Или хочешь, чтобы твой хозяин узнал, что ты лезешь не в свое дело? Надоела работа? Гарольд метнул вопросительный взгляд на Джона, тот отрицательно качнул головой и отвел глаза. - Как интересно! – радостно всплеснул руками не-гость. – Готов поспорить, дядюшка не знает… Ну, и кто из вас, мальчики, кого прикрывает? Надеюсь, это не старая добрая сказка про запретную любовь леди и шофера? – Но уже в следующую минуту от его смешливости не осталось и следа. – Прочь с дороги, слуга… Не смей дергать зверя за усы, повторять не буду… Доброй ночи, Джон. Не дойдя всего пары шагов, Джеймс красиво развернулся на пятках, как Джин Келли, и выплыл из комнаты, сунув в карманы изящные, холеные руки и насвистывая «Поющие под дождем» на пару тональностей ниже оригинала… … Джон был почти уверен, что Джеймс атакует его не позднее, чем сегодня вечером. Пробуждение не принесло ни отдыха, ни облегчения – во сне он без передышки, словно за белым кроликом, бежал по темным, полным пугающих теней коридорам, все время превращавшимся в скалистое ущелье, пытаясь догнать маячившую впереди фигуру, прямую и угловатую, как складной метр столяра… стремительную и непредсказуемую на крутые повороты, как китайская петарда… «Джон?… Джо-он…» - бархатным раскатом катилось под ноги мягкое эхо, и он в панике срывался на тягучий бег, теряя темный силуэт из виду. Но стоило Джону догнать беглеца - человек оборачивался, и перед глазами оказывалось скалящееся победной, похотливой улыбкой лицо Джеймса Мориарти… Джон задыхался от ужаса, молотил руками по ненавистной ухмылке… А та расплывалась в воздухе плывущим дымным мороком, оставляя его снова и снова в холодном, безнадежном одиночестве. Разлепив склеившиеся от высохших слез ресницы, Джон всей кожей ощутил обволакивавший его аромат – густой, сочный, мускусно-терпкий запах первых капель омежьей смазки… Смена белья, полная уборка, частый душ… все помогало неважно. Джон нервно метался по комнате, как ошалелая белка. Он попросил передать назойливому «гостю», что ни к завтраку, ни к обеду он не выйдет, сославшись на нездоровье… Но не помогло и это – Джеймс заявился к нему сам, и несколько прямых, недвусмысленных угроз дали отчетливо понять, что своих намерений он не оставит… А подслушанный неделей раньше разговор Морана и Чарльза подтвердил догадки о том, что именно обещал гостеприимному хозяину мистер Мориарти в обмен на вожделенный «Кемикал»… Джон мог бы собой гордиться – он стоил дорого… - Он не может… - он мечется вдоль окна, почти сбивая с дороги подвернувшийся стул на тонких ножках, - так нельзя! Вцепившись в короткие волосы, яростно пытается выдрать их с корнем. Гарольд смотрит на его отчаянный, бесполезный забег и не мешает. - Мне жаль, Джон… но этот тип совершенно точно намерен тебя… прости, покрыть. Милвертону нужен твой ребенок… Уж не знаю почему, но он не хочет делать это сам. Или не может… Джон споткнулся и застыл. Потом обессилено опустился на край дивана, зажав ладонями голову. - Может, но почему-то отдает меня ему. – Он поднял голову и беспомощно посмотрел на Лоу. – Меня обвинят в супружеской измене, а я не понимаю, зачем Чарльзу все это? - Твой Шерлок точно знает, зачем. Но без документов он ничего не сможет сделать. Даже твои пробы будут бесполезны – еще один нелегальный омега… потеряшка… Для подтверждения родства с Милвертоном нужны или пробы твоего деда, но в те времена их никто не делал… или генетическая карта твоего отца. Долго объяснять… Если он попытается… просто кричи, Джон. Ладно? Он все же сделал те три шага и присел возле его ног, успокаивающе гладя Джона по отчаянно сжатым коленям. … Джон почувствовал его раньше, чем проснулся. Горячие губы покрывали метками висок и скулу, притирались, примеривались к укромной ямке за ухом, где испуганно трепыхалась тонкая голубая венка, разнося по телу колючие, игристые пузырьки возбуждения. Аромат немедленно усилился, пролился щедрой волной вдоль позвоночника, облизав копчик, ямку под ним и нырнул в ложбинку между поджимающихся ягодиц… Звонко, металлически щелкнуло справа, слева… Джон дернулся, рванулся вверх, но оказалось, что не в состоянии ни повернуть головы, ни оглянуться – ошейник, пристегнутый на короткие, прочные шлевки, намертво фиксировал его между стоек кроватной спинки, позволяя только приподняться над подушкой дюйма на три-четыре… Отбросив прочь вмешавшееся в объятия одеяло, крепкие руки обвили со спины, зажали дернувшиеся руки стальными тисками. Джеймс бесцеремонно навалился сверху, вдавил затрепыхавшееся тело в мягкий матрас, лишая его возможности сопротивляться, распластав под собой и оседлав бедра. Джеймс был наг, раскален, как кузнечный горн - Джон ощущал его жар все кожей, которую гладили, изучали нетерпеливые руки. Альфа, дыша в шею хмельным, можжевеловым ртом… - Ты очаровательная самка, Джон… Не дергайся, и тогда я все сделаю легко и быстро. Тебе даже понравится… Даже не раскрывая глаз, Джон саданул затылком, целя в уязвимый нос, жадно втягивавший его собственный феромоновый импульс. Но не в пример другому агрессору, Джеймс по-кошачьи увернулся, прикусил ему мочку уха и весело рассмеялся. - Строптивый… прелесть просто. Надо будет себе завести такого же. Ладонь легла ему на горло, обводя кадык, заставляя задрать подбородок, пальцы нажали на губу, принуждая раскрыть рот, скользнули по злому языку. - Пусти… - зашипел Джон, щелкнув зубами и злорадно отметив вкус чужой крови. Он не кричал, хотя Джеймс не озаботился, чтобы заткнуть ему рот, молча возился, бешено молотя пятками по доступным точкам, извивался, как пойманный хорек, норовя цапнуть за руки, за предплечья, стоило им появиться в зоне поражения. Если их услышит прислуга… если сюда сбегутся посторонние люди… …полиция, участок, обвинение в изнасиловании… лицо Милвертона, дважды обманутого в своих ожиданиях… Джон попал в ловушку и совершенно не знал, как из нее выбраться… Джеймс не собирался выполнять каких-либо прелюдий – пережал оба запястья так, что пальцы тут же ощутили недостаток кровообращения, второй рукой разодрал на Джоне белье, вклинился коленями между дергающихся ног, да так, что у омеги болезненно свело сухожилия в паху… Пальцы нырнули в теплую, влажную ложбинку, раздвинули плоть, погружаясь в вязкое, скользкое нутро, растирая душистый, кружащий голову сок между твердых подушечек. От испуга ли… от близости зрелого самца, от ужасной, отчаянной безысходности… но Джон потек. И Джеймс Мориарти не собирался заниматься с ним не то что любовью, но даже просто сексом… Он намеревался его просто взять на узел… со всеми последствиями. Быстро, технично – глупые, долгие ухаживания ему были абсолютно не интересны. - Ничего личного, Джонни. Только бизнес… Расслабься. У нас с тобой получатся красивые, породистые щенки… Не обращая внимания на бьющееся под ним тело, на количество синяков и укусов, оставленных мстительными зубами и пятками на его собственной шкуре, он быстро и профессионально приставил гладкий, каменный член к полураскрытому входу… блядская омежья суть прекратила слушаться хозяина, предавая… переходя на вражескую сторону, едва только пальцы приласкали гладко-рифленое, жаждущее животного коитуса, лоно. Подхватив вырывающийся объект под талию, Джим легко вздернул его на себя, ставя брыкающуюся, все еще почему-то противящуюся омегу в классическую коленно-локтевую… - Гар… – Джону казалось, что от его крика разорвалась гортань, но пережатые ремнем связки лишь едва слышно засипели… - нет… не надо! Неподалеку что-то глухо ухнуло, зашуршало, навалилось сдвоенной тяжестью. Джеймс дернулся, словно ужаленный, и почти сразу же обмяк, сползая безвольным мешком на постель, ткнувшись лбом Джону в плечо. Не тратя время на жесткие ремешки, Гарольд просто расстегнул на ошейнике медную пряжку. Освобожденный с привязи Джон рванулся прочь, отпихиваясь онемевшими ладонями, с размаху влепив оглушительную пощечину бесчувственно запрокинутому лицу с беззрачковыми глазами, белеющими под прикрытыми веками. На смуглой щеке ярко проступили длинные моментально вспухшие царапины. Еще тугой член в темном облачке коротких завитков подергивал переполненной головкой, сочился эякулятной смолой, словно пытаясь подтянуть отключившееся тело к вожделенной цели… - Ты как? – Лоу тряс его за вздрагивающее плечо и едва увернулся от такой же оплеухи, очевидно, предназначавшейся и ему… Джон его не узнавал… - Это я, Гарольд! Джон, Джон… успокойся! Он тебя больше не тронет, он вообще в течение часа не очнется… Джон скулил, свернувшись в горячий, влажный клубок, прижимал к груди колени и шипел… Чужой член больше не угрожал его супружеской невинности, но возбуждение, вспыхнувшее во всей красе и подпитанное страхом перед насилием, гудело Рождественским сиднейским пожаром две тысячи второго, сводя с ума… - Течка, Гар! Мне нужен альфа! Прямо сейчас… Мне нужен Шерлок! Господииии… И он бесстыдно насадился на собственные пальцы…