The Banshee Show

      — Ты уверена? — в очередной раз спросил меня Лиам.       Мы бежали. Точнее, бежал он — я начала задыхаться ещё двести метров назад.       — Уверена, — пробормотала я.       — Но как возможно, что она жива осталась?       Я остановилась и согнулась пополам, упираясь ладонями в колени.       — Если ... ты ещё ... не заметил, — я пыталась отдышаться. — В этом городе ... мало кто ... действительно умирает.       Лиам, опередивший меня, остановился.       — Ты в порядке?       — Если ты вдруг забыл — я банши, а не оборотень.       Я выпрямилась. Он пожал плечами и улыбнулся.       — И вообще, — продолжила я, возобновляя движение шагом, — тебе не стоило идти со мной. Лидии и Стайлзу твоя помощь пригодилась бы больше.       — Если ты вдруг забыла, — Лиам заговорил моими словами, — то ты банши, а не оборотень. У меня нюх отличный — мы быстро найдём дневник твоей тёти. А в полицейском участке они с помощником шерифа и без меня справятся.       Я не была уверена, что мы сможем найти в дневнике тёти хоть какие-то ответы или же любую информацию, касающуюся Мэддисон, но я точно знала, что она вела его. Она сама мне об этом говорила и советовала начать свой, и я попыталась однажды, но на этом всё и закончилось.       — Ладно. Только прошу тебя, давай помедленнее. За это время никто умереть не должен.       По крайней мере, именно на это была надежда.

***

      — А твоя мама? ... — Лиам замер в дверях моей комнаты.       Я распахнула гардеробную настежь и принялась вытаскивать оттуда всё, что осталось от тёти: вся её жизнь поместилась в несколько коробок чуть больше тех, в которых хранят обувь. Я никогда не открывала их, потому что мне было страшно — мне казалось, что осознание тётушкиной смерти придёт именно тогда, когда я возьму в руки её вещи, даже если это будет всего лишь расчёска или старая книга.       — Она на работе.       Я выволокла все коробки на середину комнаты и села на пол. Лиам продолжал переминаться с ноги на ногу.       — А папа?       — В командировке, — я подняла глаза на Лиама. — Ты же помогать пришёл? Так помогай, не стой в проходе.       Парень сделал несколько шагов вперёд. Он выглядел неуверенным, словно совершал что-то противозаконное.       — Лиам? — я позвала его, привлекая внимание. — Помощь!       Он кивнул и присел рядом со мной. Я протянула ему одну из коробок.       — Ты знаешь, что в них? — спросил Лиам.       Я отрицательно покачала головой.       — Это всё, что осталось мне по её завещанию. Дом и автомобиль перешли моему отцу — её брату — а вот это вот, — я хлопнула по одной из коробок, и облако пыли тут же взмыло в воздух, — мне.       Мы открыли первую коробку — она оказалась наполнена виниловыми пластинками. Я взяла несколько и принялась разглядывать потускневшие обложки, которые когда-то наверняка были яркими.       — Битлз, Пол Маккартни, Темптейшнс, Арета Франклин, Кассандра Уилсон? У меня даже граммофона нет, — я перебрала все пластинки в коробке — их оказалось двадцать четыре. — Я даже не помню, чтобы тётя слушала такую музыку ...       Лиам наклонился к коробке и глубоко вдохнул.       — Как давно ими не пользовались?       Я поджала губы.       — Почти два года.       — Я ничего не чувствую ... Никаких эмоций. Слишком много времени прошло.       Я кивнула. Другого ожидать не приходилось.       — Ладно, — протянула я и отставила коробку прочь. — Давай другую.       Вторая коробка оказалась заполнена самыми различными вещами, которые не имели никакого значения для меня, но наверняка были очень важны для тёти: шкатулка с украшениями из разноцветных камней, не проявленная фотоплёнка и старый фотоаппарат-мыльница, большое ручное зеркало из серебристого металла, книга по растениеводству, два клубка ниток красного и зелёного цветов и блокнот. Я надеялась, что именно он окажется дневником, но когда открыла его, то поняла, что ошиблась — половина листов были нетронуты, а на других штрихами был изображён какой-то странный символ — четыре угла расположенных по кругу смотрели вершинами в центр.       — Что это? — спросил Лиам, ткнув пальцем в один из рисунков.       — Не знаю ... Я не уверена, что это что-то особенное ... Выглядит так, словно кто-то ручку расписывал.       — Да, только этот символ тут везде, почти на каждой странице.       Это казалось странным. Каждый рисунок был точной копией предыдущего: абсолютно одинаковой, разве что размером меньше или наоборот больше. Я протянула Лиаму блокнот. Он взял его в руки, приблизил к лицу и снова шумно вдохнул.       — Хм, — Лиам сдвинул брови к переносице и перевёл взгляд на меня.       — Что?       — Что-то ...       Лиам замолчал и ещё какое-то время продолжал обнюхивать блокнот.       — Лиам, ну?       — Понять не могу ... Пахнет словно солёной водой.       Я не знала, что это могло бы значить, а так же смысл этого странного символа, но решила, что лучше взять блокнот с собой. На всякий случай. Третья коробка содержала в себе лишь одну вещь — "музыку ветра" из алюминиевых трубочек и деревянного маятника.       — Твоя тётя увлекалась фен-шуем? — спросил Лиам.       — Не знаю ... — я перевела взгляд на коробку с пластинками. — Похоже, я совсем не знала свою тётю.       Лиам вытащил из коробки музыку ветра и приподнял её за крючок на уровень своего лица. Алюминиевые трубочки и солнечный свет, льющийся из окна, образовали на его коже небольшую россыпь лучиков, и когда один из них попал ему в глаз, он смешно прищурился.       Я рассмеялась. Лиам бросил взгляд на меня и улыбнулся, а потом подцепил пальцами деревянный маятник и качнул его. Но вместо ожидаемого перелива колокольчиков я услышала треск и замерла.       — Лиз? — Лиам хотел опустить руку с музыкой ветра, но я схватила его за предплечье, останавливая.       — Ещё раз ... — шепнула я.       Я попыталась сфокусировать зрение на лице Лиама, но глаза раз за разом сами перескакивали на тот маячок, словно он был для них магнитом. Я ждала, что звук повторится.       И он пришёл снова, когда Лиам качнул музыку ветра.       — Ты не слышишь? — я понизила голос, словно если я буду говорить обычным тоном, то всё пропадёт.       — Что?       — Треск. Громкий треск вместо колокольчиков.       Лиам покачал головой. Он продолжал смотреть на меня как на сумасшедшую.       — Я правда слышу его ... Но не могу понять, что это.       Вместе с треском пришло чувство тревоги. Я мотнула головой и отпустила руку Лиама.       — Ты в порядке?       Я была в порядке, но тревога в груди продолжала нарастать. Помимо неё я чувствовала что-то ещё — что-то, что невозможно было объяснить словами.       — Лидия ... Нужно позвонить Лидии.       Но её номера ни у меня, ни у Лиама не было, и тогда мы позвонили Скотту. Стоило мне только сказать, что я слышу то, чего не слышит Лиам, как МакКолл тут же скинул мне телефон Лидии со словами о том, что сам попробует дозвониться Стайлзу или Пэрришу.       Я обрывала телефон Лидии Мартин не переставая несколько раз подряд, сбрасывая, не дожидаясь даже третьего гудка. Наконец, она ответила:       — Алло?       — Лидия, с вами всё в порядке?       — Лиз? Что случилось?       — Я не знаю ... Где вы?       — Это странно, но та часть списка, где есть моя бабушка — это не список смертников. Это список тех, кто покончил с собой в течение последних десяти лет в доме Эха. Мы сейчас там.       — Что вы там дел ...?       Я не успела договорить, потому что меня перебил Стайлз. Его голос раздался где-то вдалеке.       Стайлз:       — Лидия, зачем ты вписала ещё одно имя?       Лидия:       — Что? Я не вписывала.       Стайлз:       — Это же твой почерк?       Лидия:       — Но зачем мне вписывать ещё имя?       — Лидия? — я попыталась вмешаться в разговор. — Лидия?       Стайлз:       — Зачем ты вписала меня?       — Лидия? — я пискнула. — В чём дело?       И тут появился другой голос, который не был мне знаком:       — Может из-за той записи на кассете?       Голос принадлежал мужчине. Он был скрипучим, и даже через телефонную трубку показался мне ужасно неприятным.       А затем на другом конце провода раздался тот самый треск, который я слышала минутами ранее.       Лидия вскрикнула.       — А теперь ты, дорогуша, — произнёс мужчина, и внутри меня всё похолодело.       — ЛИДИЯ! — закричала я уже в тишину после характерного щелчка повешенной трубки.