Он был с небольшим уклоном...в голубой.

– Наташ, ну, что ты. Подумаешь, какой-то там голубок. И, вообще, по статистике, эмоциональная боль длится всего двенадцать минут. Наташ... Я не слушала. Казалось, всё моё тело превратилось в какой-то маленький жалкий комок. Я вжалась в скамейку так, что побелели костяшки пальцев. Наверно, так мучительно больно было, потому что раньше я никогда не влюблялась и меня никогда не отвергали. Боль будто сосредоточилась в одном месте и терзала, терзала моё сердце. Мне хотелось освободиться от неё, не сдерживать себя и кричать, кричать в пустоту. И я закричала. Вот только тот сиплый хрип, что вырвался из моей груди, прозвучал так беспомощно. И я снова заплакала. Рядом неслышно села Вита. Она не пыталась меня успокоить и просто молчала. Хотя, на мой взгляд, лучше бы она снова бездушно что-то говорила про статистику, с сарказмом отзывалась о моей влюблённости, иронично заметила, что я валяюсь на грязной скамейке в парке и реву, сказала бы, что отныне моя репутация погибнет в страшных мучениях. Но Вита просто молчала. – Поплачь, – тихо прозвучал её голос. – Поплачь! Я подняла на неё заплаканное лицо. В холодных серых глазах не было никаких эмоций, там плескалось лишь равнодушие. По моему телу прошла судорога. – Вит, ну, как же так... – Плачь, Милорадова, плачь, – как-то убито прозвучал её голос. – Сейчас тебе никто не поможет, и я в том числе. Помочь себе можешь только ты сама. Я уткнулась лицом в её футболку, она нерешительно провела рукой по моим волосам. Но слёз уже не было, были лишь пустые всхлипы, какие бывают у маленьких детей после долгого плача. Я не знала, сколько прошло времени, прежде чем мы поднялись со скамейки и куда-то пошли. Обратную дорогу я не запомнила. Очнулась я лишь у Виты на кухне. Передо мной стояла кружка горячего чая, от которой струился ароматный пар. – Пей чай и иди ложиться спать. – Нет, я лучше домой пойду, – ответила я. – Не пойдёшь! – выход из кухни преградила Вита, расставив руки в разные стороны. – Не хватало, чтобы ты руки на себя наложила! Нет уж, дудки! – Вит, что ты такое говоришь? – у меня хватило сил возмутиться. – Мне виднее. Пей чай. Кстати, твоим родителям я позвонила, можешь не волноваться. – А твои где? – Мама уехала на семинар, а папа – в командировке. Сестра вернулась в Москву, скучно ей здесь, видите ли. Дитя цивилизации, блин! Горячий чай обжёг язык, а взятая конфета показалась безвкусной. Допила обжигающий напиток я лишь из вежливости. Вита проводила меня в гостиную, где я буквально упала на диван. Вместе со слезами из тела будто ушла энергия. Вита закрылась у себя в спальне, откуда ещё долго раздавался стук клавиш. Под него я быстро уснула. * * * Когда я проснулась, настенные часы показывали два часа дня. Сквозь прикрытые оранжевые шторы пробивались солнечные лучи, один из которых уютно примостился на кончике моего носа. Я поморщилась и широко зевнула. – Уже встала? – в гостиную заглянула бодрая Вита. Одета подруга была в спортивные штаны дикого розового цвета и растянутую зелёную футболку со стёршейся надписью на груди, свои чёрные волосы она завязала в некое подобие луковицы. Иногда Вита любила выглядеть смешно, и даже сама в этом в открытую признавалась. – По-твоему, я похожа на сурка? – постаралась в тон ей ответить я. – В принципе... – И ты давно знала? Её лицо разом утратило всякую весёлость, она присела на краешек дивана и покачала головой, горько усмехнувшись. – Нет, я не знала. Конечно, у меня были кое-какие догадки и соображения на его счёт. Но зачем зря обвинять человека? – И разве ты не могла поделиться со мной? – И что? Ты бы мне не поверила. Ведь я права? – Да, наверно. Но теперь-то ты можешь мне сказать? – Хорошо. Помнишь, как он поприветствовал того парня у булочной? – А...того в драных джинсах... Он вроде ему руку пожал...и что? – Но как он её пожал?! Нежно погладил, заискивающе заглянул тому в глаза и задержал эту руку в своей ладони секунды на три больше, чем положено. – Не замечала, – отрезала я. – Ладно. А то, как он держит телефон? Как-то по-женски. – Правда? Мне казалось, что он просто рисуется. – Не веришь? А стильная одежда...? – Просто следует моде! – Хорошо, – угрожающе протянула Вита. – А когда он кому-то по телефону объяснял, как проехать к площади? – А здесь-то что? – А то! Он говорил название переулка по буквам, а когда его собеседник переспросил, он начал использовать преимущественно мужские имена! "Б...Борис...Р...Ренат..." и т. д.! – Слушай, тебе нужно меньше за компьютером сидеть! – Тьфу! – не выдержала подруга. – Вот она – одна из первых стадий: идеализация объекта влюблённости! Но после сегодняшнего ты не будешь отпираться! Так что...забудь о нём! – Не смей так говорить! – вскочила я. – Ну-ну, ты ещё постригись под мальчика и покраситься не забудь! Он же тёмненьких любит! – в сердцах воскликнула подруга. – И постригусь! И покрашусь! – пылая праведным гневом, крикнула я в ответ. – В конце концов... – Прости. Лишнее сказала, – прервала меня Вита. – Наташ, я понимаю, обидно, что тебя отвергли не просто, как отдельно взятую девушку, но и, вообще, как представительницу своего пола. – Меня ещё никто не отвергал, – напомнила я, взяв себя в руки. – Допустим, – согласилась Вита. – Но ведь он – голубок. Не забывай об этом. И чаще всего это закладывается на генном уровне, ещё в утробе матери... – Не нужно посвящать меня в подробности, обойдусь. – Хочешь ему понравиться? Я кивнула, с замиранием сердца посматривая на неё. Подруга сморщила нос, провела рукой по лбу, задумавшись, и взглянула на меня. – В принципе, случай любопытный. Меня бы даже это заинтересовало. Я была готова захлопать в ладоши. – Но только, как будущего психолога. Но не как твою подругу. – Почему? – Потому что я всегда не любила таких, как твой избранник. Более того, я их презираю. – Вита, – упавшим голосом пролепетала я. – Нет, Наташа. Я не хочу, чтобы тебе разбили сердце повторно. Повисла неловкая пауза. И Вита первой нарушила тишину: – Уже всё решила? – Да... * * * – Милорадова! – меня кто-то усиленно тряс за плечи. – Ну? – наверно, в сотый раз зевнула я. – Милорадова, давай эволюционируй из этого амёбообразного состояния обратно в человека! В последний раз спрашиваю: ты знакомиться с ним собираешься? – Угу. – "Угу"! – передразнила меня Вита. – Нам нужно продумать план дальнейших действий и разработать манеру поведения. Хм...и будешь ты типичным уке. – Уке? – переспросила я. – Что за зверь такой? – Нет, альфа из тебя никакой, – продолжала бормотать подруга, будто позабыв обо мне. – Виталина! Что такое "уке"? Может, расскажешь? – Ой, будто никогда про яойную мангу не слышала, – отмахнулась та. – Мангу какую? Яйную? – окончательно запуталась я. – Яойную! Темнота! Слэш по-простому. – А это-то что? Вита горестно вздохнула и, склонившись к моему уху, горячо зашептала. По мере повествования мои глаза всё больше лезли на лоб, а под конец вовсе едва не запутались в волосах. Размером же (глаз!) я могла переплюнуть любого персонажа аниме, а мои брови вообще улизнули в неизвестном направлении. – А ты откуда знаешь? – выдавила красная от смущения я. Вита критично покосилась на моё лицо, цветом напоминающее спелый помидор, и махнула рукой. – Ладно. Но хотя бы имя ты себе придумала? – обречённо осведомилась она. – Имя? – И что ты ему скажешь при знакомстве? "Привет, я Наташа, и я гей со стажем! Не обращай внимания, просто мои родители всегда хотели девочку, а родился я. Ни рыба ни мясо. " Так? – Ну, – неуверенно протянула я. – Буду...эээ...Натаном! – Натаном?! – Вита закашлялась. – Держите меня семеро! Она собралась быть Натаном! Ой, не могу! – Неужели так плохо? – Очень плохо, – Вита потянулась к ближайшей книжной полке и достала оттуда какую-то потрёпанную книгу, видавшую и лучшие времена. – Как тебе Адольф? – Веет геноцидом. – Хорошо. Александр? – Как наш бывший учитель математики? – хихикнула я. – Нет, только не он. Альберт? – Слащаво. – Альбин? – Неправдоподобно! – Амвросий? – Несовременно! И можно мне что-нибудь на "н"? – Надем? – Нет, такого ругательства я не слышала. Подожди, это имя?! – Назам? – Дарагой, купи арбуз недорого! Сладкий, как пэрсик! – Назар? – У меня в роду евреев не было! – Назим? – Я же сказала: не было евреев! – Нарцисс? – Цветочный магазин на углу? Предлагаешь назваться в его честь? – Наркис? Наум? Неон? Нестор? Неоптолемус? Мама дорогая, ну и имечко! Нивек... Никандр? Никанор? Ни...нет, я это даже прочитать не смогу...О! Никита! А? – с надеждой посмотрела на меня Вита. Я и сама обрадовалась этому имени, как подарку на День Рождения не радовалась никогда. – Хорошо, буду Никитой. – Правдиным, – с улыбкой добавила Вита. – Можно и Правдиным, – согласилась я. – Так. Одной проблемой стало меньше. А теперь...это у тебя что? – и она ткнула пальцем в место пониже груди. Я послушно скосила глаза и, смутившись, ответила: – Мышца выпирает. – МышцА? Ну-ну. Так. Раздевайся, – в руках у Виты появились две пачки эластичных бинтов. Я покорно стянула футболку. Мне тут же вручили один конец бинта. Вита принялась ходить около меня, видимо, стремясь сделать из меня девушку-мечту для фараона-мумии. Грудную клетку неприятно сдавило, я судорожно вдохнула, пытаясь вобрать в лёгкие больше живительного кислорода. – И как только девушки раньше корсеты носили... – Я больше сочувствую их служанкам, – пропыхтела Вита. – Служанки могли...ух...в паре работать...А ослабить никак нельзя? Дышать...тяжело. Вита горестно покачала головой, но моим мольбам вняла. – Так лучше? – Гораздо. Я подошла к шкафу, дверь которого представляла собой одно сплошное зеркало с рисунком в виде птицы. Кажется, рисунки на стекле делают с помощью плавиковой кислоты, как говорила мне Вита. Но главным было не это. Из зеркала на меня глядел худощавый мальчишка лет шестнадцати с каштановыми волосами, лихо зачёсанными на правый бок, и задорными синими глазами. Одет он был в мешковатые джинсы с золотистой цепью, свободную футболку голубого цвета с абстрактным рисунком и такие же голубые кеды. – А мы не переиграли? – напряженно спросила я. Вита приблизилась ко мне и, отведя волосы за ухо, самым варварским способом вытащила из мочек мои серёжки в виде бабочек. В правом ухе занял законное место неприметный гвоздик, а на левый мизинец опустилось тонкое серебряное кольцо. – Гвоздик – понятно, но к чему мне кольцо? – Надо, – последовал исчерпывающий ответ. – И последний штрих! Подруга исчезла в соседней комнате, чтобы через несколько секунд появиться с чёрным флаконом в руке и щедро обрызгать меня его содержимым. – Фу! – закашлялась я. – Что за гадость? – Папина новая туалетная вода. – Редкостная дрянь. Подожди, Вит, а если Владимир меня узнает? – Узнает? Не смешите мои кеды! Он к тебе особо и не приглядывался, а, может, даже и забыл через секунду. Да и сейчас тебя и мать родная не узнает. Нашла из-за чего волноваться! Верно, у того юнца, что отражался в зеркале, и прежней меня общего было совсем мало. Куда подевались светло-русые волосы, закрученные в нелепую рогульку на затылке, куда подевались яркие сарафаны? Где светло-голубые глаза, всегда потерянные на этом вечно бледном лице? И где, наконец, сама Наталья Милорадова – девушка, которая одновременно и хотела перемен, и их же боялась. Новая жизнь для той особы являлась и мечтой и, по совместительству, ночным кошмаром. – Не будет последних напутствий? – Не будет. Боец, вы готовы? – Да, капитан!