I for u

За спиной осталась улица с белым снегом и белым автомобилем моего согруппника. Как только я закрыл за собой дверь, мгновенно стало теплее, мелкие снежные хлопья, осевшие на куртке, тотчас растаяли, а уличный холод ударился в толстое стекло с вывеской «Открыто». Я услышал музыку, доносящуюся из динамиков в зале, уловил стойкий запах кофе, расплывшийся по всему помещению, поймал приветливую улыбку мужчины-работника гардероба, и от всего этого почувствовал себя немного лучше. Ощущение того, как меня поглощает темный салон машины, в котором нет ничего, кроме пронзительных глаз Рены и его колких слов, плотным налетом приставших ко мне, начало постепенно выветриваться. Я разделся и сдал верхнюю одежду в гардероб. Мы сразу заметили друг друга, как только я вошел в общий зал. За ровно стоящими столиками рассыпались люди, образуя пеструю шумную массу, но я сразу же выцепил взглядом именно того человека, который был мне нужен. Как раз в этот момент он поднял голову и отложил в сторону телефон, и я пересек помещение в его направлении. Рей пожал мою руку, мы опустились друг напротив друга. — Я заказал тебе только кофе, — произнес он и умостил локти на столе. — Не знал, что ты захочешь еще. — Все в порядке, я не голоден. Он был обычным, таким, каким я привык всегда его видеть — волосы без укладки, ни грамма косметики на лице, теплая серая толстовка. Рядом с ним стояла пиала из-под десерта и чашка с недопитым кофе — все как и полагается для человека, коротающего время за ожиданием. Мой друг смотрел на меня внимательно и неотрывно; казалось, что он, забыв про все, что окружало его до моего прихода, сосредоточился на мне. Это выглядело как «Ну, давай, рассказывай». Я неловко усмехнулся под таким четким прицелом. — Весь во внимании? — Вроде того, — он тоже засмеялся, а потом подпер кулаком щеку, как будто его ожидала длинная увлекательная история, которую он готов был слушать безотрывно. — Я давно не видел тебя. Разве это не повод поделиться тем, что происходит? — Ну… Наверное, я должен был рассказать все как есть, мол, так и так, постарался и собрал группу, мы уже играем вместе, они неплохие парни, талантливые и сговорчивые, но все же, знаешь, Рей, я скучаю по тем временам. Я мог бы выдать все на одном дыхании — я думал об этом столько раз, что одни и те же слова вертелись в голове ежедневно и разве что не ежесекундно. Спроси кто у меня о том, как обстоят дела с новой командой, я бы мог ответить так, не задумываясь ни на минуту. Только было одно «Но»: если бы я произнес это вслух, полное осознание и ощущение реальности тотчас бы обрушилось на меня, и я бы не смог идти дальше. Я не знал этого наверняка, но чувствовал, что так оно и будет, всем нутром. Пока я мог думать, что в скором времени все наладится, стоит лишь пережить трудности, я мог продолжать жить, не опуская рук. Я мог писать, я мог сочинять, я мог играть дальше. Но стоило мне еще раз напомнить самому себе, что это не то, и тут же все теряло всякий смысл. Я чувствовал, что разбиваю себя, и я не хотел повторять те слова вслух, чтобы еще раз наступить на больную мозоль. — Я бы хотел услышать тебя, — кивнул я ему. — От тебя нет никаких новостей, ты не играешь, верно? Подошел официант и поставил передо мной чашку с кофе. Идеально белую чашку с идеально черным кофе. Чтобы чем-нибудь занять руки, я принялся помешивать сахар на дне. — Пока нет ничего, что заинтересовало бы меня, — как-то без энтузиазма ответил Рей и, допив остатки своего напитка, поморщился. Остывший кофе наверняка был отвратительным на вкус. — Я ударился в путешествия: разъезжаю по гостям в разные города, — хохотнул он. — Все это время? — Ну почему — в свободное время от работы. Я понятливо промычал и сделал пару глотков кофе. Мы замолчали на несколько минут: пока я неспешно пил, Рей делал новый заказ, а потом просто смотрел на меня, ничего не говоря и ничего не требуя говорить взамен. Я отвел глаза к окну, за которым по-прежнему шел снег. Вдоль тротуара проезжали автомобили, моргая своими фарами случайным прохожим, и, видя их, я вспомнил белое авто своего согруппника. Сразу же отвернулся и столкнулся с внимательным взглядом друга. Тишина могла длиться ровно до того момента, пока она не становилась неловкой. — Я слышал, ты собрал новую команду не так давно, да? — начал Рей, когда, видимо, понял, что говорить первым я не тороплюсь. Я понимал, что эта тема неизбежна, и, может быть, я даже нуждался в том, чтобы высказаться, но ощущение запретности не покидало меня. Как будто если я произнесу хоть слово, то тут же взболтаю весь улегшийся на дне осадок. Я сделал глубокий вдох и, сняв очки, отложил их на стол. — Да, недавно нас официально представили. — Я тогда хотел позвонить и поздравить тебя, но опаздывал на самолет, прости, — он хрипло, но непринужденно засмеялся, — так что поздравляю сейчас, идет? — Идет, — выдавил я. Я ожидал естественных вопросов вроде «И как идут дела?», «Что записываете?», «Какой состав?» и так далее, однако Рей ничего не спрашивал больше, выдерживал паузу после моих слов. Я посмотрел на него, и его взгляд был таким спокойным, но таким глубоким, что я вмиг почувствовал, как резко по спине пробежали мурашки. Как будто он смотрел внутрь меня. — Ты думаешь, я плохо тебя знаю? — от его усмешек и ленивых смешков не осталось и следа, когда он откинулся на спинку стула, не отводя взгляда. — Как и всегда, ты не можешь стереть с лица то, что у тебя внутри. Мы долго боролись с этим, да? Наверное, твои новые ребята с трудом привыкают к этому — тебя не разговоришь, но весь твой вид будет требовать обратного, — он впервые за все время, что мы сидели, достал из кармана толстовки пачку сигарет и, придвинув к себе пепельницу, прикурил от автозажигалки. Над нами потянулся уловимый запах табачного дыма. — Если ты не хочешь говорить об этом — не говори. Ты же знаешь, тебя никто не заставит, и в любом случае, каждое твое решение будет одобрено нами. Говоря «нами», он имел в виду всех их. Мы все были «теми», кто считал друг друга фактически членами семьи, кто не находил никого важнее и между кем всегда был резонанс. Как будто контакт душ. Я всегда считал, что нас невозможно разделить, а если такое и случится, каждый из нас будет ощущать потерю части себя. Словно от живого организма оторвать кусок. Люди, которые были продолжением тебя, а ты – продолжением их; я не мог представить, что все будет иначе. И слышать от Рея о том, что мы все еще вместе, было… — Ты же понимаешь, — выдохнул я и уперся локтями в край стола. Он медленно кивнул и, отведя взгляд, выпустил струю дыма в сторону. — Могу представить, наверное. Тишина возобновилась, и ее между нами ненавязчиво заполнил шум общего зала. Звенела посуда, раздавались голоса, смех, кашель, над входом брякал колокольчик, отдаленные звуки автомобильных клаксонов доносились до посетителей, когда открывалась дверь. Я бестолково мешал остатки холодного кофе в чашке, в помещении заиграла песня с кричащим названием «Сан-Франциско», исполнителя которой я не помнил. — Здесь редко услышишь что-то в этом роде. — А? — Рей вмял дотлевающий окурок в стекло пепельницы и, выдыхая дым, с вопросом посмотрел на меня. — Здесь всегда ставят западных исполнителей, о чем ты. Он сразу понял, что я сказал это лишь для того, чтобы не молчать, и тогда меня не заботил смысл сказанного мной. Я знал, что Рей видит меня насквозь, вот так вот сидя напротив и молчаливо отслеживая каждое мое движение или взгляд, но вопреки этому пониманию я ничего не мог сделать: ни заговорить по делу, ни прекратить эту беседу, в которой я был неудачным собеседником. Мне хотелось выговориться, но в то же время я не хотел вообще затрагивать эту тему.

И если ты уедешь в Сан-Франциско, Ты должен носить цветы в своих волосах. И если ты уедешь в Сан-Франциско, Ты встретишь там самых нежных людей.

Незатейливые слова, раз за разом повторяющиеся в песне, запали в мою память, и даже когда исполнитель в колонках сменился на известного мне, они продолжали звучать в моей голове, словно стоящие на повторе. — Ты видишься с Саном? — спросил я его. Мне казалось, что весь наш разговор создал вокруг нас атмосферу безысходности, которую нужно было срочно развеять — мы ведь встретились здесь не для этого. — Ну, он забегал иногда, — ответил мой друг, будто припоминая. — У них, вроде как, дела начинают идти в гору. Он всегда занят. Пару раз мы ходили вместе выпить. — Наверное, он всегда с ними. — Да, это нормально, быть со своей командой. Я не решился спрашивать что-то большее: было ощущение, что непременно обожгусь, если услышу хоть одно слово о том, о ком старался не думать все это время. Я пробормотал короткое «Понятно» и что-то в подтверждение последних слов Рея, он закивал. — Ю давно не появлялся. Когда Рей произнес это, я замер на несколько секунд. Просто потому, что в памяти за это время отчетливо нарисовался его образ. Красочный и живой, он взбаламутил сознание, и я почувствовал, как задрожали кончики пальцев. От одного лишь упоминания Ю в нашем разговоре. — Ясно, — не без труда выдавил я и тогда же поймал взгляд Рея, вынести который в тот момент было не менее сложно. Однако, он больше не сказал ни слова, как только я надел очки и допил холодный кофе на дне своей чашки. Вкус и вправду был отвратным. Мы просидели там еще совсем немного, поддерживая разговор о бытовых мелочах, как, например, о том, что он приобрел новый холодильник, где отсутствовала функция заморозки. Я рассказал, как месяц назад сменил покрытие на полу балкона. Разойтись по домам мы решили как раз тогда, когда на улице закончился снегопад. Рей поинтересовался, не подкинуть ли меня до дома, и я не нашел причин, чтобы отказаться. В салоне его авто я задремал под какой-то слезливый поп-трек, который крутили по радио, однако в моей голове по-прежнему играла песня о цветах в волосах. Заходя в квартиру, я ожидал встретить темную прихожую и пустые комнаты, однако, лишь повернув ключ в замке и толкнув дверь, я увидел, как из гостиной в коридор тянется толстая полоса света. Там работал телевизор, а в ванной журчала вода из-под крана. Щелкнув выключателем, я увидел брошенную в углу обувь, шапку на полке возле зеркала и куртку Рены, небрежно кинутую на вешалку. Он всегда раздевался и вел себя так, словно был у себя дома. Когда я начал раздеваться, вода в ванной комнате журчать перестала. — Я ожидал тебя позже. — У меня нет точного расписания встреч и походов куда-либо со своими знакомыми и друзьями, — расшнуровав ботинки, я поднял голову. В арочном проеме передо мной стоял он, привалившийся к стене и скрестивший на груди руки. На нем не было ничего, кроме полотенца, повязанного на бедра. Влажные синтетические волосы неестественного цвета спадали на плечи, рисунки на которых поблескивали от воды. — И я не просил тебя ждать меня. — Я бы в любом случае тебя дождался. Он, оттолкнувшись от стены, пересек прихожую и подошел ко мне. Фактически на голову выше, он смотрел на меня так нечитаемо, что я даже предположить не мог, что он может сказать мне в следующий момент. Рена приоткрыл было рот, чтобы что-то произнести, но сразу же передумал. В его глазах мелькнуло сомнение, и это стало заметно, поэтому он просто в упор следил за моими глазами и не говорил ни слова. Как будто пытался сделать так, чтобы первым заговорил я. — Езжай домой, — я отступил первым. В тесной близости, в которой каждый чувствует чужое дыхание, становилось некомфортно. — Не оставайся на ночь. — Ты говоришь это не впервые, — он оставался спокойным. — Но если бы ты на самом деле хотел этого, меня бы давно здесь не было. На деле это только слова. — Рена не позволил мне сказать что-либо в ответ на это и сразу же продолжил: — Ты не хочешь оставаться один, разве я этого не вижу? Ты боишься, начинаешь бояться, как только оказываешься в своей квартире один на один с усталостью и мыслями. Тебе станет страшно, как только дверь за мной закроется. При другом раскладе ты давно бы послал меня. — Это… — я шумно выдохнул, но не успел собраться с мыслями — в голову ничего не пришло, когда его ладонь столкнулась с моей грудью, а после начала разматывать шарф. Он был прав. Он был прав, когда произнес то, о чем я боялся даже подумать. Я не мог признаться себе в этом, а он так открыто высказал мне все, что я закрывал внутри себя. На какое-то время мне показалось, что я обездвижен. — Глупо идти против того, что ты ощущаешь, — когда он снимал с меня расстегнутую куртку, я чувствовал себя податливым куском теста. От него пахло мужским гелем для душа с непонятной добавкой, и его волосы издавали запах какого-то кофейного не то бальзама, не то шампуня. Влажная гладкая кожа задевала мою, его дыхание дрожало на моей шее. — Я даю использовать себя, так почему ты до сих пор противишься? — его слова, произнесенные шепотом, словно проползли в ушную раковину, глубоко и основательно. Я продолжал их слышать, даже когда он, освободив меня от верхней одежды, пытался вжать мое тело своим в стену. Я был парализован им и тем, что он говорил, делал. «Я даю использовать себя». «Ты должен носить цветы в своих волосах».