"Не давай мне времени пустого, Что б "вдруг" не стало вам хуево."
"POV Есенин"
Сколько я спал? И спал ли я вообще? Вроде я только прилег на кровать, осматривая свою комнату, как меня уже будит мать. Добудиться до меня довольно сложно, это точно, если по-настоящему устал, то пусть хоть пушки под ухом палят, не поднимусь. Маме, как никому другому это известно. Естественно, она многое обо мне знает, однако далеко не все. Так ей до сих пор неизвестно, почему я внезапно уехал тогда жить к отцу, с которым она в разводе уже как десять лет и с которым у них чуть ли не война была из-за меня и Напа. Детей друг другу уступать никто не хотел, все вели с нами ласковые разговоры на тему "кого ты больше любишь и с кем хочешь остаться", подарками задабривали. Жуткое было времечко, чувствуешь себя не человеком, а ценной вещицей на аукционе, о чьих чувствах и не заботятся даже. В конце концов, все закончилось тем, что отец перешел в разряд так называемых воскресных. Довольно трудно уделять достаточно внимания детям, когда ты живешь в другом городе. По крайней мере, деньги он переводил исправно, старался звонить почаще, интересуясь, как дела. Правда, в самых общих фразах. Об особой откровенности речи и не шло. Что ж, это здорово сыграло мне на руку в моем желании скрыться. Не было нужды выворачивать душу наизнанку. Достаточно натянуть привычную маску «все нормально», не давая эмоциям вырваться наружу. При людях, по крайней мере. Когда я поставил мать перед фактом, что я уезжаю доучиваться к отцу, она устроила мне дикий скандал. Чуть ли не врагом народа объявила, прокляла и пожелала никогда не возвращаться. Со стороны могло бы показаться, что это совсем не в характере моей мягкой и любящей мамочки, но, на самом деле, только ее детям было известно, насколько деспотичной могла становиться эта любовь. Такое безграничное желание, чтобы сын до конца жизни оставался под крылышком ее опеки и не рвался в одиночное плавание. С Напом у нее такой номер не очень-то проходил, братец был ершистым и уверенным в себе подростком, сразу дал понять, что такого терпеть не намерен и границы свои для нее четко определил. Со мной до поры до времени это у нее прокатывало, Наполеоновских качеств мне всегда не хватало, да и любил я ее очень. Но на тот момент, когда я решил покинуть город, ничто уже не могло повлиять на мое решение. Обстоятельства были сильнее любви к матери. Два года мы не общались с ней совсем. Она свято была уверена в своей правоте, храня обиду. Впрочем, как и я в своей, плюс не мог забыть тех ужасных слов, которые она наговорила мне. Было очень больно, что родная мать не хочет понять и принять моего решения, сразу вставая на дыбы. Итак, я жил с отцом. Знаете, это не так и плохо было. Я погрузился в учебу, стараясь забыться. Отец меня ни в чем не ограничивал, даже наоборот, поощрял все мои начинания. Настолько, видимо, хотел, чтобы я предпочел жить с ним, а не с матерью. Неужели старые амбиции взыграли? Почему-то я так и не спросил у него об этом. Ну а я, конечно, играл роль любящего и заботливого сына. Обстоятельства обязывали. Но я думаю, что он догадывался об этом и позволял мне. Между нами установились ровные добрососедские отношения. В общем, жизнь была не такой и плохой, даже я бы сказал прекрасной, но всему приходит логический конец. И это не являлось исключением. С матерью мы помирились спустя два года молчания. Она не выдержала и приехала к нам с отцом без предупреждения, с порога заключая в объятия и поливая слезами, приговаривая, что не выдерживает ее слово такой разлуки с сыном. Позднее у нас состоялся якобы разговор по душам, в ходе которого было пролито еще много-много слез, и прозвучала не одна мольба вернуться. Я наплел ей что-то о причинах, мол, тут выгоднее учиться и больше перспектив. И что я пытался объяснить ей все это ранее, но она, ослепленная злостью, не пожелала меня слушать. Она вроде поверила и простила, наконец, смирившись с моим решением, но потребовала, чтобы после учебы я вернулся к ней. Я с дуру согласился, лишь бы она успокоилась, думая, когда это еще будет. Кто бы знал, что время пролетит так незаметно. И вот, я дома. Признаться, я соскучился и по матери, и по старым местам, но всё же лучше было бы мне не появляться тут. Жопой чую, что-то случится в самое ближайшее время. Интуиция у меня всегда была развита хорошо, благодаря ей я избежал множества неприятных ситуаций. И тогда, если подаваемые ей сигналы верны, то будет ой как нехорошо. Так собственно и вышло. Поднялся я с кровати уже после того, как Дюма ушла вниз и сказала мне поспешить, мол, стол накрыт. Я мимоходом взглянул в зеркало, и увиденное меня не очень-то радовало. Чего я там мог увидеть нового, как не себя: тощего паренька с отросшими светлыми волосами, которые кудрями спускались до плеч. Не очень высокого и немного нескладного. Я всё ненавидел в себе. С детства ненавидел то, что был полным, и все смеялись над этим. Сколько же страданий принесли мне проблемы с лишним весом! Насмешки жестоких сверстников, готовых затравить любого, кто сильно отличается от них. Переживания о неспособности также активно участвовать в спортивных играх, как и все остальные. Комплексы по поводу того, что никогда никто не захочет построить отношения с таким уродцем, как я. А в итоге.… Нет, не хочу сейчас об этом! После переезда и стресса я стал стремительно худеть и в итоге превратился в это нескладное существо с женоподобным лицом, тонкими запястьями и шеей. Вздохнув и растрепав волосы, я сбежал вниз по лестнице и так и замер с офигевшим выражением лица, глядя на то, что меня ожидало."Конец POV "
- Еееесюшка, смотри, кто приехал, правда, неожиданный сюрприз? - радостно воскликнула Дюма, подходя к Есенину и обнимая его за плечи. И правда, сюрприз был очень неожиданным. Посреди комнаты и уже за столом сидел Наполеон собственной персоной со своими друзьями, которые когда-то были общими. Дюма радостно болтала, словно не замечая, как цвет лица Есенина приобретает всё более бледный оттенок (хотя, казалось бы, куда бледнее) и не чувствовала, как его тело затрясло. - Ну, привет, братишка. Я, как узнал, что ты приехал, вернулся и друзей позвал, - беззаботно проговорил Наполеон, как будто ничего и не произошло, - как же так, ты так быстро тогда уехал, мы же даже и не попрощались. Я так скучал! Наполеон с Дюмой еще что-то говорили, Есенин не слышал ни мать, ни брата, голоса слились в унисон и фразы не несли совершенно никакого смысла. Взор парня был устремлен на компанию, сидящую около Напа и в частности на взгляд горящих карих глаз, который не выражал на данный момент ничего, кроме как интереса над разыгравшейся ситуацией. - А он что тут делает? - со злобой произнес Есенин и, не дожидаясь ответа, на подкашивающихся ногах убежал наверх под удивленные взгляды матери и брата.