Против всех

Иногда Дейдаре казалось, что он не сам распоряжаться жизнью. Все решают за него, и он волен лишь подчиняться чужим желаниям, не более того. Это немногим угнетало. Иллюзия того, что он распоряжается своей судьбой рушилась слишком стремительно. Проблемы наваливались одна за другой, не успевая разобраться с ними, Тсукури бесился и запивал злость алкоголем. Одинокие скучные вечера все чаще скрашивали различные парни и девушки — блондину было все равно, с кем проснуться. Выплеск адреналина и все — дальнейшее его не волновало. Он мог предоставить партнеру на ночь душ, но после тот должен был покинуть квартиру и навсегда забыть к ней дорогу. Проснувшись от слабой боли в висках, Дейдара с трудом приподнялся на локтях, осматривая свою постель. Подле него мирно спал парень, закинувший на него руку. Скинув с себя конечность, блондин тряхнул головой и сел на кровати, приходя в сознание. Почувствовав себя грязным от вчерашней ночи, он поднялся с места и зашел под душ, смывая намыленной мочалкой воспоминания о пьяном вечере и неизвестном ему партнере. Обмотавшись полотенцем по пояс, Тсукури заглянул в спальню и недовольно поморщился. Хидан — друг еще с универа — лениво натягивал на себя джинсы. Завидев блондина, он пробурчал что-то невнятное и, раскачиваясь, пошел в ванную комнату. — Круто, — нахмурился хозяин квартиры и собрал грязное белье, закидывая его в стиралку. Утро выходного дня, называется. Дейдара никогда не влюблялся. Не испытывал перед кем-нибудь трепета, не хотел заботиться о людях. Не любил он их, и это не ленился ему каждый день напоминать покойный отец. Конечно, без друзей и поддержки жить было сложно. Но он ведь гордый. Гордый до такой степени, что никогда не позволит себе помочь. Скорее, провалится и утонет в проблемах, но помощь не примет — это ведь унизительно. И плевать, что подумают о нем другие. Наоборот, ему нравилось, когда в спину долетали обрывки фраз: "Самолюбивый, гордый, эгоист, циник, надменный". Пожалуй, именно такого статуса он так старательно добивался себе в обществе. Но вскоре стал жалеть об этом, хотя и сам себе того не признавал. Признавать ошибки не входило в его компетентность. Если так сделал — значит, так было нужно. И который раз Тсукури устало вздыхал над работой, мысленно ругая себя за излишнюю принципиальность. Он не желал меняться ради кого-то, но понимал, что так ему не выжить. Сам же себя погубит свои длинным языком. А язык у него был действительно длинный, резал остро, словно бритва. Детское желание показаться людям независимым ни от кого до сих пор бурлило в нем. Осознание того, что нужно заняться самовоспитанием пришло еще в шестнадцать лет, но он все откладывал этот момент, находя отмазку в своем возрасте. Сейчас ему девятнадцать и до двадцати пяти он будет волен совершать глупости. Неделя тянулась долго. Время, словно издеваясь, будто намеренно замедляло свой ход. Новое начальство давило и Дейдара сутками не вылазил из работы. Ему нравился Учиха. Внешностью, тихим голосом. Они с Дейдарой были полностью противоположностями. И рядом со взрывным по натуре блондином должен был находиться именно такой — холодный, монотонный человек. Даже пусть скучный, неугомонность Тсукури надо было подавлять. Однако, несмотря на всю симпатию, Дейдара вместе с тем и ненавидел Итачи. Тот был слишком высокого мнения о себе, одного лишь надменного взгляда хватало, чтобы разозлить блондина. Он считал, что мужчина излишне набивает себе цену и источает слишком много пафоса. Здесь же Тсукури был пороховой бочкой, а Учиха — искрой. И каждый раз, стоило об меняться парой слов, как бочка взрывалась. Неизвестно, что до сих пор сдерживало мужчину от увольнения парня. По сути, ничего. Работал он хорошо, но с таким же успехом, а может и лучше, на его месте мог работать любой другой человек, который хоть как-то владел карандашом и бумагой. — Итак, по прошествию недели, я готов объявить первые результаты по зачистке персонала, — Итачи взял со стола лист бумаги, на котором ровным почерком обозначил каждого человека, который должен был собрать свои вещи уже сегодня. Атмосфера накалялась, чувствовалось напряжение абсолютно со стороны каждого работника. — Дан Като, Мисаки Мэй и Карин Удзумаки. Послышались облегченные вздохи со всех сторон, и Дейдара выдохнул, откинувшись на спинку стула. В этот раз его пронесло. Господин Като пожал руку Учихе и, поклонившись своим бывшим коллегам, вышел из помещения. Мисаки — женщина под сорок, что заведовала отделом кадров, поджала тонкие губы и посмотрела на Итачи сквозь толстые линзы очков. Она также молча покинула зал, не удосужившись попрощаться. Карин же подскочила на месте, заслышав свое имя, и недоуменно посмотрела на начальника. — Какого черта?! — Удзумаки явно не ожидала такого поворота. — Секретарши не требуются. Теперь каждый сотрудник сам будет в состоянии сделать себе кофе или распечатать тот или иной документ, — спокойно ответил на ее выпад Учиха. — Но вы же... — Мы не нуждаемся в ваших услугах, — повторил он, не давая девушке и слова сказать. Та, оскорбленная и униженная — по ее мнению, вышла из зала с громким хлопком, выкрикнув напоследок несколько нецензурных фраз в адрес кампании в целом. — Прекрасно. — Вы так просто увольняете людей? — выступила блондинка лет тридцати, недовольно посмотрев на брюнета. — Как же обоснование причины? Или хотя бы вообще причины? — Я не считаю нужным оповещать об этом вас. Занимайтесь своей работой и, желательно, как можно лучше. — Женщина хмыкнула и отвела взгляд в сторону. — У вас намечается день рождение одного из сотрудников. Вы дружный коллектив, я знаю, меня оповестили о том, что подобные мероприятия обычно проводятся здесь, всем офисом. Я не собираюсь этому препятствовать, но работу никто не отменял, поэтому все веселье строго после шести вечера. Свободны. Дейдара вышел вслед за всеми, чувствуя взгляд в спину. Мурашки по коже. Тсукури оказался в коридоре, привычно подходя к распахнутому окну. Затяжка, вторая. Уже смеркалось — пора домой.