Век Грифона

      К утру буря улеглась, покрыв все, даже самые высокие пики гор, ровным слоем белоснежного искрящегося снега. Мороз стал еще крепче, позволяя солнцу проскользнуть сквозь пелену свинцовых туч и озарить алмазные долины своим мертвенно холодным светом. Ночью ветер нес переметы с такой силой, что не осталось видно ни единой былинки прошлогодней отмершей травы. Низкорослые кустарники тянули черные колючие ветви к воздуху, а деревья с облепленными снегом стволами ютились у почерневших ото льда острых скал. На каменистых пастбищах Мердайна было так тихо, что можно было расслышать, как одинокие птицы скачут по мерзлым черным веткам кустов или трещит на тракте лед в придорожной канаве.       Шаги войска и бряцанье доспехов подобно рокоту горной осыпи было слышно так далеко и ясно, что услышал бы и глухой, будь он даже у границы с Империей. Изможденные долгим ночным переходом в самую бурю солдаты с трудом переставляли ноги по толстому потрескивающему насту. Острые грани проломов раздражающе скрипели по стальным поножам, забивались в них, намерзая потом на промокших сапогах толстым слоем льда. Но знаменосец упрямо вел всех за собой, отбивая в маленький барабан нестихающий маршевый ритм. Ночью расслышать его за воем шквального ветра было почти невозможно, но слушать от восхода до самого полудня гулкие удары становилось все противнее. Времени на привал никто не давал, не говоря уже о нормальной еде и просушке сапог. Кто успевал не сбить дыхания и съесть на ходу краюху хлеба, тем повезло; остальные успевали только зачерпнуть пригоршню снега и сжевать ее - вода во флягах и бурдюках смерзлась еще ночью.       Нортботтен уже виднелся впереди, но слепяще-белый горизонт и темные стены, укрытые снегом, людей к себе никак не манили. Люди боялись грядущего боя. Когда солнце стало неумолимо клониться к закату, в морозном воздухе изможденные солдаты стали различать рокот разгоревшейся битвы. Удары барабанов, крики, грохот ударяющихся о стены города камней и вой заглушали все привычные воинам звуки.       Скомандовали построение и шеренги медленно, с усталыми стонами и тревожными переговорами, выстроились для броска к осажденному городу. Замерзшие мужчины как могли сплотились плечом к плечу, держа в озябших руках пики и щиты. Хриплым голосом знаменосец скомандовал построение, отбивая бодрящий боевой ритм. Уставшие солдаты как могли повиновались. Лучники ушли в тыл; крепкие рослые воины, вооруженные длинными копьями, пробились вперед. Над ожившим строем взвилось облако тревожного пара, одинокие лошади, заседланные для командиров, храпели и взволнованно крысились, выпучив глаза и раздувая побелевшие от инея ноздри. На снегу оставались розовые отметины от разодранных льдом копыт.       Белесая кобыла командующего войском непривычно резво гарцевала под седоком, когда тот осматривал неровные ряды своих людей. Вместо ободряющего напутствия, ударяя плашмя по вздымающимся копьям со смерзшимися флажками, он хрипло, как ворон, прокричал слова чужой присяги. Голос он сорвал еще ночью, пытаясь заставить шагать тех, кто остался лежать в снегу. Остальные, дрожа, верили его словам и тогда, и сейчас. И когда он произнес последнее слово, закусывая потрескавшиеся губы, и взмахнул мечом в сторону призрачного города, все его войско ответило ему.       Крики солдат громом разломили зимнюю тишину, рокотом прокатились по равнине. Как весной издалека слышно треск лопающегося на реке льда, так услышали его и за стенами Нортботтена. Прячась за баррикадами от горящих стрел, люди поднимали головы вверх, не почудилось ли им. Отчаявшиеся выскочили прямо на стену, глядя сквозь бойницы не на копошащееся внизу черное месиво крови и мертвых тел, а в белую даль. И они видели серую полосу, разделяющую слепящий горизонт на небо и землю. Гул яростных криков стих вдали, полоса стала шириться на глазах, водой заполняя все пустое пространство.       В один миг город будто воспарил, окрыленный надеждой, а в следующий первого, кто прокричал на стене про подмогу, сразила черная кривая стрела, косо пробив ему голову. Возглас повис в морозном воздухе, стрелы посыпались на стену новым градом. Клекот и чавканье заполнили слух каждого за стеной, рты были заняты воплями и рыком, а руки скользили по горячей крови на рукоятях мечей.       От бега у солдат гремит в ушах. То ли это кровь, то ли знаменосец так и не бросил бить в барабан. Ледяной воздух раздирает горло и слезятся от ветра глаза. Лошадь командующего вырвалась вперед, за ним другие всадники и самые быстрые солдаты, у кого озябшие колени гнутся легче. Остальные, хрипя от холода, несутся следом.       Впереди, под черными стенами, политыми смолой, копошится гогочущее войско порождений тьмы, готовых принять удар. Твари вопят во все горло, слышны даже их визгливые рожки. В первые ряды выходят копейщики. Твари бросают кривые осадные лестницы и стремятся встретить новых врагов. Людей встретил разъяренный вой тысяч уродливых чудовищ, скалящих обмерзшие потрескавшиеся морды, отчего их серые трупные тела выглядят еще омерзительнее. Морозный воздух под стенами воняет гарью и гнилью: даже холоду не взять мерзости скверны, пропитавшей растоптанный снег и землю.       Воодушевленные солдаты срывают голоса в боевых кличах. Еще какой-то миг, еще крупица вечности, и победа наконец-то будет в их руках. Шеренги бегущих солдат растягиваются клином, врезаются в сплоченные ряды порождений тьмы как нож в масло, увязая в гогочущем месиве из уродливых конечностей, кривых грязных доспехов и зазубренных мечей. Грохот сотрясает промерзший воздух, так лопаются скалы под напором снежной лавины. В месиве из кричащих от боли и ярости существ уже через десять минут не различить ни своих, ни чужих. Лишь задние ряды солдат Вейса, еще не утонувшие в общей свалке, видны на фоне черной земли сполохами сильвирита и стали.       Командующего стащили с коня и разорвали на части, его крик заглушил визг перепуганной лошади. Сотни солдат были уже обречены на гибель, сглотнув со слюной брызги вражеской крови или смешав в пылу ее со своей. Со стен на головы прокаженных чудовищ продолжали сбрасывать камни и выливать остывающую черную смолу. Последние запасы, какими еще располагали осажденные, скомандовали в едином порыве потратить все разом. Кольцо осады разомкнулось, командовавших тут гарлоков затоптали лошадьми и смешали с грязью, подкованные копыта в щепки раздробили их черные кости.       Знаменосец с рассеченным клинком подбородком, зажимая грязной рукой рану, пытается скомандовать новую атаку, призвать к действию увязнувших соратников. Шлем слетел с его головы, белесые кудри слиплись от пота. Кто-то выхватывает его рожок с грифоньей головой и трубит за него. Клич разносится у стен города почти как настоящий вой небесного монстра. И пока на стенах подносят новые запасы стрел и копий, войско усиливает натиск и выдавливает порождений тьмы с их позиций. Гарлоки бросают тяжелый таран, которым пытались пробить тяжелые ворота. Тяжелым бревном придавило генлока, никто и не заметил. Принявший на себя командование солдат на храпящем от ужаса коне, пролетает над брошенным орудием. Кто-то подрубает животному передние копыта топором и воин кубарем падает на землю. С десяток черных цепких рук тут же хватают его, разрывая на куски броню, одежду и плоть.       Вслед ему на тварей волной накатывается стена мечей, сметая оскверненных чудовищ. Остатки орды еще пытаются сплотиться и держать оборону, но окрыленные, объятые клубами пара от пролитой горячей крови и своего же жаркого дыхания, андерцы в исступлении топчут врага, рубят на куски. Нечеловеческий визг, хрип и вой тонет в гневных кличах и вскоре затихает последними выдохами, ложится на грязный снег и лед.       На стенах поднимают флаги - грязные тряпки, покрытые сажей и гарью. Крепость спасена, ворота открыты настежь, впуская внутрь всех выживших, валящихся с ног и дрожащих от холода, снова берущего свое. Те, кто уже чует в крови проклятье древних богов, не смотрят на темные крепостные валы, им туда дорога заказана. Как сговорившись, лишь молча переглянувшись, они собираются в группу как в стаю скорбящего воронья. И пока браться по оружию ликуют и обнимаются, они добивают на поле боя раненых тварей и даруют милосердную смерть тем солдатам, которым уже не помочь.       Нортботтен спасен. Из подвалов выкатывают остатки запасенного вина, с огней убирают котлы со смолой и наспех стряпают пустую похлебку из прошлогоднего зерна и только что испустившей дух лошади, раненой вражеской стрелой. Чистое небо сияет морозной лазурью, а опускающееся к горизонту солнце высвечивает стены крепости. Длинные темные тени ложатся на долину и трепещут, как языки пламени, когда ветер развевает на стенах рваные стяги.       И пока люди смеются и плачут от облегчения, пока уставшие сторожевые отвлекаются на долгожданную миску еды, кусок хлеба и чистые бинты, из белесой звенящей дали, разрезая воздух крыльями, к городу несется черная смерть.