I for u

12012 – Sadness NEGA – Endroll Его синтетические неестественные волосы покалывали мне скулу. От него пахло так, как пахнет в магазинах бытовой химии или, быть может, в косметических отделах: сладкие ароматизаторы мешались с более резкими, прослеживались оттенки спирта. Он только что вышел из душа и казался вымытым и отполированным от и до. Как новый автомобиль в салоне на продаже. Я невольно вдохнул запах его кожи, гладкой и белой, испещренной рисунками татуировок, когда руки окольцевали мою шею. — Устал? — хрипловато спросил он, и кончик его носа защекотал мне край уха. Дыхание с дрожью обожгло участок от мочки до шеи, и я по инерции передернул плечами. — Слегка. В сон клонит, — оправдался я. — Это погода. Она всегда так действует на тех, кто метеозависим. Я вздохнул, и этот вздох он поймал своей щекой, когда умостил подбородок на моем плече. Когда его руки поползли по моему животу, костяшки на пальцах выступили так отчетливо, что искривили цветные рисунки, расчерчивая их. Невольно я сконцентрировался на этом, а потом уже ощутил, что майка задирается выше над уровнем брюк. Кончиками пальцев он нарисовал невидимую линию от пупка и выше, я задержал дыхание, и в этот же момент почувствовал, как меня роняют назад. — Ты не должен так выматываться, — говорил он мне, облокотив меня спиной на свою грудь. У меня не осталось выбора, кроме как запрокинуть голову на его плечо. Губы тут же атаковали открывшуюся шею. — Если ты загоняешь себя, ничего хорошего из этого не выйдет. — У меня нет выбора. Он прижался губами к сонной артерии так плотно, что я сам отчетливо почувствовал, как сильно и тяжело стучит пульс. Дыхание обожгло кожу, а язык тут же прошелся по месту ожога; я плотно сжал губы, когда он плотно сжал коленями мои бедра, а меня — крепче в своих объятиях. Расслабиться не получалось. Вжикнула молния моих брюк, холодные гладкие пальцы забрались под белье, и я рефлекторно процедил в себя воздух, прикрыв глаза. В тот момент хотелось только кончить и ничего не видеть до следующего утра. В какую-то секунду я перестал опираться на его грудь и рухнул на спину, он тут же навис сверху. — Я хочу, чтобы ты чувствовал себя хорошо, — зашептал он, покрывая поцелуями шею, ключицы, плечо. — Так хорошо, как никогда. Я хочу, чтобы ты не уставал и не перенапрягался, я хочу помочь тебе в этом. Всегда хочу помогать. Пожалуйста, разреши мне, доверься мне. Под закрытыми веками я ничего не мог видеть — только чувствовал, как языком он выводит контур лилии на моем плече. Его пальцы у меня в паху творили что-то невероятное, я даже начал тяжело дышать и с трудом подавлял стоны. Я знал, что ему они ласкают слух и тешат самолюбие, но ничего не мог с собой поделать. Его слова казались искренними, но даже об этом я не хотел думать. Крашеные розовые волосы щекотали мне грудь, разрисованные руки касались моего тела. Это было так непривычно, но в какой-то момент стало совсем наплевать. Я не заметил, как выстонал «Рена», что подстегнуло его еще больше. Ночами у него вошло в привычку засыпать рядом со мной в моей квартире, в моей постели; неважно, как душно было в комнате, он всегда засыпал, прижимая меня к себе. Ночами я часто лишался сна лишь потому, что больше не хотелось видеть сновидения. Ночами мне снилось что-то, что отчаянно не хотело забываться. Я мог проснуться посреди ночи, а потом до утра смотреть в потолок, на черноту за окном, слушать дыхание мужчины рядом, тиканье часов. Я переставал любить ночь с каждым днем все сильнее. С приближением вечера не мог отделаться от мысли о своей искусственной бессоннице. Отчасти, наверное, именно поэтому я быстро утомлялся за день. Стоило мне закрыть глаза, как я тут же проваливался в сон, в котором старые лица всплывали одно за другим. Реалистичные и словно живые, они показывали мне картины настолько натуральные, что даже во сне я ощущал себя как нельзя хорошо. Мне было неважно, случалось это когда-то или же нет — там все казалось уместным и происходящим именно в настоящий момент. Пожалуй, я мог бы сказать, что чувствовал себя счастливым. До того момента, пока не появлялся один единственный человек. Он существовал в моих снах лишь доли секунды. В черноте всплывало либо его лицо в профиль, либо его руки. Настолько знакомые, что я мог в любое время с закрытыми глазами в точности описать их. Я не успевал ни о чем подумать, тут же все рассыпалось, и передо мной оказывался потолок собственной спальни, разрезанный светом от окна. Рядом Рена тихо сопел в подушку, по его худым голым плечам тоже ползло зарево фонарей. И так каждую ночь. Все было бы хорошо, если бы эти сны не оставляли после себя ощущение опустошенности и понимания того, что ничего нельзя вернуть назад. Ничего нельзя вернуть назад — с этой мысли начинался каждый мой новый день. С этой мыслью я поднимался на ноги, шел в ванную, варил кофе. И эта та мысль, которую я не мог озвучить вслух, не только остальным, но и себе тоже. — Все хорошо? — получил я вопрос за завтраком. Заспанный, он сидел напротив меня и подпирал кулаком щеку. — У тебя синяки под глазами. — Соседи угомонились только к утру, — солгал я. — Да? Я ничего не слышал. — Спишь как убитый. В продолжение беседы он незначительно улыбнулся, а после поднялся со своего места и вышел из кухни щелкать выключателями и шуметь водой. Периодически он заглядывал ко мне, говорил о том, что неплохо было бы закинуть ко мне его вещи, или что от меня ему ближе до студии. Мы поддерживали однобокий разговор, который был бесполезен для меня и нужен только ему. Я не помнил, почему все случилось так, как случилось. Не помнил, с какого момента он начал приходить ко мне, спать со мной, фактически жить у меня. Просто когда-то я не сказал ему «Нет». Его руки были худыми, откровенно костлявыми, начиная от тонких угловатых плеч и заканчивая длинными фалангами пальцев. Я всегда обращал на них внимание, с самой первой встречи. Есть люди — обладатели чего-то особенного, чего-то, что притягивает внимание окружающих. Руки Ю были чем-то особенным, они были способны приковать к себе взгляд другого человека. Может быть, исключительно мой, но мне этого хватало. В этих руках не было чего-то необычного, наоборот — они были обыкновенны и естественны; самые простые бледные худые руки. Однако мне всегда казалось, что такие руки могут принадлежать только Ю, и только такие руки могут быть у него. Как бы это сказать… полная гармония. Этот человек может делать то, что он делает, исключительно этими руками. Исключительно эти руки могут творить то, что творил Ю. Я помнил их по-разному. Помнил, как его пальцы касались клавиш. Невесомо и осторожно, словно одно более сильное нажатие сможет навредить инструменту. Он любовно играл на фортепиано этими руками. Его пальцы скользили по белой глянцевой поверхности, костяшки напрягались, подушечки едва заметно вдавливали поддающиеся клавиши. Этими руками Ю создавал в воздухе улетучивающиеся мелодии, которые оставались только в памяти тех, кому удалось их услышать. Я помнил, как его ладонь сжимала мою. Мои руки были холодными, а руки Ю — вспотевшими и горячими от того, как долго и сильно он сжимал деревянные барабанные палочки. Мы крепко сплетали пальцы, и я чувствовал себя уверенней и лучше от того, что он держал меня за руку. Мы могли без страха смотреть в зал, дрожь пропадала. Еще его руки я запомнил за длинные пальцы в своих волосах. Он прижимал мою голову к своему плечу и запускал пальцы в копну волос, когда в нее же утыкался носом. Вместо несвязных нелепых слов он гладил мои волосы и этим будто бы говорил со мной. Вот такими я запомнил руки Ю. — Ты заснул? — из легкой полудремы меня вытянул знакомый голос и какой-то фоновый шум. Сразу же стало прохладно, и, открыв глаза, я понял, что куртку, которой я был укрыт, сняли и отложили в сторону. — Перерыв закончился, давай просыпайся. Лен потормошил меня за плечо, развернулся и ушел прочь, я видел только его узкую спину, обтянутую черной водолазкой. Когда я поднялся и огляделся, увидел, что все были заняты своими делами. Рена, который мог бы виться вокруг меня, не подавал виду и сидел в стороне, настраивал бас. Он был таким — я понял это за время знакомства — он выглядел так, словно ему я не нужен, словно ему не нужен никто. Не казалось, что он сильно сосредоточен, но в то же время он занимался своим делом настолько самозабвенно, что не замечал никого вокруг. То было напускным, я железно уверен. Он будто бы говорил «Ты не хочешь меня — хорошо, меня не будет рядом с тобой. Но ты подойдешь ко мне сам». Я, конечно, не подходил. Просто по дороге домой наши пути пересекались, и в итоге он оказывался в моей квартире, где все повторялось раз за разом. — Давайте еще по кругу и расходимся, — я поднялся с дивана, в этот же момент Рена поднял голову. На какие-то доли секунды наши взгляды встретились, и я отвернулся. — Хорошо поработали, — его голос настиг меня на выходе из студии. — Ты молодец. — Да, ты тоже, — одним движением я обмотал шарф вокруг шеи, а после толкнул массивную дверь. Рена проскользнул следом. Февраль подходил к концу, но на улице шел снег. Мелкие белые точки спускались с неба и в холодном свете фонарей казались искрящимися мушками. За моей спиной раздался звон ключей, и в ряду припаркованных машин белая «Субару» моргнула нам фарами. — Довезти тебя? — он поравнялся со мной и, прихватив под локоть, остановил, когда понял, что я направляюсь не в сторону его автомобиля. — Я не домой. На его лице пару секунд пребывало недоумение, и он замолчал. Наше дыхание белыми клубами пара взмывало вверх и растворялось среди падающего снега. Рена смотрел на меня неотрывно, а потом мотнул головой и улыбнулся. Мне показалось, что через силу. — Скажи адрес, и я отвезу тебя. В салоне его машины было тихо и тепло. Он не включал музыку, и было слышно только, как приглушенно работает двигатель. Пристегнув ремень, я откинулся на спинку кресла и прижался виском к подголовнику, отвернулся к окну. За стеклом тут же замелькали огни улиц и случайные прохожие, но когда я закрыл глаза, не видел ничего, кроме темноты. Испытывал ли я ощущение неловкости? Пожалуй, нет. Я ехал на встречу с другим человеком, и мне казалось, что Рена не настолько глуп, что не мог понять этого. Он наверняка догадывался, что я еду проведать отнюдь не маму, не одноклассницу и не собаку своего двоюродного брата. Но, тем не менее, он предложил свою помощь. Вероятно, это было обусловлено его желанием помогать мне, которое он озвучивал не единожды и не дважды. И он руководствовался именно этим: сказал — исполняй. Он начал бормотать какую-то мелодию себе под нос, его хрипловатый голос рассеивался по салону авто и оседал где-то на дне моей головы. Мотив был знакомым. — Знаешь, — вдруг начал он, когда машина остановилась, скорее всего, на светофоре. — Мне всегда хотелось ездить вот так с тобой домой. После записи или репетиции мы вместе садимся в мою машину и едем к тебе или ко мне, чтобы вместе отовариться в супермаркете и вместе зайти в подъезд. В салоне мы слушаем музыку, которую вместе создаем, и ты рассказываешь мне все, что можно и что нельзя. Все-все. Ты кладешь свою руку поверх моей на переключатель передач, у тебя как всегда чертовски холодные пальцы. Я хочу согреть твои руки. Я слушал его с закрытыми глазами, невольно представлял все то, что он описывает, и это не пробуждало во мне ничего, кроме сожаления. Мне не было горько от того, что я не в силах реализовать его надежды; я сожалел о том, что это говорит мне уже другой человек. — Возьми меня за руку, — попросил он, вероятно, с улыбкой. Вероятно, от того, что понимал — этого не произойдет. Вероятно, от того, что знал — я не захочу потакать его желаниям. Однако даже при трезвом анализе его слов, я, словно на автомате, накрыл его руку своей, когда машина вновь остановилась на перекрестке. Наверное, это было минимальной компенсацией, на которую я был способен. Сбоку послышалась его усмешка, и я освободил его ладонь, когда ему нужно было переключить скорость. — Спасибо. Когда мы подъехали к нужному месту, он припарковал машину возле тротуара. Я сразу отстегнул ремень безопасности. — Кафе? — Рена выглянул в окно со стороны пассажирского сиденья. — Кафе, — подтвердил я, — спасибо, что подвез. — Во сколько вернешься? — Не знаю. Не жди. — Я уже надавил на ручку дверцы и готов был выйти из машины, однако он придержал меня за локоть. Придержал ненавязчиво, но с силой, не позволяя покинуть салон автомобиля. — Скажи, каково это заниматься сексом с человеком, которого не любишь? — его пальцы сжимали уже не локоть, а ладонь. Я чувствовал, какие они горячие, но не такие, как у него. Рена смотрел на меня в упор, и его слова звучали в моей голове снова и снова. Сказанные метко и уверенно, мне казалось, они сочились желчью, которую он не мог удерживать в себе. Как будто безответность пробивала трещины во всей внешней доброжелательности моего согруппника. — Спасибо, что подвез, — повторил я и быстро вышел из машины. Я не оборачивался, но знал, что за стеной падающего снега увижу его белую «Субару» и буду знать, что он провожает меня взглядом вплоть до того момента, пока за моей спиной не закроются двери заведения.