Он был с небольшим уклоном...в голубой.

Наверно, каждому знакомо это странное чувство. Чувство полной безынициативности, душевной опустошённости и полной апатии ко всему происходящему вокруг. Неважно, что явилось причиной подобного состояния, будь то ссора с лучшей подругой или расставание с возлюбленным, впрочем, для усиления эффекта можно использовать и то, и другое, но значение имеет только результат. День или два пребывания в этом подобии зимней спячки никаким образом на вас сказаться не должны, вы лишь ощутите себя в роли отвергнутого целым миром, брошенного на растерзание судьбы несчастливца. Но, на худой конец, можно накинуть на себя амплуа страдальца, и тогда это будет называться модным словом «депрессия». У вас появятся сомнительные привилегии, вроде, права на хождение с вечно недовольным лицом, меланхолически-болезненную улыбку, взгляд мученика, прошедшего все круги ада, и каждодневные походы к психологу, психотерапевту или психиатру (кому как повезёт), правда, до той поры, пока такое странное развлечение не надоест вам или вашим родителям. Новое амплуа меня абсолютно устраивало до того момента, как на пороге комнаты появилась небрежно одетая особа с всклокоченными волосами. – Привет, горемыкам! – радостно оскалилась она и без всякого стеснения упала в кресло, услужливо стоящее у двери. – Ну, каков план действий? Уже выработала новую тактику? – «Здравствуй, Наташа! Как ты себя чувствуешь? Ты прости, пожалуйста, вчера я тебя обидела, наговорила такую ерунду!» – «Ничего, Виточка. Я тебя прощаю. Ошибаться может каждый!» – с нескрываемой иронией проговорила я, сердито вскинув голову. – Ой, да ладно тебе! Ты же не хочешь стать профессиональным извозчиком воды? – легкомысленно откликнулась та. – Ты лучше послушай… – А я ничего не хочу слушать! – Да, ты права! Давай предадимся унынию, поплачемся в жилетку, так сказать, отметим наступление осенней хандры раньше срока! – Вита, я хочу побыть одна! – с раздражением ответила я. – Вот, видишь! Работает же принцип Ле-Шателье! Уныние – лучшее средство против пессимизма пожизненного оптимиста! Реакция начинает препятствовать… – Да какая к чёрту реакция?! – взорвалась я. – Считай, что элементарная химическая. А почему такие удивлённые глаза? Ведь все говорят, что любовь – это химия. Ну, я-то, конечно, с этим не очень согласна, ведь это, скорее, биохимия. Ты злишься? Хорошо, что злишься! Лучше уж быть отрицательно заряжённым по отношению к миру, чем вообще не иметь заряда и просто занимать место. Этакий образ печального нейтрона… – Вита! Ты нагло вломилась в мой дом, чтобы напомнить мне азы химии?! – Вообще-то, меня впустила твоя мама. – Не имеет значения. Одно маленькое единственное слово…Крохотное словечко…Но я, конечно, не удостоилась великой чести! – я готова была сорваться на крик. – Фи, какие мы злые, – притворно скривилась Вита. – Продолжаешь подтрунивать? – Знаешь, ещё один известный писатель говорил… – Мне плевать, что там говорил за завтраком, обедом или ужином, в ресторане, баре или столовой известный публицист, писатель или критик! – А-а-а, зубки прорезались. Любовь, она никому на пользу и не шла… – Как и долгое времяпровождение в Интернете. – Значит, корабль избрал свой путь? – Избрал. И будет придерживаться намеченного курса. – Немного бунтарства не помешает никому! Пора вступать в клуб нонконформистов, а Милорадова? Как наиграешься, – она кинула на меня ироничный взгляд. – Впрочем, помни, я всегда к твоим услугам. Она тихо притворила дверь, а я ещё около пяти минут продолжала безостановочно ходить по комнате, нервно дёргая край разношенной футболки. За годы дружбы Вита досконально изучила меня и мой характер. Она, как опытный эмпат, могла влиять на моё состояние, чем нередко пользовалась, порой возвращая меня из тёмных глубин грусти к пусть серой, но реальности. Ну, или просто Ле-Шателье был не только прозорливым химиком, но и психологом. В ту секунду мной руководило лишь раздражение, порцией которого меня заразила Вита. Я вопросительно посмотрела на одежду, небрежно висевшую на спинке стула, и недобро усмехнулась, обрадованная собственной изобретательностью. * * * По парку уже около часа расхаживал юноша с лихо зачёсанной на правый бок чёлкой и недовольным взглядом. Странным в его поведении было то, что он замедлял шаг при виде любого представителя мужского пола со светлыми волосами и в течение двух минут продолжал следовать за предполагаемым «объектом», желая удостовериться в его отношении к небезызвестному имени Владимир Преображенский. В парк его привело то, что обычно называют «шестым чувством», с существованием которого никак не могла примириться Вита, утверждавшая, будто каждый человек обладает как минимум десятью чувствами. Пожалуй, стоит отметить, что если Вам не благоволят Небеса или интуиция посылает ложные сигналы, то ни два, ни три и даже не четыре часа бессмысленного скитания по парку не могут явить чуда, которое Вы так рьяно стараетесь там отыскать. Когда юноша в голубой футболке пришёл к такому простому выводу, на улице уже зажглись первые фонари, а на небо высыпала дружная ватага звёзд. * * * Я шла, механически переставляя ноги, полностью лишённая осознания происходящего. Уставшее от бесконечного хождения тело напрочь отказывалось слушаться, а потому, если бы кто-то находчивый вздумал изобразить пройденную мной траекторию, то она бы напоминала скопление беспорядочно расположенных кривых, пересекающихся в нескольких точках. – Молодой человек, простите! Молодой человек! Напряжение сказывалось и на мыслительной деятельности: я не сразу поняла, что обращаются именно ко мне. – Вы что-то хотели? – вымученно-приветливо улыбнулась я, лениво рассматривая стоявшую рядом девушку. – Не подскажите: который час? – она одарила меня очаровательной улыбкой. – Что ж, охотно подскажу. Двадцать сорок семь. – Благодарю! Вы меня просто спасли! Девушка собралась уходить, но словно какая-то неведомая сила заставила её задержаться и бросить на меня осторожный взгляд. – А вы, – она в смущении опустила глаза и быстро проговорила, – не хотели бы со мной познакомиться? Только усталость удержала меня от неадекватной реакции на её слова и окончательного признания недееспособной. – Боюсь, что нет. Мой ответ её задел, она скомкано извинилась и быстро зашагала прочь. – Знаешь, а зря, – на плечо мне по-хозяйски опустилась чья-то тяжёлая рука. Но голос, произнесший эти слова, был до боли знаком, поэтому я постаралась придать лицу как можно более равнодушное выражение и закусить губы, которые сами собой растянулись в счастливой ухмылке. – Слышать такое от Вас, господин Преображенский, – произнесла я, повернувшись, – более, чем странно. Сегодня Владимир выглядел скверно: к волосам явно не прикасалась расчёска, под глазами залегли тёмные круги (и я явно не могла быть их причиной), рубашка и брюки не поглажены. Приблизившись, я уловила слабый запах алкоголя. – Будто я ратую за смену ориентации всего мужского населения, – пробормотал он. – Дурной пример… он ведь заразителен, – ехидно ответила я. – Если у человека размыты представления о том что такое хорошо и что такое плохо, его никакой пример не спасёт. – Но здесь свою роль играют и обстоятельства. – Пусть играют, но не для сознательного человека. – А вот к каким людям относишь ты себя? – Ты задаёшь провокационные вопросы. – Можешь не отвечать, – я снова принюхалась. Заметив это, Владимир немного напрягся и постарался отойти подальше, а я, напротив, сделала шаг навстречу ему. – Не понимаю, почему люди, знающие о… Он прервал меня: – Лучше убивать себя сознательно, чем всю жизнь придерживаться здорового образа, а после – в одночасье скончаться от какой-нибудь ничтожной заразы. – Не думаю, что этот совет будет хорош, скажем, для твоего будущего пациента. – Цинизм – для врача штука естественная. Как всякому гению позволено быть чудаком, так и всякому врачу позволено быть циником. – Но ты пока не врач. – Плевать! – фыркнул он. – Кажется, сегодня в тебе умерла вчерашняя добродетель, – заметила я. – К чертям добродетель! – Такой подарок будет для них сущим нака… Я не знаю, что произошло с ним в ту секунду, был ли это последний всплеск алкоголя или внезапный выброс адреналина в кровь, спровоцировавший его, но Владимир схватил меня руку и грубо притянул к себе. Он не владел рассудком, в его глазах плескалось безумие. Электрический импульс с бешеной скоростью распространился по всему телу. Не знаю, правда ли то, что об этом пишут в романтических книжках и что говорят герои мелодрам, но те несколько секунд будто выпали из моей памяти. Все мысли будто улетучились из головы, но создавшийся вакуум быстро заполнили ощущения. Не знаю, что испытывает птица в полёте, но, кажется, я была близка к её состоянию. Оторвавшись от губ, он взглянул в затуманенные глаза и снова поцеловал, жадно, ненасытно; я не думаю, что могла бы описать шквал чувств, обрушившийся на меня. Когда он наконец пришёл в себя, моё лицо нестерпимо горело не то от стыда, не то от восторга, а губы пламенели. Владимир с ужасом посмотрел на меня, осторожно выпустил мои руки, и убито выдавил: – Никита, я дурак. Причём, круглый! Умоляю, прости меня, пожалуйста! Сознание постепенно возвращалось. Причём, к Владимиру оно вернулось быстрее, до меня же смысл сказанных им слов дошёл лишь спустя минуту. – Что с тобой? Даже не смей извиняться, – я неосознанно потянулась к нему. – Нет, – он отшатнулся. – Какой же я идиот! Он стал что-то лихорадочно бормотать и с силой сжал лицо ладонями. – Дурак, дурак, дурак! Прости, но меня будто чем-то ослепило. И было так странно, так не похоже. – Не похоже на что? – В том-то и дело, что ни на что, – улыбнулся он. – И угораздило же меня в тебя влюбиться! – весело произнесла я. – Перестань, ну, что ты такое говоришь. Так, юношеская блажь, – пристыженно отводя глаза, пробормотал Владимир. Это было так забавно, что я не могла не усмехнуться. – Может, и про тебя стоит сказать то же самое? – Я уже ничего не знаю. Ничего не знаю, – его обезоруживающая улыбка меня окончательно пленила. – Это так глупо, так спонтанно… – Пусть будет глупо, пусть будет спонтанно! Мне всё равно! – Правда? А ты, оказывается, не такой уж и ершистый. – А ты – не такой зазнайка! – О, я уже успел прослыть зазнайкой?