Без ума

Позволив себе задержаться в подвале всего на одну минуту, Кюхен внимательно слушал мерное дыхание забывшегося сном Мина, от которого сбивалось и путалось свое собственное. Брюнет спал так безмятежно, будто, крепко скованный руками похитителя, и не был заперт в четырех стенах. Но Кю прекрасно знал причину этого ложного покоя: слишком долго сам глотал драже снотворного, умело избавлявшего угрюмое сознание от гнетущей действительности и приходящих в голову пугающих образов, тем самым обеспечивая лишь умиротворяющую неосязаемую темноту. Но та самая темнота, а вместе с ней и желанное, как ценнейшее богатство мира, спокойствие были безбожно мнимыми, выливались в ломающую череп боль, отчего просыпаться с каждым разом хотелось все меньше и меньше. Вспоминая эти малоприятные ощущения, Кюхен чувствовал давящую вину перед брюнетом, впервые так легко расслабившимся в чужих руках. Преступника слабо утешало лишь то, что наполняющие голову жертвы болезненные порывы и удручающее возвращение к реальности наступят не раньше глубокой ночи, когда он уже решит внезапно возникшую проблему и будет дожидаться этого момента, смиренно сидя у матраса, любовно скользя взглядом по телу и готовясь помочь. Выпускать из рук человека, в котором вот уже больше полугода заключались все чувства и желания, было непросто: слишком сильно – до дрожи в конечностях, до перекрывающего дыхание кома в горле, до глупого страха потерять, оставив без присмотра, – хотелось побыть рядом еще хоть совсем немного, но время непреклонно поджимало. С горем пополам собравшись с духом, Кю медленно и предельно аккуратно уложил Сонмина на матрас, даже зная силу выпитых им таблеток, стараясь не задеть больных мест и не потревожить. Как только положение изменилось, и тело перестало быть удерживаемым чужими руками, брюнет слегка поджал колени к груди, вялым движением сбивая одеяло в ногах и что-то тихо бормоча сквозь сон. На несколько секунд Кю замер, устремив неподвижный взгляд на лицо спящего, абсолютно спокойное и на вид почти по-детски невинное. За все время, проведенное Мином в этих стенах, похититель позволял себе целовать его лишь изредка и то – просто притрагиваясь губами к коже, едва заметно и невесомо. А все потому, что он был убежден: одно неосторожное действие, способное подогреть и без того жгучую жажду, и контроль над собой будет безвозвратно утерян. В голове все так же ясно хранились воспоминания об изнасиловании, заставлявшие Кюхена, при всем желании вновь слиться с любимым телом, страдать от отвращения к себе за этот поступок. Однако сейчас, медленно отходя от чрезвычайных волнений и пользуясь тем, что парень ничего не заметит, Кю не стал отказывать себе в коротком, но крайне необходимом удовольствии ощутить живое тепло на губах. Опустившись на колени, он приближался к Сонмину не спеша, будто боясь внезапно обжечься или же не справиться с этим жаром и превратить дозволенное легкое касание в грубое утоление жажды, уже давно наполнявшей кровь и струящейся с нею по венам. Когда расстояние между лицами сузилось до сантиметра, и Кюхен уже отчетливо ощущал на своей коже тонкие струйки спокойных выдохов, нечуждое похитителю чувство сомнения вновь заиграло в душе, вынуждая остановиться прямо у цели и задержать вязкий воздух в легких. Еще несколько долгих мгновений он трусливо смотрел на спящего и, лишь наконец справившись с вводящим в ступор страхом, одним осторожным движением коснулся губами щеки. От недлительного теплого контакта, сердце радостно трепыхнулось и, пропустив удар, замерло в предвкушении более сильной эмоции, которую Кю получил уже в следующий миг, поцеловав уголок приоткрытого рта, откуда губы без промедления двинулись к цели, накрывая собой чужие. Боясь разбудить Сонмина, парень позволил себе задержаться всего на несколько секунд, после чего он медленно отстранился и с опаской вгляделся в спокойное лицо, ожидая встретиться с удивленными глазами. Но, к счастью преступника, легкое касание теплых губ не было способно вырвать Мина из забытья, подаренного хорошим снотворным. Лишь забавно поморщив нос и отчего-то едва заметно улыбнувшись, он продолжал крепко спать, тем самым неосознанно успокаивая наблюдавшего. - Я люблю тебя, – почти неслышимым шепотом проговорил Кюхен, отчаянно борясь с бушующей в груди безграничной радостью, от которой немыслимо хотелось плюнуть на все и улечься рядом, стиснув жертву в объятиях. Чудом вспомнив о том, что за борьбой с собственными желаниями и неуверенностью потратил здесь куда больше рассчитанного времени, Кю насильно отвел взгляд от брюнета и скорым шагом помчался наверх. Как только подвальная дверь тихо закрылась, парня вновь охватил только что ослабший страх перед предстоящей встречей, и, тяжело дыша, он принялся устранять следы присутствия другого человека, как казалось ему, разбросанные по всему дому. И хотя наверняка было вполне достаточно убрать из ванной вторую бритву и зубную щетку, за что Кю схватился первым делом, он метался по коридору и кухне, тщательно вглядываясь в каждое место, где похищенный ходил или сидел, словно дядя мог это почувствовать. В своих действиях парень и сам стал замечать нечто, схожее с паранойей, но справиться с ней и спокойно присесть, дожидаясь гостя, был просто не в состоянии. «Заметание следов» уверенно превращалось в доскональную уборку, перемещавшуюся даже в те комнаты, где Сонмин не был ни разу и куда, скорее всего, дядя и не заглянет. Добравшись до собственной спальни, Кю с замиранием сердца обнаружил оставленную у прикроватной тумбочки позабытую им сумку, снятую с плеча брюнета в злополучный вечер. Отобрав у потерявшего сознание парня легкий багаж, с которым тот каждый день посещал кафе и откуда доставал университетские записи, остававшиеся для тайного наблюдателя загадкой, Кюхен вопреки разъедающему интересу не стал заглядывать внутрь чужой вещи. И хотя ситуация, сложившаяся между ними, предполагала полную свободу для похитителя, и наверняка Сонмину уже было на это плевать, преступник порывался оставить для жертвы нетронутым хоть что-то личное. Однако бросать сумку на видном месте официант посчитал рискованным и, решив спрятать вещь в шкаф, поднял с пола за длинную ручку, ощущая странное покалывание в пальцах, вызванное одной только мыслью о том, как долго его любовь носила ее на своем плече. Очередной всплеск эмоций невольно заставлял задумываться о происходящем, а главное – насколько нездоровыми становятся эти чувства, заметно усугубляясь с каждым днем и вынуждая один за другим творить ужасные поступки. Всякий раз, грубо хватая парня за руки в попытке обездвижить, следом нанося новый болезненный удар, Кюхен поддавался под воздействие слепой уверенности, что таким образом спасает свое счастье, способное покинуть его в любой подходящий момент. Вот только по выражению исстрадавшихся глаз, коими на него и смотрел Сонмин, парню все чаще казалось, что то самое счастье уже выскальзывает из рук, а теплые чувства начинают отдаваться в груди глухим неприятным нытьем. Новой каплей в уже почти полной чаше сомнений стала едва уловимая улыбка, коснувшаяся губ Мина сквозь сон: невымученная и абсолютно естественная, она впервые появилась на его лице со дня похищения. И с одной стороны Кюхена охватывало желание и самому улыбнуться от осознания того, что в этот раз уголки любимых губ невольно поползли вверх сразу после короткого поцелуя, а с другой – было слишком ясно, что прикосновение насильника не могло стать причиной подобной радости. Он не знал, что почувствовал аспирант в тот момент, тем самым наживая новый повод для трепания собственных нервов, которых за последнее время было истрачено так много, что Кю в свои двадцать два боялся очередным утром проснуться седым. Таскаясь по дому, в лихорадочном темпе прибирая и переставляя различные вещи с места на место, Кюхен и не заметил, как на город опустился вечер, а время, к которому предположительно должен был явиться гость, небезопасно приблизилось. Кинув взор на настенные часы, парню, в конце концов, пришлось согласиться с видом собственного жилища и, для верности заглянув в подвал, чтобы проконтролировать, не проснулся ли Мин, он с тяжелым, будто окаменевшим, сердцем поплелся высматривать в окно знакомую машину. Шанс, что в таком состоянии похищенный сможет услышать звонок, должный раздаться за преградой массивной двери подвала и расстояния высоких ступеней лестницы, был ничтожно мал, но Кюхен не хотел рисковать, а потому приготовился встречать родственника прямо на пороге, как только свет автомобильных фар начнет бить в окна. Прошло не меньше получаса смиренного ожидания, когда в мрачнеющих сумерках появились очертания машины металлически-серого цвета, заезжающей на территорию относящегося к дому Кю маленького двора. Поднявшись с насиженного места, официант обреченно побрел в прихожую и, нехотя распахнув вдруг отяжелевшую входную дверь, столкнулся со взглядом знакомого мужчины, успевшего лишь нажать кнопку на пульте сигнализации. - Ждал? – с улыбкой спросил гость, неторопливыми шагами ступая на узкое крыльцо дома. Кюхен лишь вяло кивнул головой, бубня под нос тихое слово «привет», и неловко пожал плечами, когда дядя непринужденно заключил его в объятия и похлопал широкой ладонью по спине. Такое поведение со стороны человека, еще недавно почти от него отказавшегося, показалось Кю немало странным, но, решая с порога не устраивать расставления всех интересующих вопросов по полкам, он дождался, когда чужие руки разомкнутся, и любезно пригласил гостя в дом. Чо Имхен, назвавшийся братом отца Кюхена и единственным близким родственником, почти по-хозяйски вошел в жилище, на ходу осыпая племянника вопросами о его жизни и самочувствии, отчего хозяин дома, не поворачивая головы, подозрительно выгибал бровь. Отчетливо наигранное дружеское отношение вызывало в душе парня непостижимое по силе чувство близкой угрозы, от которого Кю едва сдерживался, чтобы на нервной почве не вытолкать мужчину за дверь. Довольная улыбка не сползала с лишь немного тронутого морщинами лица и когда родственники расселись за кухонным столом, куда Кюхен пригласил дядю на чашку чая, надеясь за разговором узнать истинную причину внезапного визита, свалившегося как снег на голову. Но Имхен молчал, дожидаясь, пока племянник нальет горячий напиток в посуду, игнорируя даже наполненные нескрываемым подозрением короткие взгляды, позволявшие парню рассмотреть старшего. За последние полтора года они виделись крайне редко, особенно в прошедшие пару месяцев, но Кю всякий раз приходилось отмечать тот факт, что внешне дядя ничуть не менялся: высокий, хорошо сложенный, с располагающими чертами лица и едва читаемым ехидством в глазах, с трудом принимаемым в паре с учтивой улыбкой, которая удавалась у него поразительно мягкой и даже искренней. - Ты вроде говорил, что тебя месяц в Сеуле не будет, – вдоволь измучив тему о своей невеселой жизни, племянник не стал упускать из рук возможность разузнать о том, что беспокоило его со дня последнего сеанса в клинике. – Чего же приехал? - Мне неожиданно назначили здесь встречу, – спокойным тоном ответил Имхен, опуская на стол чайную чашку. – Вот и пришлось заехать на один день. И, раз уж я в городе, к тебе решил заскочить… - Значит, приехал ты сегодня? – не дожидаясь дальнейших слов, Кю задал глодающий его изнутри вопрос, способный в один миг расставить все точки над «i» и решить ситуацию с недоверием, тревожно висящим в пространстве маленькой кухни. - Ну да, – уверенно кивнул мужчина, но тут же изменился в лице, встретившись со скептической улыбкой, манерно вытянутой на губах племянника. – Что? - Это ложь, – решительно бросил младший, испытующе уставившись на собеседника. - С чего ты взял? - Я видел тебя в клинике несколько дней назад. Заметно округлившись, глаза Имхена мгновенно лишились прежнего уверенного выражения, с головой выдавая растерянность своего владельца. В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь нервным постукиванием длинных пальцев Кюхена по столу, от которого мужчине еще сложнее давался процесс приведения мыслей в порядок, необходимый для рождения связного оправдания. - Ладно, – наконец справившись со смятием, Чо старший согласно мотнул головой. – Я действительно был в городе не так давно и заходил в клинику. И за последнее время делал это не единожды, – недовольный взгляд напротив превратился в абсолютно ошеломленный. – Я интересовался твоим состоянием у врачей, потому что мне не все равно, что с тобой происходит. А не заезжал сюда… Пойми, у меня нет возможности опекать тебя, как следует… Да и твой доктор много раз говорил мне, что ты хочешь, чтобы все оставили тебя в покое. - А что же случилось сегодня? – Кю презрительно фыркнул, даже не пытаясь поверить в сказанные дядей слова. - Когда я посещал клинику в последний раз, мне сказали, что ты становишься агрессивным и, возможно, у тебя депрессия… - Депрессия? – иронично переспросив, парень вновь перебил старшего и с тяжелым вздохом добавил: – Это нестрашно: она у меня уже четыре года, я привык, – игнорируя новую попытку оправдаться, Кюхен встал из-за стола и, отойдя на несколько шагов, повернулся к гостю лицом, складывая руки на груди. – Знаешь, я не верю. Все выглядит так, будто ты просто боишься, что я могу что-нибудь вспомнить, и пришел убедиться. - Я пришел навестить тебя, – окончательно выровняв растерянный голос, мужчина говорил совершенно спокойно, добавляя какой-то печальный оттенок во взгляд. – А насчет твоей памяти: да, я боюсь, что ты все вспомнишь, потому что тебе будет намного хуже, если узнаешь, что произошло в то время. Ты… – запнувшись, он на мгновение опустил взгляд, прежде чем продолжить медленным режущим тоном: – Ты и приблизительно не можешь представить, о чем идет речь, и какими могут быть последствия. Это крайне опасно, в первую очередь – для тебя. - Удивил, – ухмыльнувшись и прикрыв глаза, Кю обреченно покачал головой. – Умоляю, вместе с врачами придумайте хоть парочку новых фраз, а то от этого меня уже давно тошнит. Спустя несколько мгновений гнетущего молчания, парень бросил осуждающий взгляд на Имхена и медленно от него отвернулся, упираясь крепко-сжатыми кулаками в гладкую кухонную столешницу, силясь усмирить рвущую все внутри душевную боль, закрадывающуюся каждый раз, когда Кю остро чувствовал безысходность своей амнезии. - Наверное, мне лучше уйти, – тихо отозвался родственник и, завидев согласный кивок, поднялся на ноги. Убедившись в том, что гость действительно решил покинуть дом, Кю вяло оттолкнулся от твердой поверхности и медленно поплелся следом, дабы проводить его к выходу. Все еще не избавившись от страха быть уличенным в злодеянии, племянник внимательно наблюдал за тем, куда смотрит старший, пока они пересекали уютную гостиную, к которой узкой дорогой коридора примыкал вход в подвал. Однако Имхен даже не повернул головы в пугающем Кю направлении, заставляя того облегченно выдохнуть по окончании короткого пути. Официант уже был готов коротко прыснуть что-нибудь на прощание и закрыть дверь, как вдруг, лишь ступив одной ногой за порог, мужчина обернулся и, шумно выдохнув, стал говорить: - У тебя было непростое детство, и ты видел такое, чего и врагу пожелать грешно. И это сильно отразилось на тебе тогда. Но теперь этого больше нет, и тебе не приходится страдать, ненавидеть кого-то, мучиться от бесполезного желания что-то изменить… У тебя новая жизнь, которую можно превратить в счастливую. А там счастья не будет. Там ничего не будет. - Ничего? Хочешь сказать, что я умру, если память вернется? – словно стараясь закрыться от тяжелого взгляда, по вине которого вдоль спины вдруг стал ползти неприятный холод, и становилось не по себе, Кюхен вновь скрестил руки на груди и опустил голову. - Был рад видеть, – не ответив на вопрос, родственник быстро развернулся и направился к машине, оставленной всего в паре шагов от крыльца. Желая поскорее избавиться от неприятного общества, Кю не стал дожидаться, пока дядя уедет, и захлопнул входную дверь, после чего плавно опустился рядом с ней на колени, чувствуя полное опустошение, расползающееся где-то внутри огромной дырой. Он отчаянно, до буквально ощутимой физической боли в голове старался вспомнить хоть что-нибудь каждую секунду, проведенную рядом с незваным гостем, раз за разом делая тщетные попытки воспроизвести в воспоминаниях дядино лицо, виденное им до восемнадцати лет. Но упрямая память бессменно останавливалась на моменте, когда Имхен впервые вошел в палату с целью представиться дорогому племяннику, а дальше поджидали лишь непроходимый мрак и нещадно бьющая по черепу боль. Гул удаляющегося автомобиля давно исчез из радиуса слышимых звуков, но Кюхен все так же сидел на полу, позволяя бессилию и безнадежности проникать в слабеющее тело, наполнять собой мешающую пустоту и выметать остатки тускнеющих эмоций, тем самым заставляя карие глаза превращаться в безжизненные, будто стеклянные. Добраться до воспоминаний без чьей-либо помощи было попросту невозможно – достаточно поиздевавшись над собой, Кю лишь вновь в этом убедился – но и превратить жалкое существование в счастливую жизнь реальным также не представлялось. Особенно ярко эта смутная перспектива выгорала в осознании того, что парень сотворил за последнее время, и даже при всем желании исправить это уже было нельзя. Приятная неосязаемая темнота принялась плавно отступать, понемногу пропуская сквозь тяжелые веки лучи тусклого освещения. Тело, недавно казавшееся совсем невесомым, стало отчетливо вдавливаться в мягкий матрас и чувствовать рядом что-то живое и теплое, касающееся руки и шумно дышащее. Сонмин осторожно открыл глаза, с трудом поддающиеся этому простому действию, и на предполагаемом месте постороннего тела обнаружил похитителя, мгновенно среагировавшего при виде проснувшейся жертвы. - Голова болит? – взволнованно спросил последний и, получив молчаливый согласный жест, с огорченным выражением лица аккуратно взял парня за плечи, помогая подняться. – Прости, это я виноват. Все еще пребывая в затуманенном состоянии и морщась от неприятных ощущений, Мин непонимающим взглядом наблюдал за действиями официанта, схватившего в руки бутылку с водой и пластину с таблетками. Похищенный даже не успел поинтересоваться, зачем ему снова что-то принимать, как Кюхен протолкнул горьковатое драже в его рот и поднес горлышко бутылки к сухим губам. - Иначе болеть будет еще долго, – пояснил преступник и, дав Мину лишь пару секунд на то, чтобы проглотить лекарство, привычно крепко обнял слабое тело, утыкаясь носом в горячую шею. - Что случилось? – брюнет тщетно старался вникнуть в ситуацию, никак не дающуюся совсем недавно проснувшемуся сознанию. Однако ожидаемого ответа не последовало, и, находясь в окружении горячей близости, аспирант мог различить только крупную дрожь, бьющую тело Кюхена и мешающую его груди мерно вздыматься. Чувствуя и буквально пропуская через себя каждый неспокойный удар чужого сердца, переспрашивать совсем не хотелось, и единственное, на что был способен Мин в тот момент, это абсолютно инстинктивно, сцепив руки на пояснице, обнять парня в ответ.