from a to z

Трой. Какое необычное имя. Самое обычное необычное. Трой. Такими именами называют оловянных солдатиков. Оловянный солдатик. Оловянный солдатик, который горит. Трой. Гаснущая искорка. Человек, вечно болеющий гриппом. Разбивающаяся о скалу волна. Мокнущий под проливным дождем котенок. Оставленный умирать на холодном асфальте герой. Самая грустная фарфоровая кукла. Он необычный. У него необычные глаза, он думает необычно и даже сидит — я видел: аккуратно обнимая себя руками. Я видел и его губы, и мелкие укусы, и запекшуюся кровь. Я видел улыбку без морщинок вокруг глаз, видел разбитые костяшки, длинные и, не могу отрицать, красивые царапины поперек вен. Мертвенную бледность, мешки под глазами, острые скулы. Я видел, как он грустит, думая, что никто не видит, как печется за свою безопасность, улыбается до удушья, будто впервые или будто в последний раз, я — видел. Мне доводилось. Мне доводилось в стороне наблюдать за каждым чьим-то движением, доводилось читать биографию по глазам, продумывать произошедшую ситуацию до мелочей по положению рук или отведению взгляда, мне — доводилось. Потому что я одиночка. Я привык прижиматься спиной к шкафчику и, закрывая глаза, представлять себя в компании каких-то чужаков. Я привык наливать полчашки кофе, чтобы при очередном намеренном толчке плечом не расплескать все себе на брюки. Я привык крепко сжимать челюсти в коридорах, потому что не горел желанием снова прокусить язык до крови от того, с какой силой меня притиснут к стене. Потому что я призрачное облако. Я, вжимая плечи, подробно изучал привычки и отличительные черты каждого из модной толпы и думал: почему я не могу трогать кого-то за локоть и целовать в скулу? Я помещал их образы в личную энциклопедию и каждый раз шарил там, когда одиноко сидел на полу пустого зала. Я мечтал однажды оказаться в их кругу, подышать их воздухом, поговорить на их языке. Их. Людей, которые каждую неделю с ядовитой усмешкой смывали со своих бит алую кровь. Мою. Потому что я одиночка. Потому что я прикасался к людям только из книг. Потому что я спиной чувствовал каждый камешек, когда каблуком лакированных туфлей втаптывали в землю. Потому что я не понаслышке знаю, какая на вкус кровь. Потому что я до сих пор не уверен, цело ли то ребро. Потому что на это всегда были причины. Я свято верил, что толпа бесславных ублюдков — особенные. Верил. А теперь я бью себя по рукам. Трой. Вот кто особенный. Трой. Такой обычный. Такой особенный. Трой. Это парашют, который хочется сшивать каждый раз, только он порвется. Это смесь сладости и горечи, пикантные нотки которой хочется без счета времени изучать, а ощущения — записывать в маленький блокнот. Птица, которую хочется заново учить летать после каждого падения. Тот, из-за кого не жаль сломать шею и провести полгода в больнице. Тот, на кого хочется без устали смотреть, изучая каждую мелочь произведения искусства. Трой. Трой Трой Трой Трой Трой Трой Трой Трой. Я должен что-то с этим сделать. Рука тянется к чужому бордовому свитеру, и пальцы крепко обнимают чужой локоть. Чужие глаза в замешательстве задерживаются в воздухе, пока губы смело шепчут: — Ты считаешь, что мы не знакомы, но я знаю тебя лучше, чем ты — себя. Выпьем кофе или я перевожусь в другой класс, чтобы забыть эту неловкую ситуацию? Холодное молчание, и в сердце задорно входят нож за ножом, преднамеренно опущенные в уксус и морскую соль. — Двойной мокко с карамелью. Большой. Без сахара.