Цена завтрашнего дня

Два года назад, 21 августа, в день, когда мимики начали отступление, он подошёл ко мне во время тренировки и представился майором Кейджем. Такое чувство, что этот парень был не от мира сего: он чересчур выделялся на общем фоне. Слишком смазливый, слишком хорошо одет, слишком ухожен, слишком изнежен, слишком отдраен, и слишком… светился от счастья. Он смотрел на меня очень странно, будто действительно рад видеть. Обычно я ловлю на себе взгляды зависти, ненависти, иногда восхищения, но чаще – это лживая лесть, тебе ли не знать. Так вот, так, как он, на меня не смотрели уже очень давно, на секунду мне даже показалось, что его глаза влажные. Я слабо понимала, что происходит. А потом он улыбнулся и издал что-то вроде истеричного смешка, и это меня окончательно выбило из колеи. И знаешь, что? Знаешь, кто такой оказался этот Билл? Он – это я до Вердена. Да, он убил Альфу, взорвал, и умер сам. И тем самым получил способность перезапускать день. Он знакомился с нами каждый раз по новой, стараясь сначала предотвратить резню на пляже, а после уничтожить Омегу. Хотя позже он признался, что пытался всячески избежать бойни, чуть ли не всеми доступными способами. Дезертир, трус, эгоист, слабак, штабная крыса – отличный набор для человека, который способен спасти мир от верной гибели? Но вскоре он всё же понял, что выбора нет и нужно бороться. Видимо, он сильно изменился с его первого перезапуска. В те минуты нашего разговора, Кейдж был слишком откровенен со мной. Я не знаю, зачем он это всё мне рассказывал и зачем снова пришел знакомиться – он мог сделать вид, что ничего не было. Но не сделал. Тогда я выслушала его, задала лишь пару вопросов и ушла. Этого было достаточно, мне нужно было время, чтобы переварить информацию. Да и бой в Нормандии ещё никто не отменял – ночью мы погрузились в шаттл и уже на рассвете были на месте, очищая Землю от этих мерзких инопланетных тварей. Кейдж показал себя отличным бойцом. Видимо, он действительно хорошо готовился, чтобы победить Омегу. Он боролся так, как не могут даже самые отчаянные солдаты, отслужившие в армии годы; он рубил мимиков и добивал их с железным спокойствием и выдержкой. Ни одного лишнего шага – все движения точны и естественны, словно он чувствовал врага. Такое ощущение, что для него это была лёгкая прогулка, хотя я бы не сказала, что мимики сильно ослабли – да, они отступали, их ряды редели, но битва продолжала быть ожесточенной. Был момент, когда у меня сдохла батарея, и чтобы добраться до другой, нужно было пройти более десяти ярдов без какого-либо укрытия и оружия. Думаю, слово "невозможно" тут будет весьма кстати, но другого выхода не было. Тогда я сняла скелет и направилась к цели, стараясь передвигаться как можно быстрее, но внезапно позади меня возник мимик. Первая мысль: "Это конец". Под рукой ничего (тесак застрял в туловище одного из тварей, времени вытаскивать совершенно не было), укрыться негде, а убегать – бессмысленно. Я, конечно, думала, что встречу свою последнюю и окончательную смерть в бою, но не так же бесчестно. В голове прокручивались различные варианты дальнейших действий, и вскоре я поняла, что чему быть, того не миновать. Для собственного успокоения, я даже начала искать плюсы в своей кончине. И их оказалось достаточно много. Однако заставить себя смирно стоять и ждать смерти – крайне тяжкое занятие. А мимик всё приближался, уже совсем рядом, считанные секунды казались вечностью. Тогда я глубоко вдохнула, закрыла глаза и приготовилась ощутить в последний раз вкус собственной крови. И тут... Мимик мёртв. Изуродован, уничтожен и повержен. За его останками появляется фигура Кейджа, а через пару шагов из земли возникает ещё одна мразь. Билл рискует, занимая совершенно невыгодную позицию, чтобы... закрыть меня; это выходит ему боком: кровь хлещет из рваной раны на плече, на теле множество ссадин, экзоскелет покрылся тонкой багровой пеленой и крупицами песка, но он продолжал бороться, не обращая ни малейшего внимания на боль. Когда Кейдж побеждает, он подходит ко мне и отдаёт батарею, без слов кладёт мне в руки, и уходит. Я даже не хотела думать, где он её взял, но ответ был и так очевиден: забрал у того, кому она больше не понадобится. Я продолжила драться до последнего инопланетного урода, но и по возвращении на базу мне не давало покоя поведение Билла. Не так ведут себя люди на поле боя. Совершенно не так. Там каждый сам за себя, и, естественно, своя собственная жизнь дороже чужой. Тогда мне показалось, что Кейдж или безмозглый придурок, раз так рисковал, или показушник (на пляже был оператор, снимающий нас для очередной заманухи новобранцев в армию), но позже стало ясно, что я была дважды не права. Каждый раз, когда мы пересекались на базе, я отводила глаза и делала вид, что не замечаю то, как он провожает меня взглядом. Мне нужно было что-то ему сказать, хотя бы "спасибо", но я никак не могла придумать с чего начать. Поэтому тянула время и игнорировала его. До последнего. Но вскоре всё стало на свои места: нас вместе отправили в США в теперешний главный штаб, где мы должны были произнести вдохновляющую речь для родственников погибших солдат. Сама по себе идея этого действия была отвратительна. Я – "легенда", живая и практически здоровая, должна была рассказывать людям о том, какие их мужья-дети-внуки-братья-сёстры молодцы, что пожертвовали собой ради спасения человечества и земного шара в целом. Естественно, первый вопрос, который мне зададут: "Почему же Вы здесь тогда, а не кромсаете врагов на мелкие кусочки? Почему не Вы на их месте?". А мне и ответить нечего, разве что: "Звание "героя" обязывает меня ходить на данные мероприятия и рассказывать таким, как вы, как круто служить в армии". В самолете мы сидели с Кейджем вместе, нас отправили не на частнике, так как армия и так финансово истощена, а на самом обычном, вместе с обыкновенными, ничего не подозревающими гражданскими. Не так давно, чартерным самолетам снова разрешили летать в Англию, ведь уровень опасности резко снизился, а война практически окончена. Разговор особо не клеился, и, чтобы не молчать всё время, я решила рассказать о своих мыслях, по поводу предстоящего события. Билл только усмехнулся. – Расслабься, доверься мне. Я – пиарщик, я знаю, что и когда нужно сказать, чтобы вызвать у публики именно те чувства и эмоции, которые требуются в данный момент. Это моя работа. – Манипулировать и тем самым обманывать людей? – Обманывать – слишком грубое слово. Я предпочитаю использовать словосочетание: "скрывать конфиденциальную информацию" или "не раскрывать всю картину полностью". – Но смысл не меняется от того, насколько красиво ты обзовешь враньё. Правдой оно всё равно не станет. – Ты права, – пресс-секретарь армии США печально усмехнулся, сдвинув брови, – но иногда людям лучше не знать всей правды. Они просто-напросто к ней не готовы. Чаще всего, так и бывает. – А ты рассказал мне всю правду про то, что было в период твоих перезагрузок? – этот вопрос поставил майора в тупик. Он поднял голову и в упор посмотрел на меня. Я выжидающе сверлила его взглядом, показывая, что это был не риторический вопрос. – Мой рассказ – кристально чистая правда, – медленно начал Уильям. Немного помолчав, он решился продолжить. – Но я рассказал не всё. – И что ты скрыл? – Как я уже сказал, иногда людям лучше не видеть всей картины. Так спокойнее живётся. – Кейдж, я сомневаюсь, что ты сможешь мне рассказать что-то такое, что повергнет меня в глубочайший шок. Я видела слишком много... – Это и не должно тебя шокировать. Просто ты не поверишь моим словам, – Я опешила. Сама история про Альфу и Омегу и так выглядела сущим бредом, но я поверила ей, и с помощью этого война выиграна. Что же там было ещё такое фантастическое, что выглядит ещё большим сумасшествием и чему невозможно поверить? – Рассказывай, – Билл лишь улыбнулся, думаю, он понял, что отступать я не намерена. – Хорошо, ты сама этого захотела. Значит, слушай. После множественных перезагрузок, мы с тобой стали достаточно близки. Общая цель и совместная борьба сближали. И ты начала испытывать ко мне нечто большее, чем симпатия или дружба, хотя боролась с собой до последнего. Апогей – день победы над Омегой. Ты думала, что все кончено, и перед смертью решила сказать пару слов, а затем и закрепить их действием. Речь идёт о поцелуе. Ты вложила в него все чувства, что у тебя остались. Но временная петля отнимает самые лучшие моменты нашей жизни – то, что было вчера, сегодня уже не будет, теряется смысл в новых ощущениях, чувствах, потребность в отношениях и общении отпадает. Ты это прекрасно знала, и тебя это мучило многие годы, поэтому и решила напоследок сделать то, что не могла себе позволить всю войну – перестать контролировать себя. Только Хендрикс... – Стой. Хватит, – его последние слова были тяжелее для меня, чем смачный удар с солнечное сплетение. Все остальное я благополучно пропустила мимо ушей, – Откуда ты знаешь это имя? – От тебя. – Это невозможно. При каких... – Что между вами было? Ты всё ещё любишь его? – Он мертв. – Знаю. Но ты не ответила. – Я видела триста раз, как он умирает, – крепко сжав губы, я отвернулась. – Я помню все подробности, я помню всё и не хочу об этом говорить. – Рита. Не стоит держать всё в себе. Ты можешь мне доверять, – Кейдж протянул руку и накрыл мою ладонь своей. Она была горячей, по моему телу взрывной волной прошло тепло, в голову резко ударила кровь. Но я понимала: это всё было ни к чему. Мой внутренний барьер не позволял мне открыться кому попало. Пусть даже я знала его и, возможно, испытывала какие-то чувства. Это было невозможно. – Я совершенно не знаю тебя. С какой стати я должна тебе доверять? – Хорошо. Я родился и вырос во Флориде, до шестнадцати лет жил с родителями, мою собаку звали Джои, впервые поцеловал девушку в скаутском лагере, когда мне было десять, в детстве мечтал писать статьи для спортивного журнала, любимая музыка – рок-н-ролл восьмидесятых, любимая еда – макароны с сыром, фильм – Форест Гамп, у меня была рекламная фирма, но из-за войны она прогорела, нужно было выживать, и поэтому я предложил свои услуги армии. Ну, а дальше ты знаешь, – быстро проговорил Уильям, немного помолчал, и продолжил уже более мягко. – Ты не одна. Я с тобой, – на этих словах меня прорвало. Внутри все болезненно сжалось. Я тупо смотрела вниз, считая такт своего учащенного дыхания. Раз – вздох, два – выдох. Последний раз эти слова мне говорил отец. Перед смертью. Он закрыл меня собой и все время повторял: "Я с тобой, ты не одна". По телу пробежали мурашки. Стало очень холодно, как зимой выйти на улицу в ночнушке. Челюсть задрожала, зубы выбивали свой ритм, постепенно подступала давняя подруга мигрень. И только ладонь Кейджа казалась чем-то невообразимо согревающим, вроде огонька свечки. И я схватилась за неё, за руку, как утопающий за соломинку, крепко сжав. Билл явно этого не ожидал. Он видел, что со мной что-то происходит и осознавал, что нужно срочно что-то делать. Не придумав ничего лучше, майор притянул меня к себе, прижав к груди. Я даже и не пыталась противиться. Он был прав. Я слишком долго с безупречным смирением контролировала себя. К глазам подступили слёзы. Все только к этому и располагало. Я ненавидела плакать с самого детства. Отец учил меня, что это признак слабого или нездорового человека, и предлагал оставить это действие для более недоразвитых детишек. Я не делала этого более двадцати лет, я почти забыла как это. А тем временем солёная вода ручейками стекала по моим щекам, летела по воздуху и падала на погоны пресс-секретаря армии США. Обнимая меня, Билл положил руку на талию, второй же гладил по волосам. Он уступал по силе и мощности большинству из моих знакомых, но рыдая у него на груди, я пришла к выводу, что он – единственный человек, рядом с которым я могу почувствовать себя защищенной. Его грудь вздымалась, как парус. Я чувствовала его дыхание, оно было медленным и успокаивающим, он сопел мне в висок, его губы были слишком близко к моему уху, он почти касался меня. Он не шептал мне слова вроде "все будет хорошо", "не надо плакать" и прочие глупости, что обычно произносят в таких случаях, он молчал. И в этой тишине было намного больше, чем то, что можно было передать словами. Он знал, что такое одиночество не понаслышке, и всячески старался облегчить мою участь.