Он был с небольшим уклоном...в голубой.

– И давно ты, Никита, – протянул Владимир, будто пробуя моё новоиспечённое имя на вкус. – Сюда переехал? – Да несколько дней назад! – отмахнулась я. – Да? – недоверчиво сверкнули зелёные глаза. – И где же ты, позволь спросить, живёшь? Ответ на данный вопрос уже давно был продуман, предварительно выдержав не один "мозговой штурм". – У бабы Люды. В тридцать первой, знаешь небось. – Да уж, – усмехнулся тот. Я бы удивилась, если бы он ответил отрицательно. Баба Люда являлась личностью в нашем дворе более, чем известной. Никто, даже сама бабушка, не могла бы точно сказать, сколько у неё конкретно внуков. Детей у неё имелось аж пятеро (Бог наградил двойняшками и тройняшками), а внуков и того больше. Каждое лето кто-то из этой компании приезжал к бабушке погостить, а так как последнюю частенько подводила память, то вспомнить, кто же у неё был, порой было задачей непосильной. С подачи одной из дворовых сплетниц внуки бабы Люды обросли таким огромным количеством небылиц, что простому обывателю вроде меня было крайне тяжело разобраться во всей этой куче абсурда и выловить крупицы правды. И то, эту правду замаскировали так, что её не отличишь от выдумки, если только ты не отслеживал сей бесконечный поток внуков. – А я живу в пятой, – предупреждая мой вопрос, проговорил он. – Так сколько же у вашей бабушки внуков? – А тебе не жалко разрушить легенду? – флегматично отозвалась я. – Жалко, – согласился Владимир. – Но всё равно жутко интересно, почему ты...? – Неважно! – быстро сказала я. – И это, кстати, секрет. Кажется, все имеют право на тайну? – И где же тебя такого умного взяли... – Где взяли, там уже нет! – Да? А как сорт капусты назывался? – Прости? – Или тебя аист принёс? Теперь-то до меня дошло. Понятливо кивнув, я хотела поимпровизировать и выдать что-нибудь эдакое, но вовремя спохватилась и гневно нахмурилась в ответ. – Если что, то я – единственный в своём роде. – Охотно верю. Может, пройдёмся? – небрежно проронил Владимир. – А почему бы и нет? – фыркнула я, поднимаясь со скамейки. По молчаливому согласию мы решили направить свои стопы в парк, находившийся неподалёку. По-прежнему неярко светило солнце, нетерпеливо пищала какая-та птица с претензиями на сладкоголосое пение, ветер гонял по двору рваный целлофановый пакет, а рядом со мной шагал никто иной, как Владимир Преображенский. Мир и не подумывал сходить с ума и переворачиваться с ног на голову, что было весьма удивительно при теперешнем раскладе вещей. Он шёл, расправив плечи, походкой уверенного в себе и в завтрашнем дне человека, мне же только оставалось копировать его. Просто семенить рядом, вжав голову в плечи и рассматривая асфальт, было бы несолидно. Владимир заметил это и улыбнулся. – Мороженое хочешь? – миролюбиво спросил он, когда мы затормозили у ларька с мороженым. – Было бы неплохо. – Было бы просто прекрасно! – усмехнувшись, поправил меня юноша. – Какое предпочитаешь? – Хм...Наверное, вон то, с ванилью, – я привычно нависла над витриной. Мой спутник ничего не сказал. Но стоило ему повернуться к продавщице – полноватой женщине лет сорока с добродушной улыбкой, как я, обнаружив в кармане мелочь, оперативно вклинилась между ними и первой озвучила свой выбор. Владимир, видимо, хотел заплатить и за меня, но остатки природной гордости не позволили мне пустить всё на самотёк. Несколько минут мы шли в абсолютной тишине. Владимир не выдержал: – Никит, может, расскажешь что-нибудь о себе? – А что именно? – задала я самый заурядный из списка самых заурядных вопросов. – На твоё усмотрение, – он покровительственно улыбнулся. – Ну… – я не знала с чего начать. – Хорошо. Какой у тебя любимый цвет? – Это так важно? – не удержалась я. – Нет, – юноша скорчил шутливую гримасу. – Просто я тоже не знаю, с чего начать. – Хорошо. Пусть будет оранжевый. – Ммм… я где-то слышал, что любители оранжевого, как правило, оптимисты и любят помечтать. Я, всегда считающая себя оптимисткой при любых обстоятельствах, не могла с ним не согласиться. А уж насчёт мечтателей – он угодил в яблочко! – А у тебя? – Наверно, белый. Мне хотелось сказать что-нибудь умное и, главное – по делу, но, как назло, сознание в тот момент пребывало в какой-то нирване и выдавать требуемое напрочь отказывалось. – Издержки будущей профессии? – не подумав, бросила я. – Нет, почему же, – тепло улыбнулся юноша. – Подожди-ка, а ты откуда знаешь? Я съёжилась под его настороженным взглядом, прекрасно осознавая, что сама загнала себя в ловушку. И снова в голове наблюдалась абсолютная пустота. «Эх, была бы здесь Вита…» – промелькнула непрошеная мысль, но я тут же одёрнула себя. Нет, сейчас здесь не должно быть ни Виты, ни Наташи, а должен быть именно Никита! И я уже собралась было ответить в духе последнего, но Владимир опередил меня, сам того не ведая, придя на помощь: – А-а-а. Людмила Михайловна постаралась. – Ага, – с довольным видом кивнула я. – Кстати, а почему именно медицина? – Почему медицина, говоришь? Вообще, я с самого детства мечтал стать архитектором, думал, дома буду проектировать, отели, торговые центры. Вот так и жил со своей детской мечтой, в школе налегал на точные науки: алгебру, геометрию, физику. Работы по черчению лучше всех выполнял, даже художественную школу окончил в своё время. Так и проучился десять лет. А потом, в начале одиннадцатого класса, пришли все в школу первого сентября, а кто-то из одноклассниц стал жаловаться, что не может никак с профессией определиться. А я ещё ей замечание сделал, мол, о чём же ты думаешь: последний год остался! И мне так запомнился этот разговор, я его, наверно, неделю вспоминал каждый вечер. А в конце недели уже и сам задумался: а не поспешил ли я с выбором? Да…и тогда-то я понял, что вместе с детством ушла и детская мечта. Не нужны мне больше были ни отели, ни торговые центры, ни дома. Перегорела моя мечта, не выдержала проверку временем. И тогда-то я спросил самого себя: «Чего же ты хочешь?» Людей лечить я хотел, вот чего. Учителя, одноклассники – все головами качали, а я налёг на химию с биологией, которым-то раньше не особо времени уделял. Но отец меня понял, за что я ему благодарен и сейчас, – он замолчал, будто предавшись воспоминаниям. А я продолжала заворожено смотреть на него, готовая внимать каждому слову. Со мной никогда не был так откровенен, по сути, незнакомый человек. Пусть рассказ был коротким, и в нём не было типичного вступления вроде: «А в шесть лет я хотел быть космонавтом, а в семь – президентом…», но как раз это и добавляло изюминки и вносило что-то новое. Интересно слушать, как человек выбирал свой жизненный путь, как он стремился к своей мечте, и вдруг – в одночасье всё переменилось от одного, как показало время, символичного разговора. А если бы не было того разговора – что тогда? Понял ли Владимир сам? Или же всё осталось по-прежнему? Но вслух я произнесла другой вопрос: – Не жалеешь о потерянном времени? – А разве должен? Ведь это тоже опыт. Главное, что я осознал неправильность своего выбора, а остальное – не имеет значения. – А я не могу… – Не можешь определиться? – пришёл он ко мне на помощь. – Да, не можешь… Мы замолчали, задумавшись каждый о своём. Владимир первым нарушил образовавшуюся паузу, видимо, придя к какому-то конкретному решению. Этого нельзя было не заметить по его внезапно изменившемуся лицу. – В твоем бездонном мешке колкостей неожиданно обнаружился брак? Насмешки кончились? – А у тебя отыскалось своеобразное чувство юмора? – подыграла я юноше. – На этот раз - неостроумно! – обезоруживающе улыбнулся он. – То же самое я вправе сказать и тебе, первая попытка была удачнее. – Знаешь, старина Ремарк говорил что-то вроде:"Не знаешь, что сказать - говори "странно". Так вот, это самый странный обмен любезностями, в котором я когда-либо участвовал, – в зеленых глазах загорелся огонек интереса, – не понимаю, что есть в тебе такого, из-за чего я до сих пор с тобой разговариваю. – Самоуверенность является твоей характерной чертой?! А разговариваешь ты со мной, потому что я – приятный собеседник. Вот и все. – Как я мог не оценить! – схватившись за голову, он застыл с гримасой притворного ужаса. – Но чего же ты хочешь, Никита? Чтобы я показал тебе все кхм..."прелести" жизни небоподобного? – Да, хочу! – с вызовом повернулась я к нему. – Но ведь необходимое обоюдное согласие. Так? А я своего, увы, дать не могу. При всем твоем обаянии и остроумии не могу. Видишь ли, та болезнь, которой болен я, чрезвычайно заразна, она как паразит разносится по организму, оседает в легких и сердце, а плодится и растет в мозге. Я не знаю, что толкает людей на эту скользкую дорожку, и знать не желаю, меня же, если тебе интересно, толкнуло отчаяние. А тебя, как я посмотрю, любопытство. Я не в ответе за всех зараженных, но на мне лежит ответственность за здоровых, за тех кого я могу уберечь. Так пусть мой отказ послужит своеобразной вакциной. Советую выбросить эту ерунду из головы – вздохнешь свободнее. Он круто развернулся и, не оглянувшись, устремился прочь, пнув по дороге пустую бутылку из-под пива и тем самым спровоцировав акцию протеста у соседней лавочки. Мне оставалось лишь сидеть и глупо хлопать глазами, глядя на удаляющийся силуэт. А, пожалуй, самым страшным было то, что солнце продолжало безмятежно светить, листья по-прежнему были зелеными, а Земля – круглой, и где-то рядом не взорвалась водородная бомба, оставив от меня кучку радиоактивного пепла. В первый раз он разбил мне сердце, когда заключил в объятия и страстно поцеловал того парнишку, во второй раз он хорошенько потоптался на осколках моего сердца, а потом облил какой-то сильнодейстующей кислотой. Больно не было, было обидно и до мазохистического наслаждения жаль себя. Остальные чувства канули в Лету, повязав на шею по кирпичу. Так мой узкий мирок, окруженный рамками стереотипов, тихонько погиб. Мир, где все было предельно ясно и понятно, все делилось на черное и белое, хорошее и плохое, в одну секунду был разрушен его пафосной речью. * * * – Рисуется – не рисуется, лжёт – не лжёт… Тёмная лошадка, – заключила Вита. – Скорее, сфинкс, не разгаданный до гроба, – отхлебнув горячего чая, ответила я. – Ну, разгаданный или неразгаданный, это ещё бабушка надвое сказала, – Вита заботливо пододвинула ко мне блюдечко с малиновым вареньем. Я благодарно кивнула и потянулась за новой порцией блинов. Вита же принялась расхаживать по комнате, беспрестанно дёргая себя за выбившуюся из неопрятного пучка прядь волос, что наблюдалось у неё в минуты крайнего волнения или, наоборот, задумчивости. Размышлять о случившемся, сидя на кухне у подруги и поедая блины с приторным вареньем, было легко и просто, будто я только что посмотрела мелодраму с претензией на трагедию, а не сама являлась непосредственным участником событий. А быть отвергнутой дважды мне ранее не приходилось. – Смотри, первая любовь, а тебе уже дважды разбили сердце. Причём, отвергли и как парня, и как девушку, – словно назло озвучила мои мысли Виталина. – Даже в некоторой степени забавно. – Можешь посмеяться, – мрачно буркнула я. – Но будь добра, сделай это после моего ухода. А если невтерпёж – прогони сейчас. – Ещё чего! – досадливо фыркнула уязвлённая подруга. – Каков фрукт…каков фрукт… – Не ты ли говорила, что бессмысленное повторение одних и тех же фраз является одной из форм нарушения общения? Веби…вирби… – Вербигерация. Милорадова, сегодня скептицизм – твоя прерогатива? Я ничего не ответила. Ей оставалось лишь тяжело вздохнуть. – Наташ, – она заискивающе посмотрела на меня. – Дался тебе он! Посмотри, разве вокруг недостаточно умных, красивых, вежливых? А? Хочешь, я тебе найду во сто крат лучше этого принца? Я поперхнулась чаем. – Ты действительно ничего не понимаешь?! – Ладно, я так…к слову, – пристыжено опустила глаза Вита. – Но влюблённость-то невечна. Год, полтора, ну, два, три. Даже роман такой есть: «Любовь живёт три года». По сути, что такое любовь?! Не более, чем примитивное биологическое желание, такое же, как голод. А это твоё романтическое настроение? Выброс дофамина! И вообще, на романтическое…блаженство требуются не маленькие энергетические затраты! А мозг – он тоже не железный, он не может долго работать в таком бешеном режиме, так что версию с любовью до гроба отбрось сразу! Я поднялась из-за стола, молча направилась к раковине и щедро полила тарелку, перепачканную в варенье, моющим средством. Пока я храбро сражалась с пенным чудищем, появившимся в результате, Вита ни на секунду не умолкала, выливая на меня ушат бездушных фактов, не забывая прибавлять своё любимое «по статистике». – А по статистике, женщины, да и мужчины способны влюбляться в ситуациях с проблемами и препятствиями, они якобы усиливают страсть к избраннику. Вот тебе «эффект Ромео и Джульетты»! Вот и излюбленное: «Любят не за что-то, а вопреки»! – последнюю фразу она постаралась максимально исковеркать и произнесла её на редкость пискляво, противным голосом ябеды-шестиклассницы. С мытьём тарелки было покончено, я флегматично вытирала руки махровым полотенцем, стараясь не смотреть на разошедшуюся Виту. – …а у тебя сейчас именно такое состояние! Смотри, вот типичный случай фрустрации притяжения! – Спасибо. Всё было очень вкусно. Приятно было пообщаться. До свидания. – механическим голосом произнесла я. – Ты что же? Уходишь? – Вита со сцепленными на груди руками и чуть приоткрытым ртом выглядела крайне растерянной. Видеть её в подобном состоянии мне доводилось впервые, поэтому я не отказала себе в удовольствии задержаться ещё на пару минут, чтобы вдоволь насладиться этой картиной. Оказывается, даже у этой железной леди, голова которой была набита сплошь научными фактами и колкими замечаниями, даже у неё в запасе было такое выражение лица. Я коротко кивнула и тихо прикрыла за собой дверь.