I for u

Утром мы встретились с Ицки, чтобы обсудить наработанный им материал. Он что-то объяснял мне, наигрывал на гитаре, я слушал и честно пытался вникать. Не получалось. Я чувствовал себя не выспавшимся и таким усталым, словно работал не покладая рук без малого неделю. Он спросил, как поживают тексты, и я не смог ответить ничего вразумительного, кроме как «Все путем». В какой-то момент, когда я откровенно отсутствовал взглядом и, видимо, совсем не слушал его, мой приятель кашлянул в кулак, привлекая мое внимание. Ицки вздохнул: — Ты вообще не в рабочей форме. — Не могу отрицать. — Я не видел смысла оправдываться. К тому же, перед человеком, который день назад видел меня в состоянии еще худшем, чем сейчас. — Извини, мало спал. Он замолчал и, откинувшись на спинку кресла, прижал одно колено к груди. В комнате стояла тишина, только редко и очень тихо щелкал старый электрический радиатор. Ицки, вероятно, задумался; задумался о чем-то, что мне не было ведомо, поэтому я не пытался следить за его отстраненным взглядом. Кроме того, вина за происходящее лежала только на моих плечах: это я не мог думать о работе, постоянно прокручивая в голове текст прочитанного накануне сообщения. Как только я пытался отвлечься на что-то, что должно было быть приоритетней моих личных проблем, строчки черных иероглифов всплывали как картинка. Не говоря уже о Токио, Ю не было даже в Осаке. Когда я понимал, как крупно промахнулся, хотелось не то провалиться сквозь землю, не то повернуть время вспять, чтобы прошлым вечером не звонить ему. Не тешить себя бесполезными фантазиями. И я вправду был таким безнадежным. — Постарайся прийти в себя к завтрашнему дню, — голос Ицки оборвал тишину. — Я стараюсь для тебя. — Я понимаю. Я мог бы сказать, что не все в нашей власти, но в действительности я понимаю, что подвожу тебя. Так же, как и понимаю всю значимость TBS для каждого из нас. Просто… — хотя я понимал, что ни черта не просто. Любые мои слова звучали бы как оправдание, и я был зол на себя за то, что позволял чему-то другому брать верх над тем, что было важно не только для меня, но и для других людей. Меньше всего я хотел, чтобы у меня возникло отвращение к самому себе. — Езжай домой и выспись хотя бы до обеда, — он не перебил меня, а только поддержал такой спокойной интонацией. Я почувствовал его руку на своем плече, когда он поднялся с кресла. — Не знаю, что там случилось, но не отдаляйся от нас. Ты нам нужен. Так же как и мы нужны тебе, — Ицки улыбнулся, и в этой улыбке я различил какую-то снисходительность. Этот парень в самом деле распространял ощущение доброты там, где находился. — Спасибо. И прости, что второй день получается так. — Прощу, когда угостишь нас всех выпивкой за свой счет, — он засмеялся, и я засмеялся с ним по инерции. Не проходило десяти минут, как я проверял телефон на наличие звонков или сообщений. Ни того, ни другого не было. Ни утром, ни днем, и с приближением вечера ничего не менялось. Я не хотел нагружать себя лишними мыслями, и периодически у меня получалось отвлечься, однако словно на автомате я смотрел в пустой дисплей и, не находя ничего, получал новую дозу разочарования от самого себя. Ицки присылал мне наработанный материал, я старался работать, но упорно мешал себе. Бестолково пялился в экран, прокручивал колесико мыши, включал его записи и ничего более не делал. Я чувствовал накипающее раздражение на самого себя от того, что я не мог взять себя в руки. Соберись, это нужно только тебе. Раньше ты был куда более ответственным, — повторял я мысленно, и в какие-то моменты собраться получалось. А потом снова по-старому. Когда время перевалило за семь вечера, я без удовольствия захлопнул крышку макбука, отбросил в угол стола очки и повалился на кровать. Телефон лежал на кухне, на краю подоконника, и я целенаправленно не держал его при себе. Я не мог сказать, что так было спокойней, просто не было лишних претензий к самому себе. В комнате было тихо, я ничего не слышал, да и слышать не хотелось. Только когда сознание начало медленно отключаться, а я понял, что проваливаюсь в сон, в дверь резко и неожиданно позвонили. Я не успел ни о чем подумать, только почувствовал, как вздрогнул, и тут же по инерции поднялся с кровати. Сон как рукой сняло. — Ох… ты, кажется, не меня хотел увидеть? — Рена стоял по ту сторону порога, упираясь рукой в стену сбоку от себя. Я так и замер в дверях. — Привет? — помолчав, произнес он. — Привет, — я отошел и позволил ему войти. Он тут же снял обувь, но раздеваться не торопился — остановился в прихожей и, оглядевшись, все же вернулся взглядом ко мне. Как будто от неловкости почесал затылок. — Мне нужно забрать некоторые вещи. Ничего, что я приехал, не дозвонившись до тебя? Мой телефон по-прежнему лежал на кухне, и я, конечно же, не имел возможности увидеть пропущенные вызовы. — Ты все равно уже прошел в квартиру. Почему я должен быть против? — я прислонился к стене и механически скрестил руки на груди. Вероятно, это был не тот ответ, что он хотел услышать. А он — не тот человек, которого я хотел увидеть. Рена потоптался на месте и, ничего не ответив, прошел в комнату, где, скорее всего, оставались какие-то его вещи. Я увидел только его улыбку, кинутую невзначай. Блеклую улыбку, натянутую для того, чтобы скрыть свои настоящие эмоции. Это было в его духе, но таким его я видел крайне редко. Я прошел следом за ним. Он закрывал акустическую гитару в чехол, оглядывался в поисках наверняка какой-то одежды и мелочей. Он так и не перевез сюда свои вещи — с каждым его приходом в мою квартиру здесь оставалось то зарядное устройство, то какая-нибудь майка, то побрякушки и прочие пустяки. Рена собирался и не смотрел на меня, словно в комнате он был один. — Как ты после вчерашнего? — неожиданно заговорил он. Я вскинул брови. — «Вчерашнего»? — Не помнишь? — он закинул в рюкзак футболку и, неспешно застегнув молнию, обернулся ко мне. Потерев пальцами висок, я ничего не ответил — ждал, когда он пояснит свои слова. Рена вздохнул и опустился на край кровати. — Вероятно, накануне ты напился до чертиков, а вчера отсыпался весь день. Так на тебя не похоже. Я сразу же вспомнил о том, с кем говорил вчера. Сон то был или нет, Ю или не он — я до последнего не хотел окончательно понимать это. Но понимание не заставило себя долго ждать; я не мог продолжать внушать себе то, чего не было на самом деле. — Это был ты? Он смотрел на меня меньше половины минуты, а потом поднялся и вытянул из переднего кармана джинсов ключи от моей квартиры. Рена не кинул их и не швырнул, он молча положил ключи на тумбочку возле кровати. — Ицки хотел встретиться с тобой, — после паузы сказал он. Я кивнул, покусывая губы. — Знаю. Смотря на то, как методично он избавляет мою квартиру от мелких вещичек, которых оказывалось достаточное количество, я думал о том, почему здесь и сейчас это происходит со мной. Почему всегда взбалмошный и инфантильный на людях Рена стал причиной этой молчаливой тоски, которая разлилась в воздухе. Почему я, тот, кому он безгранично предан, не мог ничего сделать для него. Почему я предназначен не для него, а он не для меня — ведь жизнь была бы проще. Когда он стащил шапку на затылок и одернул края куртки, развернувшись ко мне спиной, я подавил в себе инерцию остановить его, взять за плечо — это не привело бы ровным счетом ни к чему. — Я, знаешь… — он замялся, стоя фактически на выходе. — Я не хочу говорить никаких громких речей, мы же не расстаемся навсегда. Это просто чувство такое, что завтра ты уедешь, и мы больше никогда не увидимся. Я всего лишь хочу, чтобы ты имел в виду, что группа — это то, чем живет сейчас каждый из нас. И если ты хочешь, чтобы я был в ней, я буду в ней. Потому что я хочу играть для тебя, — Рена замолчал, но эта пауза отнюдь не была ожиданием моего ответа — он не предполагал моей реакции. — Ты ведь давно хотел снова быть в команде? Хоть ты и не говоришь этого, но по тебе заметно. Мы только что собрались, и я понимаю, как для тебя это важно, просто… — Я заметил, как он сжал рукой лямки рюкзака, который так и не закинул за плечи. Он нервничал не меньше меня. Мне сложно было оставаться спокойным, когда он напрямую говорил мне что-то подобное. Хоть его глаза все время были отведены в сторону, каждое слово долетало до меня и не рассеивалось в воздухе. — Просто знай, что мы сделаем все, чтобы стать той группой, которую ты полюбишь. И я сделаю. — Почему ты говоришь всё это с… — Потому что быть частью группы — это единственное, что я могу сделать, чтобы получить хотя бы толику того, что может называться твоей любовью, — перебил он меня, и я оторопел. Легкие вытолкнули наружу рваный выдох, я с трудом сглотнул застоявшуюся слюну. Он видел, что я неспособен ответить ему, и, немного помешкав, отпустил свою сумку на пол. — Можно я еще раз… — когда я услышал это, он уже стоял напротив. Знакомый цветной рисунок на тыльной стороне ладони, которой он уперся в стену возле моей головы, снова замелькал перед глазами, стоило единожды его увидеть. От Рены пахло смесью сигарет с какой-то мятной жевательной резинкой. Пальцы теплые и слегка шероховатые коснулись щек, когда он взял мое лицо в свои руки. И почему-то идя вразрез с собой, я понял, что мои пальцы сжимают куртку на его талии. Что я хотел этим показать? Что от меня не убудет, а у него появится ложная надежда? Или что я не хочу снова оставаться один? По правде, те дни, которые я провел в одиночестве, казались мне сущим адом. За это время я неоднократно думал о том, чтобы Рена вернулся в стены этой квартиры… И, может быть, сейчас сознание подсказывало задержать его, хоть это и было фатально. Как для меня, так и для него. Я был просто отвратительным в этот момент. Как в кухне беззвучно вибрировал телефон, я не замечал, пока вжимался лопатками в стену, тонущий в крепких и ревностных объятиях своего согруппника. Морально истощенный, я чувствовал, как жадно он пытается насытиться хотя бы этими поцелуями, и от этого я снова чувствовал себя нужным. Ощущение того, что в тебе остро нуждается кто-то, вернулось, вместе с тем, как Рена кусал мои губы и посасывал язык. — Харуто, я… — он прижался лбом к моему лбу, облизывая губы и пряча глаза. А я снова подумал о том, что он всегда слишком разный. Почему все снова переворачивалось с ног на голову? Он сжимал меня в своих руках, и я ответно стискивал пальцами его сухощавые плечи, запрокидывая голову и разрешая клеймить шею, ключицы. Я снова не говорил ему «Нет». И даже, наверное, не хотел. Чувство собственной значимости для кого-то, ощущение того, что я не был один, элементарная нежность — все это я находил в объятиях Рены, когда он, не отрываясь от моих губ, лица и шеи, вжимал меня в каждую вертикальную поверхность, которая попадалась на пути. — Спасибо, — пробормотал он, когда не в первый раз попытался восстановить дыхание, но я закрыл ему рот ладонью — не нужно было слышать и произносить что-то подобное. Пусть будет так, — думал я, когда упал на спину и почувствовал под собой мягкий матрац. Даже если это иллюзия и для меня, и для него. В кухне молча мигал дисплей телефона, оповещая о пропущенных вызовах.