Век Грифона

      Плаха – не самое лучшее начало нового дня. Топор палача как-то не располагает к общению и жизнерадостному созерцанию утреннего солнца, повисшего над городской площадью наподобие большого фонаря под синими полотнами прилавочных навесов.       – Шагай давай, падаль! – рявкнул идущий позади стражник и ткнул в истерзанную плетьми и каленым железом спину острием копья.       Хотелось ответить мужику на его тычки какой-нибудь грубостью, но на это не было даже сил – осталось только с достоинством, гордо расправив плечи, дойти до эшафота. У убийц тоже есть гордость, и она состоит в том чтобы отринуть все, чем так гордятся живые. А честь убийцы в том, чтобы не сдать своего нанимателя, даже если взамен предлагается собственная жизнь или прекращение пыток. Убийца должен быть горделив и честен, в этом весь смысл.       Поторапливать приговоренную к смерти девушку не было смысла – она шла достаточно быстро, чтобы не раздражать людей, пришедших поглазеть на казнь, и дать им вдоволь насмотреться на дело рук правосудия. Но конвоир все гнул свое дело, и новый толчок копьем зацепил самый глубокий ожог на спине. Убийца не удержалась и зашипела от боли, выгибаясь дугой, но не в силах достать связанными за спиной руками до раны, которую хотелось убаюкать и приласкать тонкими пальцами, только бы перестало болеть. Убийцам никто не запрещает кричать и рыдать под пытками, в этом нет ничего дурного – ведь когда ты захлебываешься болезными воплями, тебе уже точно не раскрыть своих тайн. Потому-то убийцы так страстно подставляются под клещи и плети: излишняя боль не даст им сознаться.       Доски эшафота были мокрыми от брызг крови и утреннего дождя, сегодня на восходе тут казнили еще двоих. Первый был жалким трусом, вором и дармоедом, второй – еще более жалким насильником. Тщедушные тела расстались со столь же неприглядными и слабыми душами.       Конвоиры, до сего моменты внимательно следящие за каждым движением приговоренной, отошли в стороны, больше не угрожая проткнуть тело копьем или ножом при попытке побега. Тяжелая мозолистая рука коснулась затылка и шеи, принуждая встать на колени и опустить голову на выщербленный старый дубовый пень. Когда-то дерево было красивым, шелестело листьями на ветру, а потом его срубили, и белесая душистая сердцевина могучего старика стала пропитываться кровью, чернея, оскверняясь соками нечестивцев всех мастей, возрастов и размеров.       – Ставлю десять монет, твоя голова полетит прямо под ноги толпы, и люди будут шарахаться от нее, боясь запачкать сапоги твоей кровью, – сказал палач, светя мутными глазенками из-под прорезей в черной тряпичной маске-шапке.       – Моя голова уже давно растоптана ногами толпы.       Приговоренная решительно тряхнула головой, черные кудри упали со спины и свесились до самого пола, открывая для топора тонкую бледную шею.       Палач ухмыльнулся и картинно стукнул древком огромного топора по краю плахи, протирая тяжелое лезвие промасленной тряпицей. Он ждал команды начальника городской стражи, выносящего приговор и зачитывающего во всеуслышание необходимые строки из свода законов и короткую молитву за упокой пропащей души.       – По велению государя нашего Вирогуса Третьего решено казнить эту преступницу, именуемую Ноан Хегрид, Черная Тень. Казнь производится немедля через отсечение головы.       Приговоренная Хегрид молча внимала словам, звучащим над ее головой. Этот момент она не раз представляла себе, не раз видела его во снах. Но она не боялась смерти, как бы ни старались духи из Тени вселить ей этот праведный ужас. Она уже мертва       Палач громко харкнул и сплюнул себе на ладони, растирая слюну и прилаживая в руках отполированное годами черное древко топора.       – Желает ли кто-то заступиться за эту пропащую душу? – хладнокровно произнес распорядитель.       Девушка закрыла глаза и выдохнула. Она не хотела, чтобы обрубок ее тела потом еще и начал пузыриться из рассеченной трахеи кровавой пеной.       – Я заступлюсь, – неожиданно раздался совсем рядом незнакомый голос, послышался скрип досок и шорох одежд, кто-то взобрался на помост. – Я объявляю Право Призыва и забираю приговоренную к смерти с собой, пусть она ответит за содеянное и отдаст жизнь во имя спасения чужих жизней.       – Ты ведь из Серой Стражи?       Удивленный стражник выронил листок с указом о казнях на сегодняшнее утро. Толпа на площади зашумела, как листья в роще, потревоженные неожиданно холодным ветром.       – Да.       – По-хорошему тебе тоже надобно ответить перед судом и сложить голову на плаху, бродяга! – ответил вместо распорядителя палач, перехватывая топор.       – Когда мне умирать – решать не вам. – Незнакомец повысил голос. – Я хочу забрать приговоренную. Она все равно умрет, а если попытается сбежать, я сам лишу ее головы.       Любопытство заставило девушку приподнять голову чтобы увидеть того, кто рискует своей шеей. Но долго разглядывать того мужчину ей не дали: палач стукнул убийцу по голове, заставив снова прильнуть щекой к черному дереву.       Черной Тенью девушку прозвали не за красивые глаза и не за черные локоны, темным покрывалом взметнувшиеся в воздух, когда она резко подорвалась на ноги, перекрутилась в воздухе и ударила босой ногой в лицо палача. Громко хрустнули суставы в плечах, когда она вывернула руки, перемещая их из-за спины вперед. Не дожидаясь пока кто-то опомниться, она укусила палача за руку и выхватила его топор, тут же широкой дугой расчертив эшафот. Палач рухнул спиной в толпу и с распоротым пузом, из которого вывалились внутренности, доводя до крика стоящих в толпе женщин и заставляя грязно ругаться мужчин. Распорядитель увернулся от удара и уже призывно размахивал мечом, призывая стражу на помощь, а незнакомец пропал, растворился в гуще орущей толпы, спрыгнув с эшафота сразу же, как только приговоренная подняла голову с плахи.       Девица занесла тяжелый топор и опустила его на голову стражника, раскроив череп и шею до самых ключиц, она бросила оружие и тут же прыгнула в толпу, хлынувшую от нее, как от прокаженной, во все стороны.       – Лучники, стрелять по готовности! – послышалась за спиной чужая команда.       Убийца тут же начала метаться в толпе из стороны в сторону, чтобы оказаться закрытой от тучи стрел телами кричащих в панике городских овец. Это сработало: стража не решалась стрелять в топлу. Девушка успешно пересекла площадь и нырнула в переулок. Она знала, что он выведет ее точно к городским воротам, а дальше можно будет укрыться в лесах до тех пор, пока не стихнет шумиха. После нужно будет перебраться в другой город и начать там все с нуля. В этой поганой дыре хорошей работы уже не будет: пойманного на горячем убийцу уже никто не наймет.       – Оденься, ты до сих пор полуголая, – неожиданно прозвучал чужой голос совсем рядом.       Сбоку, присев на корточки за старым ящиком с мусором, был тот самый Серый Страж – кажется, именно так его назвал распорядитель за минуту до того, как встретить теменем лезвие топора. Черноволосый мужчина был бородат и загорел настолько, что казался сплошной черной тенью. Он протянул девушке снятый с собственного плеча длинный плащ с серебряными застежками.       Девушка придирчиво осмотрела свою наготу. Палачи не отдали перед казнью ее рубашку, заставили ее выставлять напоказ толпе груди и живот, оставив приговоренной только прожженные во многих местах короткие штаны. Подачка пришлась как раз кстати, тем более что мухи из подворотни стали проявлять недюжинный интерес к воспалившимся рубцам на спине девушки.       – Спасибо, что дал мне шанс. Я этого не забуду, – хладнокровно сказала Черная Тень и хотела было уйти во мрак переулка, но незнакомец схватил ее за запястье и остановил.       – Я объявил Право Призыва не просто так, ты пойдешь со мной, – без явной угрозы в голосе сказал мужчина.       – Не знаю, о чем ты говоришь, незнакомец, но я тебе не вещь и не портовая шлюха, я не пойду с тобой.       Мужчина усмехнулся себе в усы и отпустил руку, принявшись копаться в своей сумке.       – Ладно, иди своей дорогой… - опечаленно сказал он и достал из сумки походную флягу. – Не хочешь выпить напоследок со своим спасителем, тебе наверняка хочется пить после нескольких суток в пыточной.       Пить и в самом деле хотелось нещадно, а заодно есть и помыться, но все это можно было переждать и перетерпеть. Но мужчина добровольно предложил ей питье, черт уже с ним, все равно травить приговоренную ему нет никакого смысла, тем более что он ее только что спас. Девушка взяла в руки флягу и жадно залпом осушила ее до половины, только на шестом глотке осознав, что вкус жидкости ей противен до тошноты.       В черных глазах незнакомца мелькнул азартный блеск.       «Что за ослиную мочу он мне подсунул?!» – подумала она, прежде чем сознание ее помутилось от резкой и острой боли в голове и во всем теле.