Цена завтрашнего дня

Когда ты попадаешь во временную петлю, есть всего несколько стадий, через которые ты неизменно пройдешь: Непонимание. Вот ты умер. И ты просыпаешься, ты жив. Что это было? Сон? День подозрительно похож на предыдущий. Осознание. После третьей кончины ты видишь закономерность. Это было на самом деле. Нужно как-то это прекратить. Обычно в это время человек пытается достучаться до всех со своими «байками сумасшедшего». Разумеется, кампания проваливается, и тебя отправляют в психиатрическую больницу или сдают на опыты. Размышления. Чтобы проснуться в новом дне, что нужно сделать? Что произошло перед самой первой перезагрузкой? Что способствовало началу этого кошмара наяву? Появляются первые наметки хоть какого-то плана действия. Отчаянные попытки спасти товарищей уже не играют такой большой роли, как раньше. Тренировки. Когда есть план и цель, становится проще. Теперь ты должен доводить свое мастерство до отметки «5+». Изнурительные тренировки занимают почти все время, но бой все равно лучший учитель. Постепенно ты отгораживаешься от товарищей и сослуживцев – они все равно умрут или завтра тебя не вспомнят. Ты чувствуешь себя подавленным и одиноким, но это пока. Отрешенность. На последней стадии тебе все равно. Ты должен убивать. Мертвые люди вокруг тебя – цифры. Уже не важно, о чем они мечтали и чего добились. В похоронных мешках все одинаковые. Потребность в общении уходит даже не на второй, а на десятый план. Но она есть. Где-то внутри все еще таиться надежда, что найдется человек, который тоже пережил петлю. И только он способен понять тебя полностью, он не будет задавать лишних вопросов и подозрительно на тебя смотреть. Потому, что он знает. Он прочувствовал все сам. Именно таким человеком для меня был Билл Кейдж. Он стал мне другом, братом по оружию, отцом и товарищем... А после, наверное, и того больше... Свои чувства он проявлял осторожно, постепенно, будто он был охотником и боялся спугнуть трепетную лань. Билл пытался просчитать, когда и какая мелочь может сработать, будь то кофе с тремя ложками сахара или рука помощи во время боя. Кейджу было проще прийти в себя, после петли и войны в целом, он еще не забыл, что значит общаться с людьми и состоять в социуме, он даже все еще был способен шутить и смеяться от души. Мне же это было недоступно – я провела слишком много времени, упиваясь войной. Она стала для меня обычным явлением, а истерзанные человеческие трупы производили на меня не большее впечатление, чем раздавленные насекомые на лобовом стекле автомобиля. Есть такая штука, как грань, пересекши ее однажды, ты не возвратишься обратно. По крайней мере, я не смогла. Я ее перешла ее со стадией «отрешенность» и с тех пор находилась там. Билл знал это и пытался пробить цельнометаллическую броню всеми силами. Он бил, колотил кулаками, рубил топором, стучал, но отдачи с моей стороны не было. Он бесился, ему не давало покоя мое равнодушие, он считал, что это напускное. И он пытался. Раз за разом, то исподтяжка, то на прямую. У меня не было цели над ним издеваться, я бы с удовольствием ответила взаимностью, но не могла. Мы побывали еще три раза в кровавой мясорубке, Уильям отказался отсиживаться в Америке, пока война продолжалась. К концу мимики становились все быстрее и проворнее, соки из людских останков лились рекой, трупов больше, а армия все сильнее истощена. В предыдущие годы меня это все не касалось. Все, что мне было нужно – убивать, чтобы выиграть войну. Билл же странным образом пробуждал во мне давно забытые чувства, закрытые на замок и семь печатей, чтобы пережить весь ужас войны и не сойти с ума. Он был рядом и действительно поддерживал меня. На него можно было положиться. Даже когда в последнем бою мы, оглядываясь, стоя среди трупов друзей и врагов, не зная, что делать дальше, когда из всех динамиков разом раздалось: «Война окончена, человечество победило», Кейдж стоял рядом. Нам хватило одного взгляда, чтобы понять друг друга: «Неужели это конец?». Теперь нас ждала совершенно другая, новая жизнь, без кровопролитий, убийств и резни, к которой мы так привыкли. Слезы облегчения брызнули сами собой. За последние двадцать лет, это был уже второй приступ от нахлынувших чувств. Теперь, для общества Риты Вратаски и майора Уильяма Кейджа не существовало по отдельности – был единый организм, имеющий одно на двоих мышление и силу, который превосходно умел лишь одно - расчленять врагов, и звали его странным именем Мы. По окончании нас спросили, не хотим ли Мы остаться в армии, в привилегированных элитных войсках. Это была большая честь, но сданные смятые искореженные экзоскелеты и под линейку сложенные, багровые от крови, погоны, были многословнее нас. Мы считались героями, истребившими на двоих более полтысячи тварей. Фальшивыми героями, которые так требовались миру. Специально для Цельнометаллической Сучки был создан Орден Валькирии, которым награждали тех, кто уничтожил более ста врагов за бой, и теперь он пылился на полке не только у меня одной. Мы были странной парой, если это слово вообще вписывается в данный контекст. Нами восхищалась, нас ненавидели, приравнивали к богам, распускали множественные слухи, о том, что Мы вместе только для поддержания популярности и интереса к армии. Глупцы, они и подумать не могли, как сближает совместная резня и истребление нечисти. Вскоре, из военной базы в Хитроу снова сделали аэропорт. Восстановили все, как было, оперативно и качественно – правительство умеет заметать следы – аэропорт казался единственным островком прошлого среди современных руин и пепелищ Британии. Трудно было поверить, что еще три месяца назад вместо этого огромного поля был плац, на котором отжимались роты солдат, ездила военная техника, ходили толпы людей в экзоскелетах. Мы стояли на обзорной площадке на верхнем этаже, где раньше были комнаты руководства. По сути, если опуститься вниз на три этажа, то здесь мы и познакомились. А сейчас молча меланхолично наблюдали за отбывающими и прибывающими самолетами, которые мирно плыли по безоблачному небу за стеклом. Аэропорт в Хитроу всегда вводил меня в состояние транса, медитации. Я уходила в себя и фильтровала мысли. Это было не впервые, Мы часто повторяли этот ритуал. Мы приходили в разное время, не сговариваясь, смотрели, молчали и вспоминали. Ощущения, чувства, запах крови. Ловили себя на мысли, что нам не хватало войны. Мы не желали снова брать оружие в руки и убивать, хотели отпустить все это, но война имела на нас свои планы. Она воспитала как минимум двух отличных, послушных детей – совершенных убийц, поэтому отпускать нас из своих объятий ей было совершенно не выгодно. А Мы все еще пытали надежду на новую жизнь. Именно в тот день, когда мы в очередной раз стояли у стекла, наблюдая за самолетами, Кейдж решился заговорить. Услышав посторонний звук, я повернула голову к источнику, да, это тот самый майор. Хотя «тот самый» здесь было бы не особо к месту, на человека, которого я когда-то увидела в ангаре, он был мало смахивал. Похож, но не он. Если бы его рассматривала обычная среднестатистическая девушка, то наверняка бы отметила только то, что данный молодой человек хорошо сложен, в меру силен и красив, а если взглянуть на одежду, то можно заметить, что еще и хорошо зарабатывает. Мне же в глаза бросалось другое: красные уставшие глаза, помятый вид и пальцы правой руки, нервно теребящие связку ключей. Билл Кейдж не спал уже больше трех дней, однозначно. Он спросил, как я. Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. – Сколько ты уже без сна? – Дня три-четыре, – равнодушно произнес Уильям. Я не смогла сдержать улыбку, она была похожа на гримасу грустного клоуна. Я научилась распознавать качество сна давно, с тех пор, как бессонница полюбила терроризировать мою голову. Я видела такое лицо слишком часто, в зеркале, и я искренне ему сочувствовала. – Есть повод? – Нет. «Воспоминания нахлынули», – поняла я. Вспоминая изощренные пытки своего разума, мне на секунду захотелось узнать каков его самый страшный кошмар, не дающий окунуться в царство снов. А потом это желание испарилось само собой. Некоторых вещей, все же, лучше не знать. – Знаешь, нам стоит развеяться. Не может же это безумие продолжаться вечно, – Кейдж прикрыл глаза и приложил голову к руке, беспрестанно перебирающую ключи. – Ты прав. – Поехали куда-нибудь? – Хах, – это предложение было настолько неуместным, что больше похоже на шутку, – и куда же? – Без малейшего понятия. Куда-нибудь, где тишина, нет людей, и бушуют волны. – Описание прямо как для мыса Ротт, – Билл опустил руку от головы и всем телом повернулся. Его глаза смотрели словно не на меня, а сквозь. Пальцы перестали мучать металл, – я бывала там с семьей, когда была маленькая. Там есть замечательная впадина, закрытая со всех сторон хребтами гор. И там очень зелено. И воздух особенный. – Думаю, это отличное место. На этом разговор окончился. На следующее утро я проснулась от шума глохнувшего мотора. Прокляв того, кто лишил меня и так призрачной надежды выспаться, я натянула поверх майки и спортивных брюк, в которых спала, длинную футболку и поспешила в ванную, дабы привести себя в относительный порядок и продрать отекшие глаза. Поставив кофе на плиту, я выглянула в окно, прямо у моего дома стоял небольшой пикап - видимо, он и был спонсором моей разбитой в дребезги мечты на здоровый сон. Поскольку меня все еще перенасыщал тихий гнев, я решила выйти, чтобы научить хама манерам и узнать, что ему нужно. Быстро накинув ветровку, я выскочила на улицу. Это была ранняя весна. Погода была абсолютно непредсказуема. Холод быстро сменялся невыносимой жарой, а ураган на ливень. Кое-где лежала серая снежная каша, сквозь нее виднелись тонкие усики молодой травы. Я решила обойти машину сзади, чтобы добраться непосредственно до водителя и высказать все, что я о нем думаю. Или же просто врезать. Но добравшись к окну, к моему удивлению, на водительском кресле я застала Кейджа, увлеченно что-то изучающего на карте. – Что происходит? Ты что здесь делаешь? – сама по себе ситуация выглядела достаточно абсурдно. – И тебе доброго утра, – усмехнувшись, отозвался Уильям. – Мы едем на мыс, ты забыла? – Ты сейчас серьезно? – Вполне. – Подожди, – я облокотилась о бампер, – ты действительно собираешься ехать в место, где не был ни разу, просто потому, что я его упомянула в разговоре? – Почему нет? Мне показалось, что ты не против снова побывать там. Да и нам стоит спустить пар, может, полегчает. – Ладно, – его слова внезапно показались мне разумными и даже соблазнительными. – Дай мне десять минут. И... Может, ты будешь кофе? – Да, с удовольствием. _____________ – Кейдж, что за ребячество? – кричала я вслед. Билл обернулся. В его глазах читался азарт, – ты простудишься, идиот! – Все будет в порядке. Да и неужели тебя это трогает? – Я не собираюсь потом возить тебя по докторам, – ледяной ветер продувал до костей, а пекущее солнце только безжалостно жарило, а не грело. Зябко и душно. Ощущения, будто ты в ледяной пустыне. На берегу кроме нас еще человек шесть, они сидят на пледах и наблюдают за закатом, - если заболеешь, то откинешься здесь. И помогать я тебе не буду. – Снимаю с тебя все обязательства, не беспокойся. Если это утешит, то я даже могу написать в предсмертной записке, что ты здесь не при чем, – шутливо ответил Уильям, небрежно расстегивая и кидая куртку на гальку. – Зачем тебе вообще это нужно? – Приехать к морю, чтобы просто на него смотреть? Это безумие, Рита! – Даже если вода градусов десять от силы? – Да. Я не понимаю. Мы истребляли инопланетную нечисть, а тебя пугает холодная вода? – Билл явно вошел в раж. Веселая улыбка красовалась на его лице. Она без сомнения была его лучшим украшением и грозой всех дам. Буйные потоки воздуха взъерошили волосы и теребили края полурасстёгнутой клетчатой рубашки, обнажая частями натренированный торс. Он был бы хорош, не будь таким придурком. – Не путай риск погибнуть в бою во имя победы и риск подохнуть от переохлаждения на больничной койке. Сомневаюсь, что такая нелепая смерть поднимет авторитет армии. Несмотря на увольнение, пресса все еще следит за твоей жизнью. Генерал этого не переживет. – Знаешь, сейчас мне показалось, что ты больше переживаешь за него, чем за меня, – майор в отставке иронично приподнял бровь. – Может, так и есть. – Тогда что ты делаешь здесь? – Генерал меня не приглашал поехать на мыс. И не будил меня ранним утром, лишая сна, – отвечала в тон я. – Я подам ему идею. Он, кстати, в разводе, так что у тебя есть все шансы. Кто же откажется от Валькирии? – многозначительно изрек он, стягивая брюки. – Кейдж, – этот разговор был похож на остроумную перепалку близких друзей, знающих в какое место нужно изящно уколоть иголкой, – а почему ты все еще не женат? – Увы, пока что все девушки отказываются возить меня по больницам, а для меня это главный критерий в выборе суженой, – бросил на ходу Уильям, направляясь к воде. Его походка уверенная. Не затягивая, он с ходу бросился в волны. Он знал на что шел. И, наверное, мне стоило позавидовать его выдержке и силе воли. Как иронично, я, одетая в майку, свитер, и куртку, стояла и отчаянно куталась в полотенце, стараясь согреться, а салага Кейдж полез в ледяную воду в одних плавках. Спустя некоторое время он вышел из моря с легкой кошачьей улыбкой на устах. – И как оно? – более ненавязчивого вопроса я не придумала. – Прекрасно. Освежает. Зря ты не решилась присоединиться, – соленая вода ручейками стекала с волос по лицу, шее, груди и бежала ниже... – Эй, ты все еще здесь? – Билл вопросительно изогнул бровь. Он протягивал руку. Я явно отвлеклась. Взгляд мне пришлось срочно отводить. Я начала ловить себя на мысли, что его плечи, руки, да и все остальное выводит меня из равновесия. Дыхание сбивается, пульс учащается, внизу живота ноет, а ноги подкашиваются. Нужно отвлечься. Я последний раз себя так чувствовала на выпускном балу с Заком Роули, в которого была многие годы безответно влюблена. Только вот стала я много старше с тех пор, да и Уильям не мальчик. В конце концов, испытывать вожделение к противоположному полу – это вполне нормально, в порядке вещей. – Рита, я все понимаю, но будь добра, отвлекись на секунду от этого бесстыжего разглядывания и поделись полотенцем. Если это так необходимо, то после я устрою стриптиз лично для тебя, в более комфортных условиях. А пока... Я не прочь немного согреться, – нетерпеливо потряс рукой Кейдж. – Хотя судя по твоему взгляду, думаю, ты и сама не прочь справится с этой непростой задачей, сержант, – произнес он, понизив голос, – но не здесь и не сейчас же. Я пропустила последние слова мимо ушей и молча протянула полотенце. Тот, с легкой тенью улыбки, принял его, украдкой коснувшись руки. Обычное «Спасибо» прозвучало более интимно, чем следовало. Но это все еще ничего не значило. Мне было комфортно с Уильямом. Он умело мог разрядить любую напряженную ситуацию, а его обезоруживающая улыбка внушала доверие любому. Он был профессионалом в людских отношениях. По крайней мере, в них он разбирался много лучше, чем я. Иногда я не замечала вполне очевидные вещи, которые могли бы помочь мне уговорить кого-то или просто не нарваться на полный презрения взгляд, сболтнув не то. По правде говоря, меня просто это не интересовало. Психология отношений – не мое. А зря, в армии это умение не было бы лишним. Казалось бы, какая к черту разница кто на ком женат и кто к кому испытывает антипатию, если мы сражаемся за человечество? Но нет, индивидууму слишком сложно забыть об отвлекающих факторах. Именно поэтому погиб Хендрикс, именно поэтому Кейдж рисковал собой. Они похожи, но есть одно существенное отличие: первый праведно воевал за мир, чтобы впоследствии спасти семью, а второй – наоборот, воевал за дорогого ему человека, победа его интересовала меньше, хотя, безусловно, была бы приятным бонусом. Они оба были мне очень дороги, и в обоих случаях мне потребовалось потерять их, чтобы это понять. Хендрикс был моим наставником и другом, незаменимый человек в бою и тылу с огромным сердцем и завидной выносливостью. Я потеряла его во время петли. Первые разы я делала все, чтобы спасти его. А потом потеряла надежду и постаралась забыть о том, что искренне любящая его жена и годовалая дочь не дождутся своего героя домой. Такова была наша с ним цена победы. Его – жизнь, моя – муки совести и регулярная бессонница, от которой меня с завидным постоянством спасал Кейдж. Билл Кейдж, этот человек состоит из прошлого и настоящего. Прошлое – трусливый рекламщик, настоящее - сильный и ловкий воин. Для меня всегда будет секретом, как эти противоположности уживаются в одном теле, хотя стоит заметить, что если бы не его откровения, то я бы не раскусила, каким он был до петли. Но какое значение имеет прошлое, если у нас есть настоящее и будущее? Иногда, когда совсем было невыносимо, я являлась среди ночи к нему в квартиру. Он был не против и каждый раз с теплой улыбкой пускал меня. Я знала, что здесь меня рады видеть в любое время суток. Квартира выглядела нежилой, такое чувство, что в нее приходили только для того, чтобы без сил откинуться на кровати и иногда утром выпить крепкого кофе; не было никаких мелочей, которые рассказали бы хоть что-то о хозяине, который упрямо стоял на кухне в протертой футболке и спортивных штанах с сонными уставшими глазами и делал мне успокоительный чай на травах. Он хотел спать, но не мог, поэтому, чтобы взбодриться, он всеми правдами и неправдами старался привести себя в порядок, протирая рукой глаза, давая себе легкие пощечины. После, сидя на достаточно жестком диване и попивая обжигающий напиток, я ловила себя на мысли, что мне было уютно, хорошо на душе. И комната уже не казалась такой мрачной и необжитой, цветочный узор на стенах безвкусным, а свет тусклым. Сам Уильям сидел рядом и ерошил свои волосы, устало опустив голову. Он не признавал успокоительное в любом виде, предпочитал мучиться от головной боли, но ни в коем случае не употреблять лекарств. Иногда он поднимал свой взгляд на меня, мирно попивающую чай. А я в эти минуты задавалась вопросом, зачем ночами сижу в гостях у бывшего сослуживца. Потом, спустя некоторое время, он подходил сзади, клал руку на плечо, легко сжимая. Он стоял какие-то пару секунд, затем спускал ладонь на предплечье и произносил: «Пойдем спать, уже поздно». И все становилось на свои места. Я не раз ночевала у Кейджа. Если в первые разы мы оба были сконфужены, не зная как себя вести, то сейчас все было на автомате. Он доставал для меня из шкафа свою футболку, я шла распускать волосы и в душ. Без лишних слов ложились в постель и долго смотрели в потолок без сна. Разговаривать было решительно не о чем, поэтому мы молчали; ни о каком интиме с моей стороны и речи быть не могло, только ментальная близость. Потом я сдавалась, сворачивалась клубком и засыпала. Лежать с ним в кровати было вполне естественно, а заснуть, казалось, легче. На рассвете я по привычке, как во времена войны, открывала глаза. И, как уже было заведено, обнаруживала себя на груди у Билла. Я не знаю, как оказывалась так неприлично близко к нему, но он иногда шутил, что по ночам во мне просыпается маленькая девочка, сжимающая его в объятиях, словно мягкую игрушку. Хотя тот и не был особо против. Тогда Уильям не спал всю ночь, но, все же, стараясь не показывать усталости, улыбался как обычно. Он никогда не вставал раньше меня, потому что не хотел будить. Поэтому он мог часами лежать, не двигаясь, иногда позволяя себе дышать. В то утро Билл смелеет и украдкой целует мои волосы, проводит рукой по спине, задерживаясь на талии. Давать пощечину было бессмысленно и как минимум неприлично – я только что проснулась, лежа на нем. Билл не часто себе позволяет подобное, возможно, если бы дело зашло дальше, то пришлось бы и отбиваться, (и не таких обламывали) но этой мелочью он вполне удовлетворился и отпустил меня. Погодя, он встал и ушел. Я проводила его взглядом. Он отбыл как обычно на кухню за кофе. Минут через десять вернется, у меня есть время побыть наедине с собой. Придавив головой подушку, я смотрела на место, где только что был Уильям. И все-таки, он необыкновенный человек. Потягиваясь, я подняла голову вверх и увидела на полке небольшой томик. Для меня не было секретом, что после битвы за человечество, единственным собеседником кроме меня, Биллу служили книги, для них был отведен отдельный шкаф в спальне. Одна ночь – одна книга. Видимо, если бы не я, ночью он коротал бы время с очередным английским детективом. Как вообще возможно столько не спать? Видимо, у него должны быть весомые предпосылки для бессонницы, более веские, чем смерть и чувство вины. Тогда я не особо волновалась по этому поводу, после участия в кровавой войне, это меньшее что может с тобой приключится. Но после, я стала все чаще посещать эту квартиру и осознала, что он не спит вообще. С каждым днем Кейдж выглядел все более осунувшимся и усталым. И после вынужденного разговора по душам он признался, что «лучше не спать, чем видеть такие сны». На этом все объяснения заканчивались. Он жил на кофе и энергетиках, но организм рано или поздно привыкает ко всему, и вскоре кофеин благополучно перестал бодрить, и спасения больше не было. Так прошел месяц. А потом наступил период затишья. Если раньше Билл сидел в темное время суток, не смыкая глаз, то теперь иногда все же случалось провалиться в незабытье. Сразу же бледность прошла, появились силы и настроение. Он выглядел как привычный Уильям Кейдж. Но, как известно, все заканчивается, за белой полосой однозначно будет черная. И в нашем случае она очень длинна и изворотлива. Сначала были стоны, потом хрипы, а затем крики. Он кричал мое имя и просил пощады. Все мои былые проблемы отошли на второй план. Теперь помощь нужна была больше ему, чем мне. Я пыталась узнать, в чем дело, я хотела помочь, но сразу же после очередного приступа он молча уходил и закрывался в ванной. Спустя некоторое время я узнала, что там Билл набирал полную ванну ледяной воды и лежал так около двух часов. Если я подходила с расспросами до этого действия, то он сухо отвечал, что сейчас не настроен на разговор или что просто не хочет меня видеть. Если же после – говорил намного более спокойным тоном и объяснял, что так нужно. Отвечать про содержание видений-кошмаров он отказывался напрочь. Я смирилась. Ровно до тех пор, пока он не решил меня задушить.