Без ума

Странная, совершенно неправдоподобная речь врезалась в сознание и одновременно расплывалась в тягучем тумане недоверия, вновь возросшего стальной броней в только недавно открывшейся душе. Перед глазами стояли привычный вид собственной гостиной, наполненной вливающимся в широкое окно едким полуденным светом, и до изнеможения любимое лицо Мина, вот только слова, осторожным тоном соскальзывающие с мягких губ, грузно переваливались за черту полного абсурда. Слушая о том, что через каких-то полчаса дремучий мрак, столько лет покрывавший большую часть жизни, будет развеян, Кюхен подумал, будто всерьез сходит с ума, или же брюнет просто жестоко шутит над ним. За сложное время, взявшее отсчет с момента пробуждения в клинике, парень слишком привык к грустной уверенности, что уже никогда не узнает ни о своем детстве, ни о том, из-за чего стал таким; привык к кошмарным снам, будоражащим кровь и сжимающимся ледяной цепью страха на сердце; привык и к ощущению глубокой, как бездонная яма, пустоты, отяжеляющей до боли недолгую память. А потому он просто не мог так легко принять то, о чем сейчас говорил Сонмин, отчего-то опустив виноватый взгляд и нервно заламывая изящные пальцы. Происходящее, и без того не всегда дававшееся парню без липкой тени сомнения, вновь принялось казаться нелепым сном, должным вскоре дополниться кошмарным сюжетом и завершиться тяжелым пробуждением. - Почему ты не сказал об этом раньше? – едва вымолвил Кюхен, когда заблудший в густом хаосе потрясения голос наконец отозвался тихой речью. - Я не был уверен в том, что у Канина все получится, и не хотел расстраивать тебя, если бы он так ничего и не узнал, – Мин с трудом осмелился посмотреть младшему в глаза, умалчивая о главной причине, которая царапалась внутри назойливым страхом перед тем, что вскоре им обоим предстоит услышать. – А разве ты не хочешь узнать?.. – еще более нерешительно спросил брюнет, увидев, как менялось лицо Кю по мере произносимых им слов о скором визите юриста, как к непониманию, мгновенно наполнившему недоверчивый взгляд, медленно примешивалось подпитывающее противную боязнь обвинение. - Конечно, хочу, – почти грубым тоном отрезал парень, заставляя собеседника на миг крепко зажмуриться. – Просто все это очень внезапно, – постаравшись взять себя в руки, добавил он уже спокойно и, прикладывая ладонь к лицу, шумно вздохнул. Ощущение залегшего в груди тяжелого камня плавно, но решительно настигало Кюхена, увлекая за собой стаи путающихся в крепкие узлы панических мыслей. Он хотел узнать все о своем прошлом, чтобы больше не мучиться от омерзительной безызвестности и необъяснимого ноющего чувства чего-то недостающего, хоть и притупившегося за годы жизни с чистой памятью. Однако, невзирая на мощное желание докопаться до правды, Кю не был готов к столь неожиданному столкновению с ней лицом к лицу. Не успевшему ничего обсудить с Енуном Мину сейчас было страшно буквально до дрожи в коленях: он совсем не так представлял долгожданное раскрытие тайны, всецело надеясь, что сначала сам узнает о темных событиях, а после примет решение, посвящать ли во все это младшего. И хотя утаивание настолько важной для Кю информации было бы весьма нечестным, парень, отчаянно переживавший о последствиях, способных отобрать наконец обретенное счастье, однозначно чувствовал бы себя намного спокойней. В тот момент, когда все внутри обгладывал промозглый холод, утешало лишь одно – вцепившееся в душу еще в день возвращения сюда желание помочь этому человеку, решив отравлявшие его непростую жизнь проблемы, чтобы больше не испытывать разрывающую сердце едкую жалость. Но, даже пережив события, круто разделяющие жизнь на «до» и «после», брюнет еще недавно не смог бы поверить, что самым дорогим человеком, потери которого он будет бояться больше всего возможного, станет похититель, причинивший ему столько мучений. А шанс, что во мгле, скрывавшей утерянные воспоминания, таилось то, из-за чего Сонмин мог навсегда его лишиться, был опасно велик. - Я думаю об этом каждую минуту, – внезапно раздавшийся голос заставил старшего отвлечься от своих размышлений и вновь посмотреть на Кю, направившего пустой взгляд вглубь изрезанной солнечными лучами комнаты, – пытаюсь сопоставить то, что снится, с тем, что иногда всплывает в голове… И, конечно, я очень хочу знать, почему все так сложилось и что со мной произошло. Но вдруг это окажется чем-то таким… из-за чего ты от меня отвернешься. - Такого не случится, – из последних сил скривив губы в беспомощно-слабой улыбке, Мин заботливо провел рукой по волосам парня, с приятным щемлением в груди встречая знакомую мягкость темных прядей. Даже настолько простое прикосновение вынудило Кюхена прикрыть глаза, невольно расслабляясь от слов любимого. Порой сталкиваясь с пониманием того, как легко Мину удавалось заставить его во что-то поверить, каждым своим действием, часто почти незаметным, радуя или огорчая, парень испытывал необъяснимый страх перед острым чувством зависимости, в которую попал чуть ли не в самую первую встречу с этим человеком, и теперь, вопреки всякой логике, с каждым днем все более безнадежно впутывался в эту паутину. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что брюнет абсолютно добровольно делил с ним жизнь и всегда был рядом, не мог привыкнуть к тому, что его любовь, подобно кислоте так долго прожигавшая неспокойное сердце, превратилась во взаимную и перестала доставлять столько боли. И теперь, когда времени до приезда Канина оставалось все меньше и меньше, Кю ощущал, как надвигалось нечто, способное бесповоротно его сломать, и что пережить это он сможет только благодаря человеку, который сейчас, словно чувствуя чужое состояние, крепко обнимал его тело, нежно проводя ладонью по напряженной спине. Полчаса, за которые Енун обещал добраться до дома парней, дабы распутать клубок тайн, столько лет не дававших Кюхену спокойной жизни, стремительно утекали прочь, рискованно приближая пугающий момент. Сочетание манящего интереса и тяжелого металлического страха одинаково захлестнуло обоих, но Мин изо всех сил старался держать себя в руках и не выдавать переживаний, буйно пляшущих в душе в такт быстрым ударам обезумевшего сердца. Он всячески убеждал младшего в том, что его прошлое, каким бы оно ни оказалось, не повлияет на их отношения, но с каждым произнесенным словом брюнет все отчетливей понимал, что на самом деле просто пытался успокоить себя самого. Однако даже притворная твердость в голосе сорвалась на дрожащий тембр, когда в доме раздался дверной звонок, и расстояние, отделявшее ту самую правду, сократилось до коротких мгновений. - Все будет хорошо, – словно подводя черту, произнес Сонмин и притронулся губами к щеке парня, прежде чем быстрым шагом направиться к входной двери. Воздуха в легких становилось все меньше с каждой секундой, и брюнету не без труда удалось открыть замок и, легко толкая последнюю преграду, надавить на дверную ручку, дабы впустить гостя в дом. Еще не успев даже переступить порог, Канин заметил во взгляде парня чудовищную боязнь, странно мешающуюся с едва уловимым блеском надежды. - Успокойся, – юрист говорил почти шепотом, стараясь хоть немного уменьшить волнение, отпечатавшееся на бледном лице. – Это необходимо. Сонмин понимал, что задавать вопросы и выяснять что-либо сейчас будет просто неуместно, тем более, раз уж он сам все это затеял, и оставался лишь один путь – позволить Канину наконец раскрыть все карты. Гость уверенно прошел в дом и, коротко поздоровавшись, с шумным выдохом приземлился в обитое темной тканью кресло, стоящее сбоку от дивана, где расселись парни, с замиранием сердца ожидавшие каких-либо слов. - Честно говоря, даже не знаю, с чего начать, – произнес Канин, отбросив на расположенный между мягкой мебелью низкий деревянный столик папку с бумагами. – Здесь копии документов, подтверждающих все то, о чем я сейчас буду говорить, – пояснил он, указывая на принесенную вещь. – Пожалуй, будет верно разъяснить один момент с твоей памятью… По словам врача, который умолял меня ничего не рассказывать, твоя амнезия, скорее всего, лечится очень просто: достаточно напомнить тебе о ярких событиях из прошлого, и все, что ты забыл, начнет восстанавливаться, – от этих слов Кюхен заметно напрягся: подобную версию он уже слышал из уст психиатра, но, относясь ко всему, что происходило в стенах клиники, с враждебным недоверием, никогда не воспринимал ее всерьез. – Чтобы узнать все, я говорил со многими врачами, которые занимались тобой, в том числе и с теми, кого ты знал до восемнадцати лет. Вся эта история началась еще в далеком детстве, поэтому начну с рассказа о твоей семье, – собираясь с мыслями, юрист на мгновение взял паузу, пытаясь представить, какой будет реакция парня, если он и правда начнет вспоминать события запутанного прошлого. – Твой отец и твой дядя, который являлся твоим официальным опекуном на протяжении первого года после выписки из клиники, приходились сыновьями и наследниками владельцу когда-то успешной компании по продаже легковых автомобилей. Когда тебе было четыре, дед умер, и компания перешла в их руки. Но, согласно оставленному покойным завещанию, значительно большая часть акций досталась старшему брату, а именно – твоему отцу. Младшего это, конечно, не устраивало… Начались скандалы и судебные разбирательства, из-за чего братья превратились во врагов. А через год… твоего отца обнаружили убитым в собственной квартире, с множеством ран, нанесенных офисными ножницами. Ничего из сказанного парнем ранее не вызывало у Кю никаких эмоций, но сейчас ощущение острой головной боли резко ворвалось вглубь черепной коробки, как бывало каждый раз, когда что-то из прошлого порывалось подобраться к памяти. Однако ему пришлось отвлечься от разразившегося в голове неприятного чувства, потому что, сменив тон на более осторожный, Канин продолжил: - То, что я сейчас буду рассказывать, взято с твоих же слов: об этом, будучи ребенком, ты говорил психологу, с которым я встречался пару дней назад… В день, когда все это произошло, ты должен был куда-то уезжать со своей матерью, но из-за плохого самочувствия тебя оставили дома с отцом. Он не особо следил за тобой, занимался своими делами, и ты, шастая по дому, от скуки забрел в отцовский кабинет, пользуясь тем, что там никого не было. В какой-то момент за дверью послышались голоса и, испугавшись, что тебя будут ругать за такую вольность, ты спрятался в шкафу. Вот только его дверца закрывалась плохо, и через щель ты мог видеть, что происходило в помещении, – сверлящая боль в голове безжалостно усиливалась, выстреливая яркими ударами в затылке, и перед глазами, будто короткой вспышкой, уходящей на доли секунды, показалась вертикальная полоска света, разделяющая темные полотна деревянных дверец шкафа. – В кабинет вошел отец, а следом за ним его брат, который, видимо, явился в дом, пока ты не слышал. Они ругались, кричали друг на друга, и спустя какое-то время старший отвернулся к столу, подбирая какие-то бумаги, а твой дядя… пользуясь моментом или находясь в приступе ярости – я не знаю… он схватил со стола ножницы и ударил ими брата… а потом сделал это еще много раз. Произнеся последнее, юрист замолчал, видя, что Кюхен болезненно зажмурился и прижал ладонь ко лбу. Невольно схватив своего парня за предплечье, Сонмин, изнемогавший от нервного напряжения, растущего с каждым произнесенным словом гостя, на несколько секунд затаил дыхание, подозревая, к чему могла вести головная боль, вспышки которой проявлялись на искривившемся от неприятных ощущений лице. От услышанного Кюхен буквально чувствовал, как что-то внутри с треском ломалось, и в толщу мыслей стали набегать различные картинки, мешаясь с лицами людей и видами каких-то помещений. Почти лишенные смысла, словно кадры, без разбора выдранные из киноленты, воспоминания еще несколько мгновений бурлили в голове, после чего путаница, мучительно бьющая по черепу изнутри, стала плавно выравниваться, возвращая все на места. Вертикальная полоска щели, образованной от неплотно закрытой мебельной дверцы, позволяла видеть отцовский стол, сплошь усеянный канцелярскими папками и одиноко лежащими листами бумаги. Кю прижался плечом к боковой стенке шкафа, стараясь дышать как можно меньше и тише и не двигаться, дабы ничего не уронить и не подвинуть, потому что знал, что даже мать не заходит в кабинет без спроса. - Ты же сам понимаешь, что это просто несправедливо! – Имхен отчаянно надрывал глотку уже больше минуты, безостановочно толкуя про деньги и долю в бизнесе. За последний год Кюхен привык к регулярным скандалам в семье и к темам, крутящимся вокруг одних и тех же слов, смысл которых в пять лет от роду порой давался с немалым трудом. Мальчик хорошо понимал только то, что после смерти дедушки дядя очень изменился и теперь приходил в их дом крайне редко, да и то – только чтобы поговорить на повышенных тонах. - Это состояние сколотил наш отец, и ему, как никому, было виднее, как распределить наследство, – опершись руками о стол, старший стал говорить спокойным голосом, отрицательно мотая головой. – Или хочешь сказать, что ты когда-то был достойным сыном и заслуживаешь чего-то большего? Да после всех твоих выходок на месте папы я бы о тебе и не заикнулся в завещании. Опять заявишь в суд? – мужчина улыбнулся, заглядывая в кипящие злобой глаза. – Или тебе показать копии всех предыдущих решений, чтобы память освежить? Кю видел, как с целью найти нужные бумаги отец отвернулся к столу, но в следующий миг дыхание, утаиваемое в попытке остаться незамеченным, буквально замерло в легких: обезумев от злости, Имхен мгновенно схватил лежащие на стопке пластиковых папок ножницы и в ту же секунду вонзил их брату в бок. Стараясь упереться ладонями в поверхность стола и сметая бумаги на пол, старший хрипло вскрикнул от острой боли и с ужасом во взгляде повернул голову к месту ранения. Лицезревший жуткую картину Кюхен закрыл себе рот ладонью, стараясь сдержать подкативший к горлу вопль. Но поверить собственным глазам стало еще сложнее, когда в следующий миг дядя вновь с силой дернул рукой, по самую рукоять вгоняя лезвия ножниц в тело, а после продолжил без разбора молотить по нему нехитрым оружием. Отцовская светлая рубашка быстро окрасилась узором из кровавых пятен, продолжавших одно за другим появляться на ткани, даже когда мужчина перестал отчаянно хватать ртом воздух и упираться в твердую поверхность, просто свалившись на нее лицом вниз. Вдоволь поиздевавшись над телом старшего, лишь когда очередной удар перевалил за два десятка, Имхен остановился, вынув лезвия из спины, и подхватил начавшего сползать со стола брата. Желая без лишнего шума уложить убитого на пол, он, после отняв руки от тела, с отвращением взглянул на свои ладони, перепачканные в крови до самых запястий. Все еще отказываясь верить в произошедшее, Кюхен немигающим взглядом следил за тем, как дядя, тихо выругавшись, встряхнул руками, будто пытаясь сбросить вязкий багровый цвет подобно каплям воды, как вытер рукоять ножниц какой-то тряпкой и, в последний раз взглянув на родного брата, почти бесшумно покинул кабинет. Забившись в угол, мальчик дождался раздавшегося в квартире через минуту негромкого хлопка входной двери и с дрожью в руке открыл шкаф, с трудом находя в себе силы выйти из укрытия. Едва переставляя ноги, Кю подошел к отцу, лежащему на спине среди вороха разбросанных по полу бумаг, и с ужасом заглянул в абсолютно пустые, ничего не выражающие глаза; взглянул на неестественно-бледное лицо, где яркой линией выделялась тонкая полоска крови, стекающей из уголка рта. Пошевелиться не представлялось возможным, и ребенок продолжал стоять посреди кабинета, чувствуя, как в дрожащей груди все обрывалось и болезненно переворачивалось, упрямо не желая принимать жестокую реальность. Пронесшееся в голове за несколько секунд яркое воспоминание в последний раз отдалось болезненным ощущением, вспыхнувшим меж висков, и стихло, вплетаясь в круговорот множества сцен из детства, обрывков памяти о родителях, о похоронах отца и о плотной гуще мрачных страхов. - Я помню это, – наконец произнес Кюхен, отвлекаясь от собственных мыслей и ловя на себе два ожидающих взгляда. – Имхен думал, что в квартире никого не было, и сбежал, считая, что остался не замеченным, – на мгновение он замолчал, ощутив, что рука Мина бережно сжалась на его ладони. – Но ведь в тюрьму его не отправили, так? - Именно так, – юрист немного расслабился от спокойствия, с которым парень принял начало непростой истории, и, лишь немного помедлив, отважился продолжить рассказ. – Дело было весьма нашумевшим, поэтому найти материалы по нему не составило особого труда. Ты был единственным свидетелем, но… тебе было всего пять лет, и после произошедшего ты долго не мог прийти в себя: сначала вообще ни с кем не разговаривал и долго посещал детского психолога. Поэтому в суде эту версию восприняли без особого доверия. Тем более что Имхен обеспечил себе алиби и нанял очень хороших адвокатов. Так что его оправдали. - И что было потом? – ни разу не вмешавшись в разговор до этого момента, сейчас Сонмин не смог подавить интерес, уже догадавшись, в ком заключались все причины тяжелого психологического состояния младшего, и с ужасом понимая, что этот человек по сей день продолжал порой появляться в его жизни. - По закону все состояние твоего отца перешло жене, то есть – твоей матери, – тяжело вздохнув и проведя ладонью по волосам, Енун отчего-то отрицательно помотал головой. – Она верила в то, что ты видел, и до последнего пыталась посадить Имхена за решетку. За последующие несколько лет было много попыток возобновить дело, а иногда даже мелькали заявления в полицию, в которых твоя мать обвиняла родственника в побоях… Якобы он неоднократно поднимал на нее руку и угрожал расправой, – только недавно утихшее чувство, будто сдавливающее голову до хруста костей, стало возвращаться, вызывая смутные, неразборчивые изображения перед глазами. – Не знаю как, но каждый раз Имхену удавалось уйти от обвинения. А потом – тебе тогда было двенадцать – мать погибла в автомобильной аварии… В полиции установили, что все было спланированно: в машине обнаружили умышленные повреждения, из-за которых и произошла трагедия. Однако никаких улик, способных хоть как-то указать на преступника, не нашли, и поэтому дело осталось нераскрытым. Несколько секунд схожих с изощренной пыткой ощущений, разбивающих прочный барьер амнезии и выдворяющих мрачные воспоминания на свет, показались Кюхену нескончаемой вечностью, вынуждая парня крепко прижать длинные пальцы к вискам, трещащим от невозможной головной боли. Неразборчивые картинки упрямо не хотели складываться в логическую цепочку, но, когда истязание памяти, казалось, достигло пика, в мыслях наконец появились красочные сцены, и парень понял, откуда не так давно к нему приходило чувство дежавю при неприятном столкновении с наглой сослуживицей. Кю вспомнил, как дядя грубо хватал испуганную мать за руки, как толкал ее к стене и один за другим оставлял на женском лице следы от пощечин и ударов, с улыбкой повторяя, что обязательно отправит ее вслед за мужем; вспомнил, как старший не раз ударял и его, когда, будучи ребенком, он просил оставить мать в покое. - Это он убил ее, – с горькой улыбкой парень будто подвел черту под тем, что резко влилось в возвратившуюся память. – Незадолго до аварии мама собрала какие-то документы, дающие шанс снова возбудить дело о смерти отца. Имхен был в бешенстве и поклялся, что до суда она не доживет. Плюнув на то, что Енун находился на ничтожном расстоянии в полтора метра, Мин обнял младшего, со сжимающим грудь чувством ощущая едва заметную дрожь, овладевшую телом парня, и дотронулся губами до щеки, надеясь хоть как-то утихомирить разросшееся в чужом сердце беспокойство. - После этого, – дав Кю немного времени, чтобы прийти в себя, юрист неторопливо продолжил, зная, что последующее наверняка обернется для парня самыми страшными воспоминаниями, – так как ты был несовершеннолетним, произошел судебный процесс, на котором тебе были обязаны приставить опекуна… И так сложилось, что у тебя остался только один близкий родственник, которым оказался твой дядя, – внезапно пропустив два удара, сердце Кюхена, болезненно сжавшись, резко ускорило темп от услышанных слов. – Судимостей – ну доказанных, конечно – у него не было, и он дал согласие на то, чтобы присматривать за тобой до совершеннолетия. - Из-за денег? – задав почти риторический вопрос, младший с улыбкой выпустил из легких несколько шумных выдохов, отдаленно напоминающих тихий смех. - Видимо, да, – Канин согласно кивнул, опуская взгляд на свои руки, сложенные в замок на коленях. – Согласно закону о наследстве, все, что принадлежало твоим родителям, после их смерти перешло тебе, но, по тому же закону, опекун временно получает права на имущество… до совершеннолетия, – вновь сделав паузу в речи, юрист глубоко вдохнул, пытаясь наконец посвятить парня в самое страшное, что плотно вплеталось в его биографию. – Мне неизвестно, что происходило в твоей жизни за те годы, которые ты прожил с Имхеном, но я знаю о том, что с тобой случилось в восемнадцать лет… после чего ты потерял память. Объятия, которыми Сонмин сковал Кю пару минут назад, сомкнулись на теле еще крепче, словно брюнет пытался отгородить парня от того, что вскоре должно было ворваться в его душу и, возможно, было способно изворотить ее, как угодно. - Твой врач сказал, что ты попал в психиатрическую клинику в абсолютно невменяемом состоянии после неудачной попытки повеситься, – заставляя обоих парней прийти в ужас, Канин изрек страшные слова абсолютно ровной интонацией, но, внезапно растянув губы в улыбке, уверенно продолжил рассказ: – Это он упрямо утверждал до тех пор, пока полицейский, с которым я приходил к нему побеседовать, не поговорил с ним немного по-другому. В конце концов, доктор Ли сознался, что, поступив в клинику, ты был весьма в своем уме и твердил о том, что дядя пытался тебя задушить. Слова вошли в сознание подобно острому ножу, и Кюхен даже не заметил третью вспышку разрывающей череп головной боли, на несколько секунд целиком погрузившись в вязкую толщу чудовищного воспоминания, оцепившего память, наконец дошедшую до состояния полноценной мозаики. Стены квартиры, которую Имхен уже давно снимал для племянника, чтобы не омрачать его своим ежедневным присутствием, давили со всех сторон каждый раз, когда мужчина наносил нечастые визиты, незамедлительно превращавшиеся в очередной скандал. Ненависть, ничуть не ослабшая за ушедшие годы, пламенем жгла изнутри, но сделать что-либо сейчас, полностью завися от родственника, Кюхен не мог, а потому терпел вид ехидной улыбки, которую яро хотелось растянуть до ушей кровавыми полосами. Навестив впервые за неделю, сегодня дядя приехал к нему поздним вечером и вновь завел пластинку о том, чтобы решить вопрос с деньгами по-хорошему, отказавшись от большей доли наследства, и по истечении периода опекунства больше никогда не видеться. Вот только парень ни за что не согласился бы доставить такую радость человеку, сломавшему его жизнь, храня в сердце твердую надежду когда-то заставить убийцу ответить за каждый поступок. - Ведь ты должен осознавать, что я никому не позволю отнять у меня это состояние, – сложа руки на груди, Имхен говорил, манерно растягивая слова и довольно улыбаясь полным ненависти глазам. – Тем более, такому ребенку, как ты. Кю, ты ведь ничего не можешь сделать. Можешь только принять мои условия… не худшие, кстати! – мужчина еще несколько мгновений выдерживал не меняющийся тяжелый взгляд, а после, грустно вздыхая, покачал головой. – Все еще надеешься, что я отправлюсь в тюрьму? Да даже если я еще кого-то на тот свет отправлю, туда не сяду. - У тебя с головой не все хорошо. Твое место в психушке, – младший наконец подал голос, с отвращением в глазах скользнув по высокому силуэту. – Ты сумасшедший! Ехидная улыбка медленно сползла с губ Имхена, и на лице мужчины вдруг нервно заиграли желваки. Короткая секунда словно застыла во времени, и племянник, смиренно ожидая какой-либо реплики, внезапно ощутил на вороте своей футболки сильные руки. - Я не сумасшедший. Запомни это, – глаза старшего, с яростью вцепившегося в парня, заметно налились кровью, и он добавил, резко повысив голос до свирепого крика: – Никогда не называй меня сумасшедшим! Выпустив из рук ткань одежды, мужчина с силой ударил Кюхена по лицу, заставляя его, рухнув на пол, вскрикнуть от неожиданности. Сотрясая воздух тяжелым дыханием, парень не сразу поднял глаза на дядю, ощущая, как горящая на скуле боль плавно перетекала в душу омерзительным чувством унижения, которым родственник награждал его в свой каждый визит, бесконечно повторяя, что перед ним племянник абсолютно беспомощен. Злоба, растущая внутри с самого детства, просто ослепила разум, и младший резко вскочил на ноги, в одно движение толкая Имхена плечом в грудь. Мужчина громко втянул ртом воздух, невольно отступив на шаг в попытке удержать равновесие, и, взглянув на Кю не верящим взглядом, мгновенно ринулся вперед, бросаясь к парню и крепко сжимая холодные пальцы на шее. - Не хотел я этого делать, но, похоже, судьба такая, – слова, сорвавшиеся с уст дяди, вскоре превратившихся в подобие звериного оскала, были последним, что Кю услышал перед тем, как в глазах начало темнеть, и тело, отчаянно пытавшееся сопротивляться, медленно ослабело и перестало двигаться. Почувствовав, что после слов Енуна парень несколько раз заметно дрогнул в объятиях, уставившись в пол неподвижным взглядом, Сонмин испуганно потряс его за плечи, не сдерживаясь от вырвавшегося нервным тоном вопроса: - Ты вспомнил? - Да, – словно сбрасывая тень наваждения, плотно покрывшую рассудок, Кюхен тряхнул головой и, с облегчением выдохнув, поднял глаза на юриста: – Но как я выжил? - Тебя нашел сосед, который услышал крики и подозрительный шум за стеной и хотел проверить, все ли в порядке. Дверь в квартиру была открыта; он вошел, увидел тебя без сознания и вызвал «скорую». Сложно сказать, почему Имхен не довел дело до конца, но, скорее всего, он чего-то испугался и, решив, что ты уже мертв, поспешно сбежал. Но это не все, – произнеся последнее, Канин грустно улыбнулся одним уголком рта. – Как опекуну, Имхену, конечно же, сразу позвонили из больницы, в которую тебя доставили. И… в такой ситуации, пожалуй, уже просто невозможно отвертеться от обвинения, но он нашел способ. Подкупил ли он врачей или полицию мне неизвестно, но в заключении следы от удушья на твоей шее изменили на следы от веревки, а сам инцидент – на попытку самоубийства. Тебя направили в психиатрическую клинику, после чего твоему дяде пришла в голову гениальная идея, – готовясь рассказать парню о главной причине его душевного состояния, юрист едва держал голос ровным, до сих пор не понимая, как можно опуститься до того, что Чо Имхен порывался сотворить с родным племянником. – Он заплатил врачам, чтобы тебя сделали недееспособным. Пока документально ты находился на лечении в клинике, на самом деле тебя пичкали всякой дрянью, от которой человек медленно превращается в психопата. Но тебе повезло: от этих разжижающих мозг «лекарств» в какой-то момент тебе всего лишь отшибло память, и Имхен посчитал более гуманным способом просто устроить из всего этого новую жизнь. Воспоминания о клинике, покрытые плывущим туманом, мягко обволакивающим шаткое сознание и пронизанным ярким белым светом, отлетающим от больничных стен, проникали в голову без привычной боли, вызывая только глухое нытье в груди, которое подобно кокону сплелось на мерно стучащем сердце. Все стало на места, и бесконечные вопросы, мельтешащие в мыслях на протяжении долгих четырех лет, наконец замолчали, удостоившись исчерпывающих объяснений, а наводящий ужас незнакомец, посещающий сны Кюхена с момента потери памяти, наконец обрел лицо, до тончайшей черты вырисовываясь образом единственного родственника. - За эти годы, – вдруг заговорил Енун, заставляя парня вновь поднять абсолютно спокойный и одновременно до дрожи затравленный взгляд, – тебе так часто меняли психиатров только потому что они боялись, что однажды все вскроется: невзирая на старания Имхена, найти достойную законную причину, по которой тебе не положено знать о том, кто ты, невозможно. Именно поэтому во всех медицинских грехах Ли признался почти сразу. Успокоительное, которое тебе прописали, и обязательные сеансы с врачом были нужны для того, чтобы отбить у тебя интерес копаться с этим делом; чтобы внушить, что как бы ты ни хотел все вспомнить, у тебя просто не получится. Этот дом, – юрист развел руками, медленно качая головой, – никогда не принадлежал твоей матери: Имхен купил его, узнав о твоей амнезии. И, кстати, он не переезжал в другой город, а все так же живет в Сеуле и совсем недавно по каким-то причинам продал компанию. Не знаю, сколько насчитывает его нынешнее состояние, но в любом случае это большие деньги, семьдесят пять процентов которых твои. Внимательно слушая рассказ о собственном прошлом, Кюхен думал только о смерти родителей, повинуясь вернувшемуся в сердце желанию, не щадя, наказать убийцу во что бы то ни стало. Тяжесть камня, залегшего в груди, дополняло и ощущение нежно обнимающих тело теплых рук, которые Кю не так давно связывал грубой веревкой, больно хватал за запястья, сдавливая вены и оставляя красные следы на гладкой коже, по вине того же человека, превратившего его в чудовище. - Есть хоть какой-то шанс заставить его за все ответить? – парень задал вопрос твердым голосом, силясь усмирить бушующие внутри отвратительные чувства, грозящиеся полностью завладеть им в любой момент. - Я говорил об этом с полицейским, который помогал мне в расследовании, и, в общем-то, у нас есть одна идея… – сменив тон на крайне осторожный, Канин нерешительно посмотрел собеседнику в глаза и размеренно, будто заранее стараясь донести до него возможный исход, добавил: – Но это небезопасно. Очень. - Мне плевать. Закрыв за ушедшим гостем дверь, Сонмин медленно повернулся к младшему, ожидая, что теперь, наконец оставшись с ним наедине, парень захочет поговорить, излить душу или хотя бы крепко обнять его, стиснув в руках до боли в ребрах на долгие минуты, как делал каждый раз, когда в груди особенно сильно ныло. Но, к удивлению брюнета, Кю, не двигаясь, стоял посреди комнаты, сложа руки на груди и тяжелым взглядом сверля ближайшую стену. Неуместное сейчас смутное чувство отпустившей душу боязни перед тем, что история прошлого могла мгновенно разбить отношения, лишь недавно прекратившие быть хрупкими, словно хрусталь, мешалось с ощущением перевернувшегося с ног на голову мира и абсолютно новым, царапающим расшатавшиеся нервы страхом. Боясь даже представить, что сейчас происходило с Кюхеном, Мин крайне нерешительно приблизился к младшему и, достигнув цели тихими шагами, аккуратно притронулся к руке. - Может, хочешь поговорить? – брюнет нервно сглотнул, ощутив, как, резко повернув голову, парень удивленно дрогнул, словно до этой секунды и вовсе не замечал его присутствия. - Все нормально, – ответив каким-то безжизненным тоном, Кюхен легко освободил свою руку от теплой ладони и, равнодушно глядя перед собой, отчего-то пошатываясь, вышел из комнаты. Странное, никогда доселе не посещавшее Мина отвратительное чувство увесистым грузом вцепилось в сердце и потащило его вниз с такой болью, что парню пришлось подавить подскочившие к горлу слова и, опуская тяжелые веки, просто застыть на месте.