Без ума

Несколько небрежно выброшенных из аптечной банки белоснежных круглых таблеток заманчиво легли на ладонь. Скоротечность и без того малого времени, отведенного похищенному на принятие столь важного решения, непосильной ношей давила на сознание, заставляя руки Мина нервно трястись. Он не хотел расставаться с жизнью, тем более таким способом, но то, что сопутствовало ему в последние дни: страх, насилие и сродни сумасшествию странные эмоции, сменяющие одна другую, – с каждой минутой это все меньше походило на жизнь, которая была нужна Сонмину. Это превращалось в затянувшийся до состояния глубокой комы кошмарный сон, вынуждающий одним рывком вскакивать с постели в холодном поту и с шумом тяжелой одышки медленно отпускать пугающие образы. Вот только долгожданный момент пробуждения никак не наступал; происходящее было явью, сгущающей краски в мрачную гамму боли и безысходности, от которой можно было отойти, лишь потеряв сознание. Мин не мог объяснить причину странной жалости к преступнику, внезапно вспыхнувшей в сердце и заставившей его, глупое и приученное к ошибкам, невольно нагреться. И это чувство с каждым гулким ударом, бьющим грудь изнутри, стряхивало ставшую привычной ненависть, покрывавшую собой подобно ледяной корке. Но сейчас, пусть на короткое время избавившись от общества Кюхена, парень внимал к суровому голосу разума, который усердно твердил о том, что он всего лишь жертва душевнобольного, и шансов освободиться у него просто нет. В распоряжении были только утекающие минуты и снотворное, одним своим видом вызывавшее терпкий лекарственный привкус во рту. Выпей он эти таблетки прямо сейчас, и похититель против своей воли встанет перед двумя вариантами развития событий: вызвать «скорую» или же дать Мину умереть. Мысль была уверенной; оставалось лишь протолкнуть содержимое аптечной банки в исцарапанную криками глотку, но тело отказывалось слушаться, и брюнет, словно оцепеневший, просто разглядывал покоящееся на ладони драже. Так плачевно заканчивать со своим существованием, конечно, не хотелось, но еще меньше филолог желал в следующий миг услышать шорох шагов за дверью, которая мгновенно распахнулась, вещая о возвращении Кюхена. - И почему я не слышу шума бегущей воды? – выпалил похититель, еще не успев переступить порог. – Что ты делаешь? Прорезающий тишину глубокий голос и взгляд ошеломленных глаз быстро вывели Сонмина из состояния ступора, и парень резко дернул рукой, сбрасывая таблетки в раковину. Несколько аптечных изделий с характерным звуком ударилось о керамическую поверхность и, все так же тихо звеня, скатилось к кольцу стока. Сердце застигнутого врасплох Мина пугающе отяжелело и замедлило темп, словно ожидая в любой момент сорваться вниз под давлением нового удара. Растеряв все мысли и на несколько секунд лишившись способности говорить, Кюхен молча буравил взглядом парня, все еще держащего в руке аптечную банку, но, казалось, готового хоть прямо сейчас разжать пальцы и отправить лекарство навстречу гладкому полу. - И… для чего же тебе понадобилось снотворное? – медленно возвращаясь к реальности и поворачивая ключ в дверном замке, Кю говорил нарочито спокойным, размеренным тоном. – Ты таким образом решил от меня сбежать? – официант плавным шагом приближался к Мину, уже полностью отдавшемуся под власть цепенящего страха: он точно знал, что подобную вольность преступник не станет спускать ему с рук. – Нет, правда… Ты хотел наглотаться этих чертовых таблеток?! – сорвавшись на крик, Кюхен одним резким движением выхватил банку и не глядя швырнул в сторону. Стараясь хоть на короткое мгновение сбежать от наливающихся яростью глаз, Сонмин проводил взглядом отброшенную упаковку, разительно громко ударившуюся о гладкую плитку белоснежной стены. Парень отрешенно следил за катящимся по полу рассыпавшимся драже, но рука похитителя крепко вцепилась в его подборок, заставляя повернуть голову. - Значит, тебе со мной настолько плохо, что ты предпочел бы смерть, – оттенки невыносимой скорби наполнили голос Кюхена. – Так? - Именно так, – совладав с окутывающим страхом и тяжелым взглядом, рвущим душу в клочья, Мин с трудом нашел в себе силы заговорить. – Предпочел бы, потому что я просто больше не могу выдерживать это безумие. Ты обращаешься со мной, как с домашним питомцем, говоришь, что любишь меня, что не хочешь делать больно, вот только на самом деле мы всего лишь жертва и преступник. Ничего другого быть просто не может. Подобно ядовитым иглам слова вонзались в немеющее сердце, глухим эхом отдаваясь в голове. Ощущая, как невольно собственные пальцы сильнее сжимают подбородок парня, Кюхен поймал себя на мысли, что вновь насильно заглядывает в измученные глаза, только теперь следов мрака и уныния в них было куда больше; казалось, если тяжелые веки плавно опустятся, то по щекам тонкими дорожками сползут темные кровавые слезы. - Мне больно, – хрипло выдохнул Мин, пытаясь отстраниться от чужой холодной руки, яро стискивающей нижнюю челюсть. - Жертва и преступник, – твердым тоном повторил столь неприятные ему же слова похититель. – В таком случае, ты обязан делать то, что я хочу, и терпеть, даже если тебе больно, – в подтверждение сказанному он со всей силы толкнул парня в грудь, отчего тот незамедлительно рухнул на пол. – И если мне вдруг захочется, чтобы на твоем теле были синяки, они там будут. Не сомневайся. Отвернувшись, Сонмин крепко зажмурился в ожидании действий мучителя, который еще совсем недавно так трепетно обнимал его дрожащими руками, как будто боясь сломать нечто абсолютно бесценное. Острая боль не заставила себя дожидаться, вспыхнув в правом боку под действием первого удара. Не раскрывая глаз, брюнет приготовился к последующим побоям, но на несколько долгих мгновений единственным, что нарушало абсолютную тишину и недвижимость, было лишь шумное дыхание, рвано вздымавшее грудь. - У тебя не получится сбежать отсюда, даже на тот свет – я позабочусь, – Кюхен опустился рядом, почти бережно поворачивая лицо парня к себе. – Пойми, единственное, чего я могу лишиться, это ты. На все остальное мне плевать. Положа ладонь на ушибленное место и не рискуя произнести хоть слово, Мин жалел только об одном: что замешкался перед горстью спасительного яда, ведь сейчас идея «побега» на тот свет казалась ему крайне подходящей. Чувствуя непреодолимый страх перед попытками улизнуть из подвала, похищенный просто боялся разбудить в преступнике жестокого зверя, который без тени сомнения избивал и насиловал, а потом уходил наверх, оставляя истекать кровью. По глазам, пристально всматривающимся в черты уставшего лица и искрящимся отнюдь не трепетной любовью, Сонмин понял, что тот самый зверь уже не спит. И всему виной были рассыпанные по холодному полу таблетки, как брызги краски, крохотными белыми пятнами легшие на поверхность кафельных плиток. - Поднимись, – разрывая давящий зрительный контакт, Кюхен отстранился от жертвы, которая, наконец, смогла полноценно вдохнуть. – Раздевайся и иди в душ… Или тебе помочь? Отрицательно замотав головой, Мин быстро, как только мог, встал на ноги и принялся выполнять приказ похитителя. Последний не стал скрывать интереса к обнажающемуся телу и, не отрывая глаз, пристально следил за каждой расстегнутой пуговицей и всяким движением тканей одежды, спадающих с кожи. Лишь когда несводимому взгляду открылся ушибленный бок, где уже расползлось красное пятно, предвещавшее в скором времени принять на свое место яркую гематому, Кю на мгновение сник и посмотрел на собственные руки. Те же длинные пальцы, расслабленные и несжатые в кулаки, только всего пару минут назад они принадлежали чудовищу, в чьей груди сейчас дуновением морозного ветра растекался невозможный холод. Поднимать глаза на Сонмина вдруг стало трудно, но официант смог преодолеть внезапно возникший барьер и с тяжелым вздохом проводил парня, скрывшегося за матовой дверью душевой. Как только плотную тишь стал дробить шум бегущей воды, Кю изможденно уперся спиной в стену, медленно сползая по гладкой поверхности вниз. Отчего-то хотелось кричать во все горло, надрывая воплями связки до стадии едва слышимых хрипов или полной немоты. Вот только Кюхен ни разу не позволял себе истерик и сейчас, давясь отчаянно рвущимся наружу собственным голосом, молча разглядывал россыпь таблеток, усеявших пол. Конечно, он никогда не надеялся на то, что будет счастлив с Мином, да и на то, что будет счастлив вообще: слишком нереальным это желанное состояние казалось после стольких бессмысленно прожитых дней, проведенных либо как обычно, либо по какой-то причине плохо. Но ощущение нестерпимой боли, растворившейся в потоке остывающей крови, с трудом подаваемой сердцем по артериям, впервые так сильно затапливало дрожащую грудь и отдавалось во всем теле. Сурово напоминающие о реальном положении вещей слова, подобно печати сохранившиеся в памяти, и осознание того, как близко была грань, способная навсегда выдрать образ Сонмина из его никчемной жизни, беспрестанно крутились в голове. За целых четыре года, проведенных в бесконечных попытках докопаться до воспоминаний, Кю в первый раз так рьяно мечтал навсегда о чем-то забыть. Но фрагменты измывающейся над чувствами памяти никак не хотели заталкиваться за прочную стену амнезии, продолжая плясать в череде однотипных мыслей. Терзаясь отвратительным состоянием и липким чувством вины за вновь поднятую руку на любимого человека, похититель и не заметил того, как быстро пробежало время, и с удивлением поднял глаза на открывшуюся душевую. Злость и ощущение власти, совсем недавно руководящие Кюхеном, полностью испарились, словно капли воды под лучами раскаленного солнца, и единственным, что сейчас наполняло душу преступника, был стыд за сотворенный поступок. Поднявшись с пола, парень отошел в дальний угол ванной комнаты, словно стараясь показать Мину, что больше не тронет. Он кидал лишь короткие взгляды исподлобья, наблюдая за тем, как брюнет одевался, не роняя ни единого слова и не поворачивая головы к преступнику, как будто тот был пустым местом. Невероятное по силе желание вновь ощутить теплое тело Сонмина в своих руках наполняло разболевшееся сердце, но Кю терпел, ожидая, пока парень закончит с каждым делом и сам взглянет в его сторону. Минуты нещадно тянулись, и, наконец, не без труда дожив до этого момента, похититель с нескрываемым воодушевлением, мерцающем в блеске глаз, осторожно приблизился к жертве. Руки обвили Мина со спины, но в этот раз парень даже не вздрогнул, равнодушно смотря в гладь настенного зеркала и наблюдая за тем, как смягчалось выражение лица официанта, прижавшегося щекой к его плечу. - Больно? – тихо спросил Кюхен, нежно проводя пальцами по ребрам на ушибленном боку, на что брюнет лишь слабо кивнул, совершенно не меняясь в равнодушном взгляде. – Мне тоже, – вдруг выронил преступник и, закрыв глаза, добавил почти беззвучным голосом: – Прости, пожалуйста. Я когда увидел в твоих руках снотворное… представил, что ты мог его выпить… Я очень боюсь потерять тебя, пойми. До отказа наполнив маленькое пространство четырех глухих стен, тяжелое молчание нерушимой преградой повисло в воздухе. Удар, напоминающий о себе глухим нытьем в ребрах, почему-то перестал беспокоить Сонмина: равнодушие полностью овладело парнем, отбирая всякое желание сопротивляться и даже говорить; хотелось просто лечь, так как ватные ноги держали тело поистине несносно, и пустым взглядом уставиться в серый, исчерченный тонкими трещинами облупившейся шпаклевки потолок. - Ты кричал «уходи» во сне, – спустя несколько минут крепких объятий Кю нарушил напряженную тишину. – Тебе ведь снился я? - Нет. Ты не единственный, кто причинил мне боль и неприятности, – чуть дрогнув, словно вспоминая нечто ужасное, ответил брюнет и, вымученно улыбнувшись, добавил: – Но равных тебе нет, не беспокойся. Конец дня прорезал окна негреющими красноватыми лучами уходящего солнечного диска, плавно приближающегося к тонкой линии горизонта. Пока люди с нескрываемым облегчением удалялись из офисных зданий в направлении своих домов, Чонсу с тяжелым сердцем закрывал дверь пассажирского сидения их с Канином машины и, не дожидаясь, пока парень включит сигнализацию, молча шагал в квартиру. С каждым днем отсутствия младшего окружавшая их дом аура становилась все мрачнее, что не могло не сказываться на отношениях. Парни практически не разговаривали, ограничиваясь обязательными беседами, напрямую связанными с работой, и обсуждением полученных из полиции сведений, после которых у Чонсу всякий раз случалась истерика. Канин злился; злился на старшего за непрекращающееся самобичевание на тему, какой он плохой брат, злился на полицейских за то, что они не в состоянии отыскать хотя бы труп, и на себя самого по целому ряду неутешительных причин. Дверь почти бесшумно вернулась в проем, но в пугающей гробовой тишине, наполнявшей квартиру вплоть до последнего квадратного метра, звук разнесся по линии длинного коридора, как ударяющий по слуху звон разбитого стекла. - Я спать, – отрешенно произнес Итук, скрываясь в одной из комнат. Проводив его согласным жестом, младший взглянул на циферблат наручных часов, стрелки которого указывали на только что отсчитанные семь вечера. Канин уже не удивлялся такому поведению парня, потому как и самому находиться в опустевшей квартире было невыносимо сложно. Единственное, чего сейчас желал юрист: чтобы все это поскорее закончилось и отвратительное чувство неизвестности не играло когтями на нервных струнах. И хотя парни этого не обсуждали, но надежда на благополучный исход незаметно покинула обоих, без остатка растворившись в ускользающих днях безуспешных поисков и, будто поставленной на повтор в магнитофоне, холодной фразе «никаких следов». Стараясь хоть ненадолго отделаться от лезших напролом печальных мыслей, Канин проследовал в кухню, где принялся неуклюже варганить подобие ужина. Избалованный заботой, которой уже долгие годы его окружал старший, парень практически не умел готовить, но, впав в депрессию, Чонсу невольно предоставил его себе самому. А потому покрытые темной корочкой, недосоленные и подгоревшие продукты едва ли тянули даже на уровень бездарной стряпни, что еще больше выводило юриста из равновесия. Плюнув на царапающее желудок чувство голода, Канин покинул стены кухни и, решая сделать хоть что-то полезное, набрал номер одного из полицейских, занимающихся поиском Сонмина. Страж порядка приходился парню давним другом и лишь ему рассказывал все неутешительные предположения, которые старательно утаивались от Итука. - В общем, если он не сбежал от вас сам и не прячется в каком-то крайне укромном месте, то шансов найти его действительно нет. Во всяком случае, живым, – после краткого отчета о безуспешных поисках продолжал работник полиции. – Я никогда не говорю так прямо, но мы с тобой давно знакомы: если безо всяких причин скрываться человек бесследно пропадает на неделю, то… Мне жаль, Енун. - Я все прекрасно понимаю, – равнодушно выдохнул юрист, всматриваясь в пейзаж спокойного города, царящий за оконным стеклом. – Мне просто жаль Чонсу. А что касается мальчишки, мне в общем-то плевать: у нас никогда не было хороших отношений; после одного случая мы с ним грызлись чуть ли не каждый день. Я просто хочу похоронить эту историю, потому что дальше… – отвернувшись от окна, Канин мгновенно замер, теряя дар речи: в дверях гостиной, где он и расхаживал за телефонным разговором, с ошеломленным взглядом, полным замешательства, стоял Итук. – Я перезвоню, – с трудом выдавил младший, крепко прижимая кнопку окончания вызова. - Вот это новость, – тихо произнес Чонсу. – Однако не зря мне не спалось. - Послушай, ты все не так понял. Мы просто устали от происходящего… - Да ты, оказывается, его ненавидишь! – услышав достаточно, парень не желал вникать в нелепые оправдания. – А я ведь советовался с тобой, прежде чем поселить Мина здесь. И ты был не против! Тогда какого черта тебе плевать на то, что с ним будет?! – благой гнев заполнил сердце старшего и заставлял срываться на крик. – Что между вами произошло?! - Я не могу сказать. - Послушай, – насильно прикрыв глаза и медленным шагом подойдя к парню, уже спокойней говорил Итук. – Я потерял близкого и уже почти неделю живу, как в аду, а сейчас выясняется, что между моим братом и любимым человеком произошло нечто важное, о чем я ни сном ни духом, – парень внимательно заглянул в глаза Канину, словно стараясь достучаться до хранящейся в недрах души сомнительной совести. – Если ты сейчас же мне все не расскажешь, я соберу вещи и уйду. Потому что я больше просто не в состоянии жить в неизвестности. Мысленно проклиная свою беспечность, благодаря которой так глупо попался с поличным, Енун замер в принятии решения, становящимся все более сложным под тяжелым, налитым злостью и измотанностью взглядом. Боязнь разрушить отношения с человеком, подарившим ему столько счастливого времени, любви и заботы, сковывала и не позволяла говорить. Юрист понимал, что, узнав тщательно скрывавшуюся правду, Чонсу его возненавидит, но и врать так долго становилось невыносимым. Несколько молчаливых мгновений незаметно уплыло из рук, и, вынудив Канина оживиться, с разочарованным «как хочешь» старший направился к выходу. - Два года назад, – решившись наконец выпустить из себя не дающую покоя историю, парень подал голос, заставляя Итука обернуться в дверях. – Сонмин тогда к нам только недавно переехал, вроде меньше месяца как… – готовясь к неприятному рассказу, он медленно опустился на диван и приглашающе похлопал ладонью рядом. – Мы с тобой поссорились из-за какой-то ерунды, и ты взял работу в другом городе, чтобы не видеть меня пару дней, – присев на расстоянии вытянутой руки, Чонсу положительно мотнул головой, вспоминая тот короткий период совместной жизни. – Я переживал из-за этого, накупил спиртного и весь вечер заливался в гордом одиночестве. В тот день Мин успешно сдал свою последнюю сессию и вернулся домой выпивший уже ближе к полуночи… Увидел меня и, чтобы мне не было так тоскливо, решил составить компанию – отношения у нас тогда еще были нормальными. Мы пили до глубокой ночи, разговаривали обо всем и… Я был невероятно пьян и, правда, не помню, почему так получилось, но через несколько часов наших посиделок он потянулся ко мне и поцеловал, – услышав последнее, Итук ошарашенно взглянул на парня, мысленно отказываясь верить и ожидая последующего объяснения. – А я был так зол на тебя, что не стал его отталкивать… Вусмерть пьяные, мы кое-как добрались до спальни, по пути разгромив полквартиры. Сонмин всячески лип ко мне, нес какой-то бред о том, что я ему давно нравлюсь… – с каждым словом в груди старшего медленно холодело, но он продолжал внимательно слушать схожую с нелепым кошмарным сном историю. – Мы легли на кровать, и вначале все шло нормально, но, когда дошло до дела, оказалось, что с мужчиной у него никогда не было. И, конечно, ему было больно… Он просил прекратить, но я уже не мог остановиться… - Ты изнасиловал его? – уставившись в пол пустым взглядом, Чонсу изрек вопрос с абсолютно спокойной ровной интонацией, потому что всякие силы, необходимые для скандала, внезапно покинули его худое тело. - Выходит, что так, – Канин отвел глаза к окну, ощущая в душе странное чувство облегчения и одновременно появление нового неподъемно-тяжелого камня. – Утром, когда наконец протрезвели и поняли, что произошло, мы накинулись друг на друга с обвинениями. Я кричал о том, что он предал тебя, воспользовавшись нашей ссорой, а Мин о том, что я его не остановил да к тому же и сам… В общем, с тех пор мы действительно ненавидели друг друга, просто старались вести себя приветливо для тебя. Потому что мы оба так перед тобой виноваты. На минуту в гостиной воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием старшего и биением сердца Канина, которое, казалось, было готово пробить собой твердые ребра и выскочить из широкой груди. - Нам сегодня лучше поспать в разных комнатах, – борясь со вставшим поперек горла комом, словно вытеснявшим кадык, Чонсу разбил застывшее в пространстве молчание. – Мне нужно подумать. Ощущая растекающееся по всему телу онемение, Канин не нашел в себе сил даже коротко посмотреть парню вслед. Мрачная аура, окружавшая их дом, принялась окрашиваться в иссиня-черный цвет, будто грозясь в любой момент пустить глубокие трещины по поверхности каменных стен.