Сыграй для меня

На работу приходится добираться пешком. Ноябрь подходит к концу, на улице слякоть и грязь, старая куртка совершенно не греет, а ботинки того и гляди скоро начнут промокать. Радоваться Джону Уотсону совершенно нечему. «Ты сам во всем виноват», — шепчет предательский голос в голове, — «не надо было нарушать условия контракта». И это правда, с тех пор, как две недели назад он поменял композицию, загадочный посетитель не появлялся. Белые конверты, разумеется, тоже, что крайне плохо отразилось на финансовом положении Джона. Хозяин ресторана ничего не говорил, но поглядывал на него с явным неодобрением. Терять работу чертовски не хотелось, поэтому он улыбался напропалую и играл так, что пальцы готовы были задымиться к утру. Просыпался измученный Уотсон под грохот и гром взрывов и шипение рации. Тянуло напиться и не просыхать пару недель, а лучше и вовсе застрелиться. Но нет, Джон Уотсон — крепкий орешек, и он так легко не сдастся. Он экономит на всем, лишь бы не залезать в банку из-под печенья, где хранятся скромные сбережения. Они нужны на случай, когда все станет совсем плохо. Джон и подумать не мог, что придется снова вернуться к тому существованию, с которого он начинал после лишения лицензии. Хотя нет, еще все не настолько плохо — рано драматизировать. Сегодня воскресенье, и он идет в супермаркет за два квартала, потому что там скидки. Он чувствует себя мерзко: умудрился простыть, нос покраснел от холода, руки без перчаток тоже мерзнут. Джон прячет ладони глубже в карманы: его пальцы — его хлеб. В магазине, как всегда, полно народу, и пока Уотсон медленно бредет за обнимающейся молодой парочкой, он думает, что ему пора устраиваться на вторую работу. Если его выселят в преддверии зимы — идти ему некуда. Он не может выкинуть из головы этого щеголя в дорогом костюме, с его блестящими глазами, как черные омуты. Джон оправдывает себя, что все это из-за денег, что он просто злится на себя. Хотя спящая ярость — обычное состояние, в котором он живет. Уотсон пересчитывает общую сумму всех своих покупок до того, как идет на кассу. Черный автомобиль, похожий скорее на зверя, чем на бездушный механизм, притягивает взгляды всех прохожих. Такая роскошь в этом убогом районе — немыслима. Джон выходит из магазина, держа в руке два пакета с продуктами, и не может отделаться от чувства настороженности, поглядывая на дорогую машину. Ему приходится пройти рядом с ней, хотя он бы предпочел этого не делать. Когда задняя дверь открывается, мужчина даже не успевает удивиться. — Мистер Уотсон, — голос его словно заманивающий, тягучий, как карамель, с длинными гласными и бархатными нотками. Джон застывает, уставившись на сидящего внутри человека. Ему кажется, что все это до ужаса нелепо. — Чем обязан? — Меня зовут Джеймс Мориарти. — Потрясающе, — голос сочится мрачным сарказмом. Джон делает шаг вперед, когда из машины его хватают за запястье. Он оборачивается, резко дергает на себя руку, вырываясь из захвата тонких пальцев, пакет трещит и не рвется чудом. Он смотрит так, что в пору бежать, его синие глаза мечут молнии, гром отзывается в голосе, когда он с яростью и четкостью отчеканивает всего три слова: — Что Вам надо? Мориарти смеется и ослепительно улыбается. — Я хочу предложить Вам работу, мистер Уотсон. — У меня она уже есть. — Это ничего. Вы замерзли. Садитесь в машину, я Вас подвезу, и мы поговорим. Джон понимает, что это странно, ему не нравится то, что происходит, но человек, улыбающийся под его немилосердным взглядом, заслуживает, чтобы его хотя бы выслушали. Автомобиль трогается с места легко, с каким-то неправильным изяществом, все еще напоминая живой организм, а не бездушную машину. Кожаный салон приятно пахнет, внутри тепло, а напротив с интересом наблюдают за ним темные глаза из-под чуть опущенных длинных ресниц. Мориарти похож на свой голос: он манящий, сладкий с горечью, растягивающий жесты, но Джон безошибочно чувствует исходящую от него силу. Его не может обмануть ни дорогой костюм, ни ухоженные ногти, ни стрижка, ни дорогие запонки — перед ним боец. — Вы ведь не слышали обо мне? — Уж простите. — Нет, что Вы, — смешок, — это даже интересно. — Зачем Вы меня преследуете? И куда мы едем? — Не волнуйтесь, мой водитель знает дорогу. Как я уже сказал, у меня есть для Вас работа. — У меня уже есть работа, и она занимает достаточно времени. — Но совершенно не приносит дохода, — Джеймс открывает небольшой бар. — Виски? — Не пью. — О! Интересно. Эта работа не отнимет у Вас много времени, всего три часа каждый понедельник. Оплата щедрая — две тысячи фунтов в месяц. — И что же это за работа такая? — Джон даже не пытается скрыть презрения и сарказма в голосе, опасно прищуривая глаза и сжимая губы в недовольную, тонкую полоску. — То же, что Вы делаете в ресторане. Хочу, чтобы Вы играли для меня. И еще составляли мне компанию за ужином. Мориарти потягивает виски, запах которого расползается по салону, щекочет ноздри и отпечатывается в голове вместе с запахом кожи и дорогого парфюма. Джон сжимает кулаки, чувствуя, как накатывает на него ярость, давно дремлющая в груди. — Вы меня, случаем, ни с кем не перепутали? — А разве это не Вы играете в ресторане «Адажио»? — в притворном удивлении вскидывает идеальные брови холеный наглец. — Мне что-то не нравится предложенная Вами работа. Не думал, что похож на продажную девку. — Зачем же так, мистер Уотсон? Или лучше капитан Уотсон? — манерно поправляя манжеты белоснежной рубашки, тянет Джеймс и продолжает. — Афганистан, восемь лет службы, хирург, врачебная ошибка, трибунал, ранение, из всего отряда Вы единственный, кто остался жив. Мне продолжать или Вы понимаете, что такому человеку, как Вы, не предлагают стать хастлером? — Откуда Вы все это знаете? — Уотсон говорит еле слышным шепотом, но Мориарти понимает, что лучше бы тот кричал, чем вот так шептал эти слова, явно мечтая ему врезать. — Ну, я же должен знать, кого собираюсь нанять на работу. Все, что от Вас потребуется, — это сыграть для меня и присоединиться ко мне за ужином. Машина останавливается у неприметного дома, больше похожего на тесную длинную коробку, с грязными окнами и заплеванным крыльцом. Джон сразу же открывает дверь, подхватывает пакеты и выбирается из теплого салона. — Мне Ваша работа не подходит, мистер Мориарти. Уотсон уходит, не оборачиваясь, не видя, как Джеймс улыбается ему вслед, довольно щурясь, словно кот, загнавший мышь в ловушку. _____________________________________________________________________________ Джон не может выбросить из головы разговор в машине. Он старался, видит Бог, тщательно игнорировал каждую мысль, но в памяти непременно снова всплывал запах виски вперемешку с мужскими духами и темные глаза с длинными ресницами. Уотсон говорит себе, что этот гад его просто раздражает. Дождь снова зарядил мелкой моросящей крошкой, оседая на золотистых и без того встрепанных волосах. Холодно и мерзко. На работу Джон опаздывает. Хозяин хмуро смотрит на него и говорит, что если бы не его талант, он вмазал бы ему сейчас и вышвырнул к чертям. Вместо этого он только наблюдает, как музыкант раздевается и отогревает руки. Вечер начинается с Джона Хаммонда. Уотсон играет и слышит, как в голове у него звучит голос певца: «…нормально, нормально, все ненормальны…» Он точно ненормален, потому что бросает взгляд на целующуюся пару за столиком слева у стены. Он должен быть рад, что оттуда за ним не наблюдают черные глаза, что никто нагло не ухмыляется в бокал с дорогущим виски. «…сукин сын уже никогда не вернется…» Джон хочет думать, что ему на это плевать. Он играет все подряд, растворяясь в музыке, забывая обо всем, оглаживая клавиши рояля настойчивыми прикосновениями, извлекая из него тоску или зажигательные ритмы. «…хлопайте в ладоши, хлопайте в ладоши…» Он пьет крепкий эспрессо в перерыве и сам не замечает, как начинает играть Дебюсси, возвращаясь за инструмент. Он не меняет больше композиции. На часах ровно одиннадцать. _____________________________________________________________________________ В понедельник Джон приводит квартиру в порядок, стирает вещи в маленькой ванной, экономя на химчистке, и не хочет видеть людей. Ровно в пять вечера Уотсон пьет чашку горячего «Эрл Грей» и курит в открытое окно, закончив с делами. На углу стоит черная машина, водитель выразительно поглядывает наверх, давая понять, что пора ехать, и ждет. Джон выпивает три чашки чая, прежде чем напяливает свитер, куртку и выходит из дома. Это мерзко и ему не нравится, но, кажется, выбора у него нет. [1] Тенуто — Tenuto — Предписывает превысить указанную длительность ноты, задержав её длительность чуть больше, чем обычно.