Неосознанное

Сэм с тихим шелестом перелистывает страницу книги. Его личный кошмар стоит сзади, обхватив спинку кресла руками, и заинтересованно смотрит в книгу из-за его плеча. Тихо хмыкает. Картинка его явно зацепила. — Я не понимаю, зачем вечно рисовать такое рогатое и жуткое чудовище, — недовольно ворчит Он.- Я ведь совсем на него не похож. Ведь не похож же, верно, Сэмми? «Верно, ты в тысячу раз хуже» — хочется ответить Сэму, но он молчит. Лишь задумчиво разглядывает черно-белые языки пламени на картинке, обнимающие мрачную фигуру Дьявола, и листает дальше. Он заново узнает эту историю, вспоминает все. Восстание на Небесах, падение, вечное заключение в Аду и статус «любимой страшилки людей». У падшего ангела Люцифера совсем незавидная судьба. Впрочем, как и у самого Винчестера. — А Михаила красавчиком сделали. Тоже мне, воин в сияющих доспехах, — сквозь зубы шипит Дьявол, не скрывая злобы и зависти в голосе.- Ты только посмотри на его смазливую морду. Кажется, меня сейчас стошнит… Сэм бросает беглый взгляд на правильные черты лица архангела Михаила, на меч, который он сжимает в сильных руках, на его белоснежные крылья, и с громким хлопком закрывает книгу, откладывает ее в сторону, берет следующую. Габриэль терпеливо смотрит на все это из соседнего кресла. Он ждет. Ждет, пока Сэм, наконец, сможет удовлетворить свое любопытство, чтобы Новак мог удовлетворить свое. Да, он знает насколько это рискованно — давать Винчестеру религиозную литературу подобного рода. Он знает, что это может только усугубить бред, ухудшить положение еще больше. И он определенно думал об этом, когда брал в библиотеке все эти книги, думал, но не смог отказать. Потому что Сэм смотрел на него так затравленно, так умоляюще. Потому что Сэм просил у него ответов, которых Габриэль дать не мог. Потому что Сэм совсем запутался во всем этом. Просто того, что Винчестер его о чем-то попросил, было достаточно, чтобы пойти на очередной риск. Это было глупо и непрофессионально. Это было правильно. Наконец, Сэм откладывает последнюю книгу и поднимает на него уставшие глаза. Габриэль вопросительно вскидывает брови. Винчестер слегка мотает головой. — Я не нашел того, что искал, — коротко поясняет он. — Как он вообще выглядит, этот Дьявол? — хмурится Гейб.- Рогатый амбал с красной кожей и жилистыми крыльями? Сэм коротко усмехается в ответ. — Нет. Вовсе не так. Он…- Винчестер замолкает и задумывается. За его спиной Он с интересом ждет продолжения. — Ну, какой я, солнышко? — тянет низкий бархатный голос.- Невозможно красивый? Сногсшибательный? Невероятный? — Обычный. — О-оу, — разочарованно выдыхает Дьявол, — выходит, обычный. — Да, он обычный, — тихо подтверждает Сэм и продолжает с едва заметной улыбкой, — такой же, как любой человек. Как какой-нибудь почтальон, который улыбается вам каждое утро, или сосед-семьянин, собака которого так раздражает вас. Он настолько повседневный, настолько заурядный, что им может быть кто угодно. И это даже немного пугает… Габриэль прикрывает глаза, трет тяжелые веки пальцами. Обычный, заурядный, такой как все… Выходит, Сэм мог видеть его где угодно. Сосед по лестничной клетке, начальник на работе, актер в низкопробной мыльной опере, парень с плаката зубной пасты. Лицо личного Дьявола Винчестера могло принадлежать кому угодно. Кому угодно. Даже пресловутому санитару этой больницы. Новак распахивает ресницы, напряженно думает над этим несколько секунд и вновь поднимает глаза на Сэма. Тот просто поражает своей невозмутимость. — Сэм, сколько ты уже лежишь в этой клинике? — Около пяти месяцев. — Пять месяцев… Скажи мне, из этих пять месяцев ты помнишь абсолютно каждый день, кроме сеанса гипноза? Были ли у тебя еще провалы в памяти? Потери во времени? Сэм серьезно смотрит на Габриэля, после отводит взгляд, начинает что-то считать, загибать пальцы. — За эти пять месяцев, доктор Новак, — после своих подсчетов произносит Винчестер, — у меня было восемь психиатров: пять мужчин и три девушки, я прошел около сотни различных психологических тестов, посмотрел два фильма и получил не менее десяти предположительных диагнозов. За последний месяц я прочел семь книг, в последней было 309 страниц. Я все это помню. Помню во всех самых ярких подробностях. Так что моя память работает исправно, если не брать в учет события, произошедшие раньше этих пяти месяцев. — И ты не помнишь, что видел здесь это лицо? Сэм мотает головой, Габриэль тяжело вздыхает. Догадки в его голове начинают постепенно иссякать. Сэм видит Дьявола. Что это значит? Почему именно Дьявола? Почему именно в таком виде? Все так сложно. — Все так сложно, — произносит Он и ехидно смеется.- Будьте проще, парни. Давайте просто закажем пиццу, включим музыку и будем развлекаться. Ну что, как вам идея? Сэм неприязненно косится на Него и слегка морщится. Ему уже ненавистен сам звук этого низкого голоса, что уж говорить об идиотских идеях его обладателя. — Ладно, — устало произносит Габриэль, поднимаясь со своего кресла.- Ладно, Сэм. Мы попробуем составить его фоторобот и тщательно поискать, а пока, — доктор достает бумагу и карандаш из своего стола, а после протягивает их Сэму, — пока ты можешь попробовать нарисовать его. Просто изобрази то, каким ты его видишь. Как умеешь. Сэм озадаченно смотрит на карандаш, после переводит сомнительный взгляд на Гейба и хмурится, но ободряющая улыбка Новака заставляет его поверить в то, что это неплохая идея. В конце концов, попытка не пытка. Винчестер кладет бумагу на тумбу и задумчиво смотрит на пустой лист. Его лицо, какое оно? Сэм быстро поднимает взгляд и замечает, что Он встал посреди кабинета в какую-то странную позу, будто подражая греческому богу с картинок. — Так нормально, Сэмми? Или, может, мне боком повернуться? — ехидно смеясь, спрашивает Дьявол. Сэм вздыхает и делает первый штрих на бумаге. «Его лицо… Широкое. Мужественное. Омерзительное». Габриэль наблюдает за Сэмом со стороны, подмечая, что тот постоянно смотрит куда-то в сторону: пытается срисовать портрет своей навязчивой галлюцинации. Чье же это лицо? Доктор задумчиво жует собственные губы и мрачно хмурится. Дьявол. Сатана, Вельзевул, Мефистофель, Люцифер… Люцифер. Телефон на тумбе резко вибрирует, и на его экране высвечивается недовольное лицо Люцифера Хауэра. Сэм вздрагивает и переводит взгляд на изображение, пока Габриэль быстро вскакивает, хватает мобильник и нажимает на кнопку ответа. Голос на том конце провода звучит вполне обыденно. — И вам доброе утро, доктор Хауэр. Только, Люцифер, давайте быстрее. У меня сеанс, — скороговоркой произносит Гейб, отходя к окну. — Я думал, что твой сеанс только через полчаса, но впрочем… Что тебе сказала Наоми? — Сказала, что тем или иным психиатрам не стоит нарушать правила больницы, если они не хотят потерять работу. — Ты прислушался? — Ну, если тебе интересно, то в данный момент я как раз этим и занимаюсь, — Габриэль кидает быстрый взгляд на библейские книги, которые были хаотично разбросаны у него по столу, и нервно усмехается. — Габриэль, — осуждающе начинает Люцифер, но звонкий голос Гейба тут же перебивает его. — Обсудим это позже, окей? Я сейчас занят. И, не дождавшись ответа, Габриэль сбрасывает звонок, кладет телефон в карман и поворачивается к Сэму. Зеленые глаза Винчестера неотрывно смотрят на него в немом шоке, бледные губы чуть трясутся. — Что с тобой? — нахмурившись, спрашивает Новак. Сэм медленно моргает, сглатывает ком, застрявший в горле, и тихо произносит: — Доктор, можно я… Возьму ваш телефон. Всего на секунду. Габриэль настороженно смотрит на Сэма, пытаясь найти подвох в этой просьбе. Но щенячий взгляд и выражение полной потерянности на бледном лице лишают его всякой возможности мыслить критически. Стоит ему уже научиться продумывать последствия. Но не сейчас. Гейб протягивает Винчестеру свой телефон и поджимает губы, чувствуя болезненный укол чего-то, отдаленно напоминающего чувство долга. — Спасибо, — едва слышно бормочет Сэм. Он быстро заходит куда-то, пару раз касается экрана тонким пальцем, а после резко застывает. Вообще не двигается. Только чуть дрожат крылья его носа, выдавая волнение. Так проходит целая минута. — Что ты там нашел? — не выдержав, спрашивает Габриэль. Сэм бросает на него рассеянный взгляд, после вновь опускает его в телефон и ерзает на кресле. Дьявол подозрительно молчит, но Винчестер слышит его размеренные шаги у себя за спиной. Выжидает. Как хищник жертву. Наконец, Сэм шумно выдыхает, откашливается и медленно, но довольно спокойно произносит: — Вы хотели знать, как Он выглядит, доктор? — Сэм замолкает и протягивает Габриэлю телефон с открытой фотографией.- Это и есть мой Дьявол. С экрана на Габриэля недовольно смотрит Люцифер Хауэр. Новак изучает глазами лицо своего коллеги, склоняет голову на бок и задумчиво хмыкает. Через секунду на его лице появляется легкая улыбка. — Сэм, ты что, шутишь? — весело спрашивает доктор.- Это что, игра слов? Люцифер — имя Дьявола? Сэм недоуменно смотрит на Новака и серьезно сдвигает брови к переносице. Нет, он не шутит. С такими вещами вообще не шутят. Он говорит серьезно, а от того и еще более страшно. Раскатистым громом кабинет оглашает смех Дьявола. * Люцифер не верит в Бога. И не потому, что это противоречит его странному имени, но скорее потому, что это противоречит всей его скептической натуре. Он привык ставить под сомнение многие вещи, искать новые пути, исследовать, изучать. Из него вышел бы неплохой ученый, но Люцифер предпочел стать психиатром, потому что нет области в человеческой жизни столь глубокой и столь неисследованной, как человеческое сознание. Люцифер не верит в Бога, но еще больше он не верит в совпадения. А, значит, библейские книги на столе в пустом кабинете Габриэля просто не могут быть простым совпадением. Он достаточно хорошо знает Новака, чтобы понять, что тот затеял очередную глупость. И эта глупость снова со всей силы ударит Гейба под дых. Нет, Люцифер не филантроп, но ему хочется немного помочь Габриэлю. Потому что должен же быть хоть какой-то лучик света в этом царстве белых халатов, серых рубашек и желтых стен. И этим лучиком всегда был Гейб со своими конфетами, веселыми улыбками и раздражающими шутками. Хоть что-то живое. Люцифер не сильно удивляется, когда обнаруживает, что дверь в его кабинет приоткрыта. Взлом двери у Габриэля что-то вроде приветствия. Что ж, хорошо, что он хотя бы нашелся, а то Хауэру уже надоело искать. — В следующий раз ты можешь предупредить заранее, чтобы я не тратил время на поиски, — спокойно произносит Люцифер, проходя в свой темный кабинет. Свет выключен. Габриэль сидит в его кресле за его столом, но лица шатена невозможно разглядеть. Лишь блеклый свет фонарей с улицы очерчивает силуэт белого халата и каштановых волос, не более. Новак не спешит что-либо отвечать. Его молчание долгое, тяжелое, напряженное. Оно выдает то, что Габриэль пришел сюда не просто так и просто так уходить он тоже не собирается. Он ищет ответы. А Люцифер уже давно ждет вопросов. — Наоми сказала…- неспешно начинает Хаэур, желая нарушить установившуюся тишину, но его вдруг перебивает шипение Габриэля. — Плевал я на Наоми, — тихо, но отчетливо произносит он.- Если спросит, то можешь так и передать ей. Я здесь по другому поводу. Люцифер вопросительно изгибает брови, ожидая продолжения, но Габриэль снова медлит. Сомневается. Неприятный запах сомнений витает в воздухе, становясь то пронзительно резким, то вовсе сходя на нет. Гейб сомневается, но он все же пришел. Очевидно, не смог отказать себе в этом маленьком капризе. — Итак, я хочу поговорить вот о чем, — произносит Габриэль и достает из своего кармана какой-то небрежно смятый лист.- Я процитирую кое-что, если ты не против. Кхм… «13 апреля, пятница. Поступил пациент с амнезией, при котором была найдена визитка с именем «Сэм Винчестер». Больной находился в тяжелейшем психозе, проявлял агрессию. После успокоительного пришел в стабильное состояние, поговорил с дежурным врачом, потом перестал идти на контакт. Говорить отказывается. Аппетита нет. Предположительный диагноз: шизофрения». Далее следует подпись дежурного врача, — Габриэль шумно сглатывает и втягивает носом воздух.- Люцифер Хауэр. Люцифер медленно кивает, но никак не комментирует услышанное. Он уверенным шагом подходит к кожаному креслу, садится в него, скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на Габриэля. Новак чувствует, что это явное приглашение продолжить. — Я хорошо помню тот день, когда меня назначили врачом Сэма Винчестера. Первым делом я тогда пришел к тебе, чтобы спросить, что ты знаешь об этом пациенте. Не напомнишь, что ты тогда мне сказал? — Я сказал, что ничего о нем не знаю, — услужливо подсказывает Люцифер. — Верно. Это хорошо, что ты помнишь это. По крайней мере, доказывает, что память у тебя в порядке, — поджав губы, произносит Габриэль. — Этим ты, вероятно, хочешь уличить меня во лжи? — спокойно говорит Хауэр.- В таком случае, Габриэль, я вынужден разочаровать тебя. Со дня поступления Сэма на тот момент уже прошло… Сколько? Четыре месяца? С моими объемами работы, пациентами и бытовыми проблемами не мудрено то, что я забыл этого парня. Мне жаль рушить твою теорию, но она не подкреплена ничем, кроме простых подозрений. Впрочем, это тоже чересчур много для такого мелкого случая. Произошло что-то, о чем я не знаю? Габриэль шевелится в кресле и тяжело вздыхает. Люциферу кажется, что он даже слышит, как учащает ритм и без того трепещущее сердце Новака. — Да, произошло, — негромко подтверждает Гейб и мрачно хмурится.- Ничего особенного. Просто Сэм Винчестер утверждает, что голос в его голове обрел материальную оболочку и лицо. Твое лицо, Люцифер. Хауэр хмыкает, откидывается на спинку кресла. Ни шока, ни испуга, ни даже маленького удивления. Ни-че-го. Будто Люцифер все знал наперед и лишь ожидал, пока Габриэль произнесет это вслух. Невозможно оставаться таким хладнокровным и не быть при этом отъявленным психом. Это просто невозможно. Габриэль чувствует, как злость медленно начинает закипать в его жилах. — Я предполагал, что неудачный сеанс гипноза, может сказаться на его восприятии голоса, но не думал, что все обернется так. Интересный случай, — низко тянет Люцифер, полу прикрыв глаза. И Габриэль не выдерживает. Подбородок его чуть дрожит, руки сжимаются в кулаки, в глазах вспыхивает злоба. — Интересный случай? Интересный случай, мать твою? — рявкает Новак, испепеляюще глядя на психиатра.- Ты, может, сломал ему всю жизнь этим! Может, это приведет к абсолютной потере рассудка, а ты говоришь «интересный случай»! Что за дерьмо, Люцифер? Это, по-твоему, помощь людям? — Во первых, — голос Люцифера резко прерывает тираду Новака, а сам его обладатель заметно мрачнеет, что выглядит довольно жутко, — я не хотел участвовать во всем этом. Потому что я знаю цену последствий, Габриэль. И я предупреждал тебя сотню раз, но ты не послушал. Так что, если хочешь найти виноватого, то поищи чуточку внимательнее и желательно в своем отражении. А, во вторых, всему всегда можно найти рациональное объяснение. — Я жду твоего объяснения на этот случай, — по-прежнему раздраженным тоном, но уже заметно спокойнее произносит Гейб. — Здесь все предельно просто, — невозмутимо отвечает Хауэр.- Мое лицо — первое, что Сэм увидел после выхода из гипноза. Мой голос — первое, что он услышал, когда прибыл в клинику. Все, что происходит с человеком в первый раз, вызывает особенно яркие эмоции, а, значит, и ярче откладывается в памяти. Возможно, его подсознание сохранило именно мой образ и даже связало его с чем-то плохим, как, например, психиатрическая клиника, успокоительное, гипноз… Я явно не вызываю симпатию у его бессознательного. Люцифер криво усмехается, но глаза его не смеются, а все еще внимательно наблюдают за Габриэлем. Сомнения Новака достигают своего апогея, что незамедлительно отражается и на его лице. Подозрение постепенно сменяется интересом, интерес — задумчивостью, задумчивость — осознанием. Ведь все, что говорит Люцифер, логично. Это рационально и собранно, трудно придраться. Показания же Сэма по другую чашу весов абсолютно хаотичны, спутаны, сомнительны. Гейб верит Сэму, Сэм верит тому, что говорит. Но ведь есть огромная разница между «быть уверенным в своей правоте» и «быть правым». И все это снежным комом накручивает в голове Новака. А Хауэр наблюдает за этим, не отрываясь, словно пытается по мимолетному движению губ Габриэля отследить его окончательное решение, словно смотрит интереснейшее кино. — Что ж… Возможно, ты прав, — наконец, через силу произносит Новак.- Возможно, его сознание просто сохранило твой образ и связало его с чем-то плохим. Но все же… О чем вы говорили с Сэмом 13 апреля? Он поднимает на Люцифера заинтересованный взгляд, но тот лишь слегка качает головой. — Я не помню, Габриэль. Извини. Тихий вздох срывается с губ Новака и растворяется во вновь образовавшейся тишине. На этот раз нарушить ее еще сложнее. — Что слышно о Дине Винчестере? Он еще не нашелся? — спрашивает Люцифер, делая глупую попытку завести разговор. Габриэль бросает на него тяжелый взгляд и медленно поднимается с кресла. — Дин Винчестер мертв, — ледяным голосом отрезает Гейб, неспешно обходя дубовый стол. — Что? — У меня были устаревшие данные. Оказывается, его тело нашли в соседнем штате несколько месяцев назад, но эта информация огласке не придавалась. Слишком жуткий случай, знаешь. По одной из версий на него напал какой-то бешеный зверь. Тело было так искалечено, что его опознали только по Импале, которая была оставлена им неподалеку. Они будто меняются местами. Теперь очередь Габриэля говорить хладнокровным спокойным тоном, и очередь Люцифера ошарашено смотреть ему вслед. Будто бы так восстанавливается потерянное равновесие и баланс. — В любом случае, попросить о помощи Дина я больше не могу, — тихо говорит Габриэль. «Как и тебя», — мысленно добавляет он. Поверил ли он Люциферу? Нет, определенно нет. Сомнений в его голове было слишком много, а ответы Хаэура казались слишком легким решением всему. Ложь всегда соблазнительно легкая. Она создает иллюзию, будто все объясняет, но на деле лишь подливает масла в огонь. Габриэль не знает, врет Люцифер или же говорит правду. У него нет ни малейшего повода не доверять этому человеку с идеальнейшей репутацией, который столько раз спасал его задницу. На одной чаше весов мнение Люцифера, на другой — мнение Сэма. Сэма — пациента психушки, с тяжелым психическим расстройством, который не может даже вспомнить, в каком году он родился. Сэма — парня с невероятными пронзительными зелеными глазами, который не умеет лгать… Габриэль закрывает дверь кабинета до того, как Люцифер успевает понять, что ему не удалось убедить Новака, и до того, как Гейб сам окончательно поверит в эти логичные доводы. * Больничный коридор кажется слишком длинным. Удары сердца эхом раздаются по нему, гулко ударяясь с серые стены. Габриэль часто дышит сквозь зубы от волнения, но не останавливается. Он полон решимости. Он должен все исправить, здесь и сейчас. — Извините, я могу войти? — спрашивает Новак и приоткрывает дверь в уютный маленький кабинет. Девушка, сидящая за столом над бумагами, вздрагивает и поднимает на него удивленный взгляд. Несколько секунд смотрит на него так, словно не может поверить в его существование, но после в миг принимает свой обыденный вид. Лишь в глазах ее читается плохо скрываемое удивление. — Доктор Новак, я… я не ждала вас, — произносит Анна с запинкой и принимается поправлять бумаги на своем столе, тщетно стараясь привести их в порядок. Ручка медленно катится к краю, падает на пол и Анна сползает с кресла, чтобы достать ее. Или чтобы спрятаться от Габриэля? Новак спокойно наблюдает за смятением Анны, он ожидал именно этого. Потому что он уже достаточно давно знает эту девушку: она училась на его факультете, но двумя курсами младше. Милая хрупкая Анна, типичная заучка, посещающая все лекции без исключения, маленькая заурядная девочка… Она пошла на врача, потому что хотела помогать людям, она зубрила учебники, потому что думала, что это поможет ей стать хорошим психиатром. Наивная. Анна никогда не смогла бы им стать, ведь она принимала все слишком близко к сердцу. Она жалела своих пациентов и утешала их, когда они безмолвно молили о толчке или пуле в лоб. Поэтому ей назначали только безнадежных больных. И, кажется, она это знала. — Да, я не предупреждал, — с легкой улыбкой говорит Габриэль, усаживаясь на стул.- Но я пришел по делу. Вернее, с просьбой. Он пытается улыбаться искренне, чтобы Анна ничего не заподозрила. Все же, врет н намного лучше. Девушка вновь ровно усаживается в своем кресле, стискивая пальцами ручку, и вопросительно смотрит на Габриэля. — Чем я могу быть полезна? — спрашивает Анна, пытаясь принять уверенный серьезный вид. — Да так, я просто хотел поговорить об…- говорит Гейб, но тут же замолкает, обрывая свою нарочито веселую браваду. Он отводит глаза и едва слышно произносит, — Я просто хотел спросить, как он… Вопрос Габриэля пугает Анну, поэтому она старается принять еще более уверенный вид. Нервно расправляет плечи, вскидывает голову и беззаботным, но немного напряженным голосом щебечет: — Ему становится все лучше и лучше. Депрессивные мысли уже почти не прослеживаются, рисунки становятся все ярче, а сам он очень…- Габриэль поднимает на рыжеволосую полный какого-то безысходного отчаяния взгляд и она тут же замолкает. Вся ее маска будто в одночасье рушится, уступая место слабости и искренности. Анна вся опускается, поджимает губы и тихо совсем по-детски всхлипывает.- На самом деле, все ужасно. Никаких продвижек, абсолютно ничего. Он почти не ест, все время сидит у окна и смотрит в небо. Да что уж там, он даже мое имя до сих пор не может запомнить… Анна делает попытку рассмеяться, но у нее выходит только жалкое хныканье. В глазах ее застывают непрошенные слезы. Габриэль смотрит на все это с огромной жалостью и чувствует, как в груди его болезненно щемит сердце. Бедная маленькая Анна. Беспомощная, потерявшая всякую надежду, девочка. Неужели, она этого заслуживает? — Анна, это все моя вина, — через силу низко произносит Новак, прикрывая глаза. — О, нет, Габриэль. Ты не виноват, не кори себя, — поспешно отвечает девушка, но Габриэль чувствует, что думает она совсем по-другому.- Единственное, если бы заходил чаще. Если бы согласился мне помочь, тогда, может… — Я не мог. Просто не мог. Это было выше моих сил. — Но сейчас ты пришел. Зачем, Габриэль? — девушка испытующе прищуривает глаза. — Не по своей воле, но…- Габриэль тяжело вздыхает и продолжает глубоким низким голосом, — Мне необходима твоя помощь. Симптомы моего пациента похожи на то, что происходило тогда. Я просто боюсь… Я боюсь повторить свои ошибки. Пожалуйста, дай мне возможность поговорить с ним. Всего несколько минут, умоляю тебя… И Габриэль действительно умоляет, потому что, возможно, это самый важный шаг в его жизни. А Анна только изумленно смотрит на него и не может поверить в происходящее. — Доктор Новак, — достаточно холодно говорит Анна, оправившись от своего приступа искренности, — это недопустимо. — Анна, прошу тебя… — Нет, можешь даже не пытаться. Представляешь, что сделает со мной за это Наоми? — Она ни о чем не узнает. — Все равно нет. Это мое последнее слово, — Анна упрямо хмурится, а Габриэль чуть прищуривает карие глаза. Последнее слово? Ну, нет. Он слишком хорошо умеет убеждать. * Темный коридор, самая дальняя дверь. Абсолютная тишина, если не считать отчаянно бьющегося в ушах сердца и неровного дыхания. Габриэль чувствует себя, как приговоренный к смерти, идущий на казнь. Его гильотина там, за дверью, там же и его личный палач. Он никогда еще так не боялся. Руки дрожат, здравый смысл в голове умоляет развернуться назад, но ноги несут вперед. Он не может отступить, не имеет никакого права. Габриэль замирает перед самой дверью. Оттуда как-будто веет могильным холодом. Или это только его разыгравшееся воображение? Ему требуется время, чтобы закрыть глаза и собраться. Медлить нельзя, у него всего пять минут, которые ему дала Анна. А, значит, нужно решаться. Новак шумно выдыхает, задерживает дыхание и слегка толкает дверь. С тихим скрипом она отворяется, пропуская его в абсолютную темноту комнаты. Мрак тут же ползет по полу к ногам Габриэля, нежно обвивает их и ластится к нему, как преданный пес к старому хозяину. Здесь так темно, что не видно даже тошнотворного желтого оттенка стен, да что там, не видно и собственных рук. Единственные источник света здесь — окно, за которым сейчас уже сгустились сумерки и начали появляться редкие звезды. Тусклый свет от него проходит по полу, нежно вливаясь в тьму, и обнимает одинокую фигуру пациента. Его невозможно не заметить, он невероятно всепоглощающе-черный. Слишком резкий контраст даже для столь скудного освещения. Он как обычно сидит на кровати, обнимая свои колени, одетый в больничную форму, которая велика ему на пару размеров. И как только Габриэль натыкается глазами на столь знакомый силуэт, в столь знакомой позе, сердце его в одно мгновение взрывается внутри. Силы его резко покидают, так что он не может сделать ни шага, сказать ни слова. Он может только стоять и смотреть на эту растрепанную черную макушку. Чернее, чем сама тьма. Наконец, пациент понимает, что он не один. Он дергает плечом, медленно поворачивает голову и поднимает на Новака затуманенный взгляд. Большие невыносимо голубые глаза смотрят на Габриэля с любопытством, пока на лице их обладателя не пробегает какая-то странная эмоция. Обветренные сухие губы вдруг дрожат и превращаются в вымученную улыбку. Он его узнал. Он рад. — Доктор Новак, здравствуйте, — хриплым голосом произносит пациент, тепло глядя на Гейба.- Я так рад, что вы зашли. Все внутри Габриэля Новака трещит и рушится по швам при этих словах, а больной продолжает смотреть на него все также внимательно, все также тепло, все также искренне. Его имя — Кастиэль. И он — личный палач Габриэля, самый безнадежный пациент этой клиники, человек без прошлого и будущего. Он — «тот случай».