***
– Я пока только помощник юриста, сам учусь, – немного смущенно улыбнулся Марло, украдкой кидая взгляд из-под ровной длинной челки, когда вместе с Марко они стояли около входа в банк поздно вечером, так и не разойдясь в тот день в разные стороны. – Потом, надеюсь, смогу проводить полноценные юридические сделки. Пока подрабатываю риэлтором: график свободный, да и большинство клиентов хочет заниматься всем этим после работы – во второй половине дня, что мне удобно. Сложно, конечно, но интересно, хотя и бумажной работы много. В свое время у меня была возможность пойти в копы, где все более динамично, но это оказалось не лучшей идеей. – Почему передумал? – Эхо из прошлой жизни пробудило что-то внутри, тронуло отмершую закостенелость, которая тут же рассыпалась прахом от ответа: – Там нет ничего хорошего, – посерьезнел Марло. – Нет, есть, конечно, оплоты справедливости… но система прогнила. А если гниль завелась, то со временем она поглотит все. Не хочу терять себя, потому что после этого терять уже нечего. Тут ты либо подстраиваешься, либо ломаешься, другого не дано. А ломаным ты этой жизни уже нахрен не сдался. Марко долго не отвечал: он снова вспоминал невольно прошлое, пока в темноте пролетали машины, задевая две одинокие фигуры светом фар. Было уже темно и поздно, но отвыкнуть от привычки, что кто-то ждет дома, казалось невозможным ни сейчас, ни через годы. – Честные юристы тоже нужны, – заявил он, громко вздыхая, разрывая невидимую нить, натягивающуюся вокруг сердца. Марло откашлялся, его шаркающие о тротуар шаги приблизились, и он сказал: – Я думаю… тебе надо с кем-то пожить. Мой сосед съехал, его комната пустует, а для меня двушка слишком большая… Если хочешь, то можешь въехать хоть сегодня. Сам оценишь и скажешь, сколько считаешь нужным платить. Марко не хотел ничего менять в жизни, а, как потом понял позже, просто пускать кого-либо постороннего в нее. Он не делал этого раньше, не хотелось тем более сейчас – чтобы кто-то топтался по осколкам его жизни. – Даже если бесплатно? – усмехнулся Марко. – Осторожнее с этим, начинающий риэлтор… – Даже если, – неожиданно серьезно ответил Марло, и Марко снова ощутил этот взгляд, обводящий его профиль. У них в чем-то общие суждения, идеалы, общие точки соприкосновения и кое-что еще, отчего они обмениваются взорами дольше обычного, совершенно не таясь. Наверное, это было то самое «особое» чутье, пресловутый «радар», о котором упорно твердили легенды. Но Марко все же переехал к Марло не из-за этого. Возможно, потому, что уютный родительский дом остался в прошлом, а постоянно искать жилье, натыкаясь то на плохой район, то на неблагополучных соседей не было ни сил, ни мотивации. Наверное, еще потому, что их обоих жизнь заставила споткнуться, пусть и в разной мере. Или на самом деле из-за того, что так хотелось вырваться из непроглядной трясины, обхватить чью-то руку, что вытащила бы его и показала, какой должна быть настоящая нормальная жизнь, ради чего стоило строить планы и не бояться, что в один непримечательный день все исчезнет без следа. У Марко немного вещей, которые он готов был взять в новую жизнь; Марло все равно выглядел удивленным, завидев его на пороге своей квартиры, но мгновенно пропустил. Он все время маячил рядом, предлагал то чай, то кофе на ночь глядя, то показывал свое жилье, то садился неподалеку, рассказывал о жизни, попутно поглядывая на его реакцию, расспрашивал о его собственной. В такой обстановке, не среди шныряющих людей, а в свете теплых ночников и под аккомпанемент стучащего в окна дождя, тянуло на большие откровения. Он рассказывал и про прошлую жизнь в другом городе, и про семью; Марло слушал внимательно, комментировал только тогда, когда собеседник выдерживал паузу – не перебивал; его вопросы тактичны – старался не задеть. Про Райнера Марко не рассказывал – просто упомянул, что у него был партнер, без конкретных деталей, но собеседник слышал за скупыми словами то, что он не мог сказать. А Марко снова чувствовал эту тягучую пустоту, которая все так же зияла, как незатягивающаяся рана. Официальный рынок труда мало что мог предоставить с соответствующим образованием и опытом, да и Марко чувствовал, что не готов был преодолеть барьер в голове, чтобы начать работать среди множества людей, которые бы стали лезть с общением. Однако дальше терять остатки единственного наследства родительских денег было ему неприятно, вдобавок он из честного принципа платил Марло среднюю цену по району, пусть тот всякий раз и пытался отказываться, но Марко был непреклонен. Марко казалось, что Марло действительно хотел быть полезным и пытался помочь, как мог, но в ответ получал только апатию в голосе и сочащуюся печаль во взгляде, а потому и не знал, с какой стороны подступиться. Но тут он с готовностью выдал: – Ты ведь упоминал, что делал работы на заказ? У меня друг ищет кого-нибудь подходящего, он загружен под завязку, на универ нет времени. – Универ? – Брови Марко непроизвольно вскинулись. – Да. У него хорошее место в крупной компании, он не хочет, чтобы карьера затормозилась из-за учебы, босс его уже заприметил на продвижение. Да и не получится у него оплачивать эту самую учебу, если потеряет работу. Ты сможешь ему помочь? – Извини, у меня только школа за плечами. – Он на первом курсе, там не должно быть ничего сверхъестественного. Он хочет закрыть как можно больше предметов в этом году, чтобы выпуститься пораньше. Сказал, что деньги не проблема. Я ему ответил, что ты хотя бы посмотришь. В наше время рискованно связываться с непроверенными людьми – за такое и вылететь можно – а я думаю, что ты стоишь доверия. Ну и какой-никакой опыт есть. Работающий студент, который готов вложиться – звучало обещающе. Вдобавок сейчас так было необходимо забить голову чем угодно, кем угодно и как угодно, и университетская программа могла нагрузить мозг и вытеснить навязчивые мысли. Марко знал, что этого будет мало, но в этой жизни так не хватало новых составляющих, которыми хотелось заполнить себя вновь. – Пусть отправит все материалы по предмету. Поначалу это испугало. Но Марко взял себя в руки, сел за работу, и спустя дни совершенно незнакомые темы становились более или менее понятными, а совсем скоро – и очевидными. Срок сдачи поджимал, времени было мало – как нерадивый студент, друг Марло явно затянул до невозможности. К слову о том: Марко порой чувствовал, как он стоял в проходе между кухней и гостиной, прислонившись руками о косяк, смотрел, как работал его квартирант, и думал, что еще можно сказать, чтобы начать разговор. Марко смотрел на черные строки на экране ноутбука, гору распечаток и видел его размытое отражение в стакане с водой, стоило только чуть скосить взгляд. Марко никогда не был глуп, он все понимал и сейчас. – Физику, математику, химию, как и все остальные точные науки, достаточно логически понимать и знать формулы, чтобы без проблем решать задачи, сложность зависит уже от темы. В гуманитарных предметах уже надо изучать большие объемы информации, это куда более трудоемко. – Он первый решил завязать диалог, и Марло охотно подхватил общение, подойдя к нему. – Ты бы мог взяться и за гуманитарные предметы? – Зависит от темы. Возможно, придется дольше повозиться, но я не тороплюсь. Марко не хотел говорить «мне все равно», но этот настрой тяжело скрывать день за днем под одной крышей. Он переставал понимать разницу между «лицемерить» и «держать лицо», и при других обстоятельствах это могло начать его беспокоить. Заказанные работы Марко отправил вовремя, и отзыв последовал незамедлительно. – Ты действительно молодец, – хвалил, словно уже от себя, Марло. – Друг сказал, что его высоко оценили, он тебе даже накинет чаевые и порекомендует знакомым. – Что ж, если так продолжится, то можно будет зарабатывать достаточно в месяц, чтобы не думать о другом источнике дохода. Чем больше работы, тем лучше – меньше мыслей. Они его не отпускали, он варился в их котле, уставившись распахнутыми глазами в темноте комнаты в черный потолок. – Марко, только… Марло подошел совсем близко, не разрывая зрительного контакта, вторгся в личное пространство. В его глазах все было еще откровеннее, чем на словах: – Денежный перевод от него дойдет в понедельник. Я все отдам, только сейчас ты… примешь аванс? – Его рука осторожно дотронулась до груди и начала почти застенчиво заигрывать с верхней пуговицей. Марко растерялся от чужого касания, хотел на автомате отбить, но бесстыдная близость другого парня мгновенно спутала мысли; пульс под ладонью Марло стал разгоняться, выдавая начистоту все истинные мысли. Это уже не измена – Марко это знал, он должен переступить через барьер и двигаться дальше. Он хотел узнать, каково это: жить так, как он планировал еще до встречи с Райнером, так, будто того никогда и не было. Жить самостоятельно на другом конце страны, зарабатывать свои деньги, встретить такого же, как он сам. Впервые он целовался с кем-то еще, стараясь подставить под губы именно шею, позволял обхватить себя за талию, отвечал сам, давал увести в комнату и уронить на кровать. Марко чуть развел бедра, но Марло не такой крупный, не такой тяжелый, его касания не такое заводящее сочетание уверенной грубости, от которой не защититься, и томной ласки. Он не получит то, чего хочет от этих робких, словно боящихся собственных действий, рук, эти серые глаза не парализуют его, не заставят прожить за один удар сердца жизнь заново, потерять и найти нового себя. Черт бы их побрал… – Что-то не так?.. – Марло отстранился, почувствовав, что Марко напрягся и уперся рукой ему в грудь. – Не возражаешь, если… я все сделаю сам?.. – Нет. Конечно, нет... Смазка от сильного нажатия слишком обильно вылилась на руку, залила ладонь, стекла по тыльной стороне предплечья на простынь, испачкала ткань. Презерватив никак не открывался в скользком обхвате; Марло пытался помочь, но в неуклюжей и неопытной возне вместо этого их с Марко пальцы цепко переплелись, и презерватив упал куда-то между их бедрами. Марко не знал, как им пользоваться, поэтому терпеливо ждал, пока руки Марло справлялись с этим куда лучше, чем он. Марко смотрел на тонкие длинные пальцы в драпировке простыней, как жались друг к другу острые лопатки, провел снизу вверх по чуть неровному позвоночнику и осторожно надавил на шею, негрубо вжимая Марло пунцовой щекой в подушку. Тот ахнул, сжался в блаженной неге, и его дыхание утратило всякий ритм. Марко закрыл глаза, полностью окунаясь в темноту, ту самую, что давным-давно давала ему правильные образы, скрашивая реальность. Даже в такой момент Райнер словно присутствовал здесь, с ними, прижимался к нему сзади, и Марко почувствовал нужный прилив от непрошеной фантазии – ему почти показалось, что матрас прогнулся позади не от стоп Марло, а от коленей Райнера. Что он наблюдал за ним, внимательно следил этим своим взглядом за каждым движением, что ощущался как столь недостающие, знающие все о его теле касания. Чтобы не было ничего: только его руки, его голос, совсем не тот, каким он его запомнил в промозглом холле больницы. Это не измена. Марко заставлял себя думать, что это необходимо для разрыва с прошлым, новые стремительные отношения, которые должны дать полноценную альтернативу. Но снова выбирал не он. Еще Марко невольно подумал, что быть с кем-то после Райнера – все равно что променять хороший родительский дом – на тесную квартиру на окраине, амбиции – на выживание, а эйфорию эмоций – на простой акт, после которого в приятно удовлетворенном теле совершенно ровно и безэмоционально стучит сердце. Марло тяжело дышал и не отрывал от Марко взгляд с самой секунды, когда их глаза оказались на одном уровне смятых подушек. Тот не знал, что делать и как себя вести, что говорить и что отвечать, если придется – просто смотрел в темный потолок, покрытый рассеянным светом ночника. Очевидно, как и его внезапный партнер, который просто нашел его руку и сжал в своей. Марко отвернул лицо и прикрыл глаза, но вовсе не оттого, что за окном была поздняя ночь и хотелось спать. И слова в этот раз не находились не оттого, что его переполняли чувства, а от их недостатка. Марло ему не помог, его рука неуверенно гладила, но не вытаскивала из войлока меланхолии, с ним не получалось забыться, в ее хватке не хотелось оставить все прошлое. И в полумраке в этот момент на него словно смотрел, не отрываясь, со знающей усмешкой взгляд глаз с золотистым оттенком. Понадобилось несколько долгих недель, прежде чем образ Райнера перестал так навязчиво преследовать, но для новых отношений это не стало спасением. Марло чувствовал отстраненность Марко, он явно хотел поговорить, но сам стеснялся и постоянно менял тему в последний момент, оттого тому было и проще, и отвратительнее одновременно. С совестью мириться было трудно, возможно, время бы расставило все на свои места, но Марко не собирался передавать свою неудачную эстафету другому человеку, что испытывал к нему неподходящие, но искренние чувства. И Марко за эти недели так и не смог вернуть их, хотя и очень желал. Все было так правильно в теории, но вышло очень криво на деле. Но если ему никто ничего не сказал напоследок, сам Марко не собирался идти по тем же следам. Райнер вырвал из него кусок, безвозвратно забрав с собой – делать то же самое с Марло Марко не собирался. Тот отреагировал внешне спокойно, ведь Марко сказал, что дело не в нем, и он поверил: Марко для него все еще образец чистосердечной безупречности, которую он сам упорно искал в этой суровой и не следующей основам человеколюбия жизни. К зиме Марко также принял решение проверить счет и все же на доступные средства приобрести свое место, и Марло, как ни в чем не бывало, подсуетился и тут – подкинул ему недорогой вариант с мебелью до того, как его начальник сам бы занялся этим объектом. Марко не интересовался, почему цена настолько низкая – собственный угол и чувство защищенности в нем стоили неизмеримо дороже. Меньше, чем через месяц, Марко съехал и закрыл дверь уже своего дома с чувством разочарования в себе, но успокоением, что с Марло все закончилось в тех рамках, в которых расставание ни по кому бы слишком болезненно не ударило.***
У него было достаточно заказов, особенно с подступающей весной и окончанием семестров. Изредка Марко занимался и репетиторством – если у школьников желание понимать самостоятельно предмет было прямо пропорционально количеству денег, то их родители уже были больше озабочены их успеваемостью и желанием вложиться в нее. С таким источником дохода график был свободный и позволял контролировать уровень занятости и сложности работ, что оставались на неизменно высоком уровне. О других вещах, вроде личной жизни, Марко не думал; он возвращался в своему давнему подростковому вопросу, которому так и не находил ответа: как и где заводить знакомства в его ситуации. Вдобавок оба его бывших партнера сами выражали очевидную инициативу, в которой Марко терялся. Кроме того, он не мог отрицать, что и так по натуре замкнутый, он закрылся еще больше после смерти родителей, и перешагивать через это было слишком непосильно. Поэтому он жил привычным укладом, боясь ненароком нарушить хрупкий баланс такой незатейливой жизни, занимался своими делами. С весной были плохие ассоциации, они усиливались с проступающей травой, певчей активностью птиц и более ярким солнцем, заливающим первый этаж по утрам. Марко прекрасно помнил, что начиналось год назад, но давал себе установку не зацикливаться на воспоминаниях, что ровно год назад все было еще в порядке и что, возможно, были шансы все предотвратить. Он старался думать о другом: стоило ли браться за еще более сложные и ответственные работы, которые и оплачивались соответствующе? Марко оглянулся через плечо: за его спиной на столе был раскрыт ноутбук с очередными заказами, которые он планировал завершить уже к вечеру. Перевел взгляд вбок: в сопутствующих планах было немного ужаться в средствах и начать откладывать, чтобы заменить мебель или хотя бы тот ужасный старый и скрипучий диван. Его размышления прервались неожиданно и резко, мокрые руки замерли в раковине: на пороге кто-то был. Марко открыл дверь. Захлопнул ее от неожиданности так быстро, что едва не прищемил себе пальцы. Все мысли, образы, желания, которые Марко месяцами пытался если не стереть, то запрессовать глубоко в недрах памяти, сошлись в одно обличье и уничтожили все его усилия вдребезги. Райнер сам открыл дверь, а ставшие словно ватными руки Марко даже не попытались ее удержать. – И все-таки ты нашелся, – произнес он. Эти глаза не давали возможности отвечать, думать – только стоять и смотреть. Перед ними у Марко чувство, что ему снова будто семнадцать, и он подросток с большим животрепещущим сердцем, полным чувств, который не может связно излагать не без того спутанные мысли; однако сейчас ему восемнадцать и жизнь слишком рано преподнесла ему непомерные для возраста испытания. Но Марко не казалось, он видел, что и Райнер изменился за эти месяцы: стал таким, от которого он, скоро уже девятнадцатилетний, повзрослевший и очерствевший на подростковую чушь, безвозвратно пропадал снова. Сердце ускоряло темп, разгоняя кровь быстрее по сосудам и капиллярам, нагоняя в каждую клеточку тела то самое забытое чувство, с которым он отчаянно рвал. Он пытался возненавидеть Райнера за его отсутствие рядом в такой период, себя за позорную слабость, но в голове отдавался только пульс – так сердце заглушило всякое сопротивление разума. Глаза Райнера бегло осмотрелись, заметили плотно заставленные едой и посудой столешницы, занятый бумагами и ноутбуком обеденный стол, взгляд скользнул по лестнице наверх и остановился чуть дольше на диване. Вернулся снова на Марко. И Марко просто сдался, хотя до этого не собирался прощать ему свое одиночество. Райнер чувствовал его надвигающуюся капитуляцию и снес в нем последние бастионы сомнений полностью без возможности на восстановление. Этот самый диван в одно мгновение оказался под его спиной, сверху его придавила идеальная тяжесть; руки Райнера уверенно, на грани грубости ласкали тело, проникали под одежду, и Марко ничего с этим поделать не мог: оголодавшее тело откликалось рефлекторно и без занудства мозга зная, что ему нужно. Штаны с бельем слетели на пол, и это заставило почти позорно заскулить. – Подожди, я не готов, – надрывным шепотом повторял Марко, однако его колени непроизвольно разошлись в стороны еще больше, он думал, что ничего лучше не ощущал даже в тот вечер, когда оказался под Райнером в обнаженном бесстыдстве, отдавая ему всего себя. – К чему ты не готов, Марко? Райнер выпрямился, грубо и нетерпеливо дернул молнию на куртке, взгляд ни на градус не отрывался от Марко, его глаз и стремительно розовеющих щек; сам Марко не мог отвести взор от того, как Райнер уверенно и почти с дразнящей показательностью расстегнул ремень и расправился с застежкой черных джинс. Слюна во рту загустела. Райнер подсунул ладонь ему под затылок, большой палец поддел подбородок и провел по мгновенно разомкнувшимся в тихом выдохе губам. Марко прикусил фалангу и вернул подернутый поволокой взгляд, вспоминая, как в свой первый и единственный раз с Райнером боялся и невероятно стеснялся опустить его хоть на дюйм ниже уровня пупка. Сейчас он беззастенчиво разглядывал обнаженные мускулистые бедра и ловил очевидную реакцию Райнера, понимая, что именно он ее вызывал. – Разве не готов? – поддразнил Райнер, собирая вязкую слюну на пальцы. И провел кончиками пальцев по виску и щеке, нажим фаланг усилился у ключиц, ладонь волнистой линией огладила ребра и впалый живот; узнавшее привычное обращение тело Марко отозвалось самым покорным откликом, когда рука коснулась до самого сокровенного. – Будто бы сам не понимаешь… – пробормотал Марко, нетерпеливо водя по предплечьям Райнера и пытаясь просунуть руки как можно дальше под кожу куртки. – Все я понимаю. Сожми плотнее бедра… Марко не ругался, но сейчас не мог прикусить язык от новых ощущений. Райнер только удовлетворенно хмыкнул, обводя ладонями его сведенные вместе колени, и от этого дрожь прошла по всему телу, быстро, как волна – наращивая силу и ударяя в ту же точку, где нарастающие безжалостные толчки только распаляли жар в тесноте напряженных бедер. Марко закричал, выгнулся, пока Райнер делал все возможное, чтобы он оставался на вершине как можно дольше. Потолок в этом доме был на удивление белым, за окном щебетали птицы, а Марко пытался выровнять дыхание и угомонить разогнавшееся не на шутку сердце. – Я смог на тебя выйти только когда ты приобрел это жилье. Где ты жил до этого? – Райнер нарушил молчание первым. – У парня одного, – честно признался Марко, даже не желая ничего придумывать. Взгляд Райнера потяжелел, и он позволил себе чуждое ему доселе мстительное удовлетворение; нега постепенно покидала тело, и стали приходить воспоминания всего того, что происходило в его жизни до этого момента, как он проходил их в полном одиночестве. – Марко… – Если ты заикнешься о том, что я что-то сделал не так, то вылетишь отсюда без права на возвращение. Даже не думай. Ты… ты даже не представляешь… Марко спрятал глаза в изгибе локтя. Он так никому и не рассказывал, что случилось той страшной ночью, хранил все при себе, и теперь чувства, прессованные столь долго, стали вырываться неконтролируемо – впервые за несколько месяцев он ощутил подкативший к горлу ком. Нет. Нет. Не сейчас и не при Райнере. Марко почувствовал, как защипало в носу, сжало горло в спазме всхлипа, по вискам непрошено опустились мокрые дорожки, затерявшиеся в темных волосах. Он едва не расплакался тогда, когда позвонил Райнеру в последний раз, не позволял слез позже – сейчас же Марко не мог контролировать себя. Как обычно при этом человеке, второй раз возникающим в темноте и серости будней, чтобы дать почувствовать, какой может быть та самая образцовая жизнь, которой он, видимо, так и не был достоин. Райнер взял его за запястье, отвел руку в сторону; Марко не противился, открывая мокрое лицо – он был для него впечатлительным школьником, а теперь стал чутким молодым человеком, который только хотел храбриться, но не мог. И теперь скрываться под этим взглядом было бесполезно. Как в том очень далеком дне, пока самом счастливом и запоминающимся в жизни Марко, Райнер поднес его кисть к губам и коснулся ими костяшек. Легкая грусть кольнула в душе, перед глазами за закрытыми веками восставали воспоминания как Райнер сделал точно так же перед тем, как отправить его домой, и теперь Марко не знал – цепляться ли за них или отогнать прочь, чтобы больше напрасно не мельтешили. Но они погасли в прошлом, едва он распахнул глаза в яркой вспышке настоящего: Райнер чувственно поцеловал его ладонь и скользнул ниже, к запястью, потом к предплечью, груди, плечам, шее. Марко запустил руку в светлые волосы и притянул на себя – сейчас в нем что-то треснуло и стало вырываться словами и новыми мокрыми дорожками, которые Райнер подхватывал губами со щек и ресниц: все переживания, неуверенность в себе, страхи и обиды. Тогда Марко осознал полноценно, что слишком устал биться с обстоятельствами, проблемами, будущим, не мог бороться ни с Райнером, ни с самим собой. Райнер бормотал ему в макушку извинения и заверения, что он будет рядом и больше не оставит. Марко слушал, что у него самого был напряженный год, и почти убаюкивался от глубокого тихого голоса. – Так зачем ты тут теперь? Чего хочешь? – Марко отстранился: подобные разговоры лучше вести без тесного контакта. С его живота по бокам и бесстыдно оголенным бедрам стекали вязкие капли из-за все еще неровного дыхания; Райнер прислонился к потрепанной спинке дивана, разглядывая его совершенно беззастенчиво. Марко вздрогнул, когда что-то холодное и металлическое легло на разгоряченную кожу груди. – Что это? – У меня свои апартаменты в центре, поскольку я в стране теперь на постоянной основе. Это – второй комплект ключей. Не прими близко к сердцу, но тут я жить не собираюсь. Только твоей ванной воспользуюсь. Присоединишься? Марко поднял на него глаза. Даже в таком беспорядке, растрепанный и со все еще приспущенными джинсами, Райнер выглядел еще более лощеным, заграничным и притягательным – Марко не мог отвести от него взгляд. Он просто сомкнул пальцы на ключах. Новая машина, которая, не исключено, стоила больше, чем его дом, и район, где кофе мог доходить по стоимости до привычного ему обеда. Впрочем, глядя на темнеющий город и зажигающиеся огни набережной через мокрое лобовое стекло, Марко думал не об этом. На заднем сиденье лежала все та же неизменная спортивная сумка с ноутбуком и скромными пожитками. Пусть это были не те апартаменты, к которым он прикипел в свое время сопутствующими чувствами, теперь более просторные и фешенебельные, но и Марко они не интересовали так, как тот, к кому он переезжал. Еще его подкупило, что Райнер прилетел в страну утром, а за полдень уже был у него. Вероятно, из-за этой стремительности Марко наткнулся очень скоро на то, что, возможно, Райнер пока не нашел времени ему сказать: простое золотое кольцо, явно обручальное, лежало вдали от глаз в глубине полки в ванной комнате. Марко просто молча положил его перед Райнером, и тот спокойно подтвердил его очевидные догадки. – Она – женщина. В чем проблема? Ревновать меня к ней – по меньшей мере глупость. Марко не нашелся сразу с ответом, глядя в совершенно невозмутимое лицо Райнера. – Даже не знаю. Наверное, в том, что я живу с женатым человеком? – Ты знаешь, что моя семья очень консервативна, как и множество тех, что дорожат репутацией и традициями не менее трепетно, чем нажитым поколениями капиталом. У меня и под пытками язык бы не повернулся сказать все, как есть, это означало бы потерю не только лица в их глазах, но и положения. Впрочем, я думаю, что мне не нужно объяснять парню из маленького городка заскорузлого южного штата, что каминг-аут в твиттере на волне трендов и в реальной жизни – разные случаи. Но здесь, в Штатах, мне несколько проще вдали от них. – И… твоя жена знает про тебя? – На этом словосочетании язык провернулся с большим трудом. – Мы знакомы с детства, так что она знает про меня правду, так уж вышло. Однако в ее семье свои заморочки. Она знает, что совершенно меня не интересует, это взаимно, но мы выгодны друг другу. У нее есть кредитка, которую гашу я, и полная свобода, которой она умеет пользоваться без последствий для нас обоих. – И когда ты женился? Марко все еще пытался увязать свалившийся на него факт со своей жизнью. Райнер медлил с ответом, разглядывая, как тот крутил в пальцах его обручальное кольцо. – Помолвка состоялась в прошлом мае. – Вот оно что… – Марко наконец отдал кольцо Райнеру. – Тот период, оказывается, сильно повлиял на жизни нас обоих. – Мой кузен Марсель свернул себе шею ранее в том же году на экстремальном отдыхе, очень глупый несчастный случай. Траур трауром, но семья решила, что я должен взять на себя новые обязанности, как второй по старшинству. Не только в делах. – Ты поэтому уехал на родину и так долго был там? – Да. Не лучший был год. – К слову, о последствиях. Я полагаю, на тебя надавили по поводу брака не потому, что твоя семья хотела почтить кончину твоего двоюродного брата свадьбой? – Ты как обычно проницателен и догадлив. Да, такие союзы не только несут в себе расчетливую финансовую подоплеку, но и вполне очевидную прямую функцию. Когда-нибудь. – Значит, тебе все-таки придется хотя бы раз с ней переспать. Когда-нибудь. – Если встанет, – усмехнулся Райнер. – Вдобавок… ты сам быстро поспешил найти мне замену, по-ребячески решив, что если я не отвечаю на твои звонки и сообщения в течение десяти минут, то это повод сбежать, ничего не объясняя. Можно было поругаться, вспомнить все и пустить прошлое по новому кругу. Но он не станет – не было ни малейшего желания. Да и в словах Райнера не было укора в его сторону, скорее просто на все устройство его жизни в целом. Наверное, так и ощущалось пресловутое взросление. – Это была не измена, наши отношения действительно тогда закончились. – Вынужденно были на паузе, – поправил Райнер. – Тогда и не будет изменой, если мне придется исполнить супружеский долг, будь он неладен. Или же я буду думать о тебе и представлять тебя на ее месте. Тон его голоса приобрел оттенок игривости, и Марко принял правила для простоты им обоим, не без удовольствия позволяя притянуть себя ближе. – Райнер, если ты будешь делать с ней все так же, как и со мной, то ребенка вы никогда не зачнете. – И что теперь, когда узнал? Опять убежишь, спрячешься? – спросил Райнер на ухо. – Нет. – Почему? – Пальцы провели по щеке очень осторожно, самыми кончиками. – Потому что не хочу, – предельно честно ответил Марко. – Спасибо. Марко ответил на уверенное касание, подставляя губы. Год назад, возможно бы, подгоняемый порывами чистых чувств и идеализированными понятиями того, как жить правильно, он повел бы себя иначе. Но жизнь уже показала ему, что играть в поддавки с ним не собиралась. Райнер прогибался под правила как мог, чтобы жить максимально близко к тому, как он хотел. И Марко придется тоже прогнуться, чтобы не сломаться. Он не сказал Райнеру главного: если с женой еще можно было договориться и играть обоим навязанные им роли на публике, то ребенок – уже не кольцо, которое можно убрать в сторону и достать при необходимости. Хотя Райнер сам был достаточно умен, чтобы понимать это, и в меру тактичен, чтобы не развивать эту тему.***
В мае, на первую годовщину, Марко нашел в себе силы прийти на кладбище и попытаться отпустить прошлое. Могильная плита на фоне насыщенной зеленой травы не выглядела уже так жутко, не нагоняла такого животрепещущего страха и поглощающего одиночества. Он не хотел запускать в голову мысли, что это все, что осталось от его семьи. Первое время Марко старался думать, что родители остались на юге – просто он сам переехал на север. Однако хуже обмана других только самообман, как говорил Марло – после потери себя терять уже нечего. Марко положил цветы и снова позволил себе постоять в молчании, наедине с собой. Пустота осталась, но уже так не ныла. Он не верил в загробную жизнь, как и в то, что за ним наблюдали с небес, но у Марко было странное ощущение, что если он их отпустит окончательно, то где-то в ином мире легче станет не только ему. В июне Марко окончательно отпустил последние обиды на Райнера. С ним ему было просто и комфортно: даже несмотря на разницу в возрасте, психологически он почти дотянулся до того же уровня, что уже было проще для Райнера. Марко откровенно ценил то, что он, настолько трясущийся над репутацией, так близко впустил его в свою жизнь. А еще был секс, такой, ради которого Райнеру простительно было практически все и в прошлом, и настоящем, и на годы вперед. Откровенный до такой степени, что Марко уже даже не вспоминал свой первый раз с привычным сладким трепетом – теперь он просто мерк, и возникало каждый раз ощущение, что по-настоящему девственности лишался он именно теперь, раз за разом. Марко так и не видел «её», даже не спросил у Райнера имени; так было проще: этот лавандовый брак был далеко за океаном, кольцо тоже с тех самых пор вообще не попадалось ему на глаза, как и всяческое упоминание о той, которая носила второе. Райнер сам отсек все лишнее в голове Марко в самом сердце июня, превратив многоточие в его размышлениях в жирную точку. – Как тебе? По мне гораздо интереснее, чем пресловутое и банальное кольцо. У нее таких нет и не будет, – выдал он. А Марко смотрел на «Ролекс» в платине и золоте, обхвативший его узкое запястье. Но больше на другие пальцы, переплетенные с его собственными. У нее такого нет и не будет – это то, что слышал он, и именно это грело сердце теплее, чем драгоценный металл брендовых часов кожу на руке. Так Марко провожал свой девятнадцатый день рождения: в постели со сбившейся простыней и раскиданными подушками, видом заката с пятидесятого этажа и с мыслями, что у него впереди все время мира.