from a to z

Последний урок. Химия. Я подразумеваю, вы шутите, когда говорите о концентрации внимания на предмете, да? Понимаете, дело в том, что я не разбираюсь в полярных связях и растворимости солей, меня совсем не волнует, с чем взаимодействуют щелочи и как реагируют кислоты на температуру, — понимаете, мне важно только, чтобы Тайлер (мистер Окли) обратил на меня внимание и назвал по имени.  Мы нарушаем правила. Запретный плод, знаете? Агрх, не важно, это ничего не значит. Я уверен, процентов 45 спят со своими учителями, и ничего. Да и не то чтобы мы [спали] друг с другом — он ведь периодически берет меня за руку, целует просто так и называет милым, когда стону. Кто знает, может, у нас, ну, любовь, или что-то. Как бы там ни было, я всегда счастлив его видеть, несмотря на константу отвратительного состояния души.  Звонок по-особенному на меня влияет — когда последний, химия, и Тайлер мимолетно улыбается. Ждет, как пятилетний ребенок, и я всеми не в слух сказанными частями тела чувствую: сегодня вечером проколю все пальцы, пытаясь пришить оторванные пуговицы рубашки.  Предсказуемо, что класс молниеносно распространяется в коридоре и кабинет пустеет.  Я едва не поддаюсь давлению недоумевающих одноклассников, что чередой переступают порог, но мысль о том, что в считанные секунды увижу любимую подсобку, побывать в которой не все могут похвастаться, коснусь, черт возьми, Тайлера, который в щепки рвет парней с обложек своей сексуальностью в этом свитере, получу обещанный засос и разобью парочку мензурок, от чего, надеюсь, он разозлится и загорится желанием меня наказать, придает всему смысл.  По опыту закрываю дверь на замок и, слыша протесненное сквозь зубы «Господи, иди наконец сюда», улыбаюсь. Медленно шагаю по направлению к учительскому столу и соседке двери подсобки, и, господи, поверьте, я умею двигаться так, чтобы заводить его сильнее, и, господи, я сам еле держусь, чтобы не рассыпаться кучкой пепла, и, господи, какой же он всё-таки сексуальный, я физически разрушаюсь.  Он захлопывает за нами дверь, прижимая меня к ней спиной, и поднимает мои запястья над головой, сжигая сантиметры между нами в щелчок пальцев.  — Я скучал. — Мы виделись вчера.  — Ты серьезно думаешь, что безупречностью небесных светил можно насладиться сполна? — Припрячь свои фразочки для шлюх, — я тяну его к себе за воротник небесной рубашки и замираю, когда кончики наших носов касаются.  — Мне не нужны никакие шлюхи, — сосредоточенно шепчет, когда я уже не в силах смотреть ему в глаза и чувствовать, как его руки скользят вниз и ладони гладят мои щеки. Большой палец невесомо проводит по моей нижней губе, и я ставлю себе напоминание записаться в школу плавания — утонуть в Тайлере слишком легко.  Мне было ментально непозволительно целовать его первым. Я томился, пока он рассматривал мое родимое пятно и щекотал дыханием шею. Я опустил руки к его волосам, запуская пальцы гулять между прядей, и выдохнул, надеясь, что он в конце концов пощадит мою неустойчивую детскую психику.  Я знал, что первый поцелуй будет снова болезненным — отучиться от привычки искусывать губы до состояния кровавых подушечек мяса не так-то и просто, и раны все еще саднят. Его губы крепко прижимаются к моим, и он давит всем телом на хрупкость моего скелета. Господи, его сексуальность лопает градусники, я ловлю ртуть губами и кожей, я ею дышу, и я хочу глубже.  Притягиваю ближе, обнимая за шею, когда его язык скользит по открытой ране и руки сжимают мои бедра.  — Ты соленый, — он дышит прямо в меня, и мои легкие от души за это благодарят — лишний галлон кислорода в такой ситуации никогда не останется лежать в кладовой.  — А ты учитель, — я оттягиваю его нижнюю губу зубами, поднимая руку на заднюю часть шеи и умело пользуясь моментом его удушенной слабости. Я могу точно сказать: Тайлер не против, когда я распускаю руки, и если перебарщиваю, останавливает жестоким захватом запястий и болезненным засосом в макро-коллекцию предыдущих.  Носить свитера с высоким горлом и нарушать правила — мои хобби, и я перехожу черту глубоких поцелуев, чтобы его губы опустились на мои скулы. Мелкие мокрые поцелуи преследуют холодные пальцы, щекочущие живот под рубашкой, и мои неконтролируемые гортанные звуки. У каждого есть точки, что при сложении с чьими-то губами, дают легкие, липнущие к гортани, и мозг, высыхающий до капли. Я, конечно, не биолог и не могу отвечать за стопроцентность возможности этой теории, но когда Тайлер целует, мое сердце отказывается качать кровь и нейроны взрываются миллиардом огоньков Милана.  Я физически разрушаюсь.  Сотни отмазок и «Мам, это синяки» бомбами падают в голове, и я изо всех сил стараюсь сжимать кулак в его волосах не слишком резко. Его засосы самые приятные и космически-фиолетовые, и я хочу больнее. Толкаюсь бедрами вперед, ударяясь о его руку, пока он наконец не поднимает глаза, не впивается в губы и не подхватывает за ягодицы. Я обожаю эту позу, потому что я для него очень легкий и мест для поцелуев становится больше. Ключицы выпирают из-под футболки, намокающей, и Тайлер быстро, комкая, ее стягивает. Он усаживает меня на подоконник, держа ладони на оголенных бедренных косточках, видимо, подразумевая, что контраст а) его пере-поцелуев, недо-укусов; б) общего жара и испаряющегося воздуха в легких; в) пота, бегущего по моей раскаленной спине; с ледяным окном, которого я почти полностью касаюсь, охладит мои порывы. Как же я люблю быть умнее мистера Окли и расстёгивать его джинсы, пока художник внутри него разукрашивает мою шею, ключицы и грудь.  Стягиваю его свитер, перехватываю высохшие от беспрерывных поцелуев губы, посасываю верхнюю, наконец срываю заслуженный стон.  Будет паршиво, если историк из соседнего кабинета услышит, как едва совершеннолетний выпускник гнется и дрожит под его коллегой, но чем паршивее, тем лучше, поэтому я рву задницу, чтобы оставить на мистере Окли засос.  Он в перерыве дыхания шепчет, что гореть нам в аду, а я, дерзости не имея, знаю, что жарче, чем сейчас, мне уже не будет и жалеть нечего.  Закидываю ноги за его бедра, наши джинсы брошены на пол, жду толчка и сразу хочу жестче.  Я не знаю, сколько раз смогу умирать под его повелением, но теория о бессмертии определенно доказана, здесь и сейчас, выпускником и преподавателем, занимающимися сексом в полупустом здании школы.  Я наслаждаюсь им сполна, не безупречным небесным светилом, — мистером Тайлером Окли, который носит свитера поверх рубашек и любит кусать ямочку между ключиц. Мы не выдуманные, мы натуральные и опрометчивые, однажды должные ответить за глупости и слабости; показывающие специализированный палец пялящимся с улицы на мою прижатую к окну голую спину.  Секс — это весело. Любовь, конечно, тоже, но если у вас порядок с вестибулярным аппаратом.  В детстве я страдал морской болезнью, но, думаю, пара кочек, и привыкну. В конце концов, с хорошим учителем можно поделиться всем, верно?  Я к вам сексуально расположен.