Безупречность

      Они охотятся вместе. Вейлон носит любое платье, которое Эдди выберет для него. Сегодняшний экземпляр – обтягивающее белое, сшитое из более-менее чистых хлопковых простыней. Ему приходится задирать юбку до колен, чтобы нормально ходить. И его туфли совершенно не подходят. Это несколько огорчает. Какая идиотская мысль. Его пустой желудок напоминает ему о цели. Эдди ведет его за собой, двигаясь почти бесшумно. Он – естественный хищник в этом сломанном мире, альфа-самец. Остальные, только завидев его, разбегаются врассыпную, словно тараканы. Вэйлон все еще учится. Он не знает, как давно, но на кухнях и в торговых автоматах не осталось еды. Они были совершенно расчищены. Но ведь есть еще так много пациентов. Так много докторов. Так много лжецов. Пожалуй, слишком много, чтобы сосчитать. Вейлон не может понять, почему, но некоторые оказываются непригодны для пищи. Он пробовал атаковать их, но это не оказывало никакого эффекта. Совершенно ничего. В большинстве случаев они даже не замечали его. Эдди оттаскивал его от таких, потому что он уже знал об их непригодности, он все знал. Вейлон так восхищен им… Здесь ничто не имеет значения. Ничто, кроме Эдди. Эдди сильный, быстрый, смелый и умный. Эдди настолько уверен в себе, что поет, когда они охотятся. Он не боится никого и ничего, даже Уокера, который грузно расхаживает поблизости, сжимая в руках раздробленные черепа. Уокер избегает Эдди, а Эдди избегает его. В этом нет страха, только искаженное чувство взаимоуважения. Оба они – хищники, а вокруг достаточно добычи. Они ни разу не видели Волрайдера. Не сказать, что Вейлону этого хотелось. Когда очередной хищник приближается, он прячется за Эдди. Он такой маленький и тонкий, Эдди же большой и сильный. Вейлон слабеет с каждым днем, а Эдди кажется непоколебимым. Если бы Вейлон вдруг оказался сам по себе, он бы стал чьей-то добычей за секунды. Но пока он…«самка» Эдди, он под надежной защитой. Вроде того. Они возле главного входа, но Вейлон даже не думает о попытке сбежать. Теперь это невозможно. Он привязан, прикован цепями, связан подсознанием с этими пропитанными кровью стенами. И он так голоден. - Идем, - говорит Эдди, заметив, что он замедлился. - Мне нужно отдохнуть, - шепчет в ответ Вейлон. – Я не могу… Он неуклюже валится на колени. Эдди немедленно приседает перед ним, нахмурившись. - Я сказал, идем. – нетерпеливо повторяет он. – Господи, ты действительно такая слабачка? Должен ли я нести тебя? Его высмеивают, но Вейлону все равно. Он хватается за жилет Эдди и вжимается лицом в его грудь, вдыхая запах. Эдди покровительственно цыкает себе под нос и гладит его по волосам. Это приятно и длится ровно все те две секунды, пока Эдди не отталкивает его прочь. - Идем, - приказывает он, поднимаясь, и выжидающе постукивает ногой, но Вейлон не может встать. «Ты - та причина, по которой я здесь», думает Вейлон, пытаясь сдвинуться с места, «Ты - та причина, по которой я еле хожу. Ты - причина, по которой я больше не мужчина. Ты - причина, по которой я умира…». Эдди хватает его за предплечье, рыча, как зверь. - Не испытывай меня! – цедит он сквозь зубы. - Я полагаю, ты хочешь устроить бытовую перепалку в довесок к голоду, дорогая? - Пшлты! – выкрикивает Вейлон так быстро, что все слова сливаются в одно, и толкает Эдди в грудь, испытывая неумолимое отвращение к его близости. – Да пошел ты! Отвали от меня! Лицо Эдди темнеет, как грозовая туча, как чертов ураган, и Вейлон немедленно чувствует подступившую к горлу тошноту. Он был таким примерным, таким хорошим, как только мог его дурацкий язык такого сболтнуть, как мог он так облажа- - Ты. – шипит Эдди, - Бесполезный. Кусок. Дерьма. Он подтягивает Вейлона, рывком поднимая с пола, дико трясясь от ярости, так и плещущейся в его голубых глазах. С каждым словом в уголках его рта вспенивается слюна. – Шлюха. Тупая шлюха. Ты… Вейлон не смог удержать свои руки, как не смог удержать и слова. Его рука настолько сильно бьет Эдди по лицу, что тот ненароком роняет его. Вейлон спотыкается, приземляясь на ноги. Психопат застывает, ошеломленный произошедшим. - Не называй меня так! – кричит Вейлон. Весь его страх заглушен всепоглощающей, восхитительной ненавистью. Эдди медленно поворачивает голову. Эдди смотрит на него. Вейлон бежит, спасая свою жалкую жизнь. Но вдруг его желудок словно завязывается узлом. Он слышит скулеж и тихие всхлипывания, и та его часть, которая все еще учится, нападает на след. Он знает, он просто чувствует своим голодным животом и опустошенными внутренностями, что это верная добыча. В то же мгновение вся опасность, которая может или не может преследовать его, была забыта, заглушена привкусом крови в его влажном рту. Он подбирает платье и, петляя, подкрадывается к бедняге, скрючившемуся недалеко от лифта. У пациента не хватает времени даже заметить его. Вейлон мгновенно оказывается рядом, словно вихрь белой ткани, яростных, оголодавших глаз и зубов.

***

      Эдди не бежит, хотя и идет очень бойко. Как смеет его маленькая женушка огрызаться. Как смеет она бить его. Эдди очень хочется дать волю эмоциям, но ох, что за муж он тогда будет? Она должна учиться, а Эдди должен научить. Его паранойя борется с желанием расстаться с ней. Неужели все это было ложью? Неужели это ее настоящие чувства к нему? До сих пор она была такой милой. С другой стороны, Эдди постоянно баловал ее. Разрешал оставаться в постели весь день, пока последствия операции залечивались. Любил ее каждую ночь и делал за нее всю работу по дому. Она привыкла к этому и ждет, что он и дальше будет подстраиваться под нее. Время перемен, понимает Эдди и твердо кивает себе. Так больше не может продолжаться. Он находит свою жену ни минутой позже; она не ушла далеко. Она склонилась над чьим-то телом и издает самые не подходящие для леди чавкающие звуки. Она ест, понимает Эдди и чувствует укол сожаления. Она так голодна, конечно же она расстроилась . Неужели он не в состоянии обеспечить ее? Неужели он подвел ее, как муж? Но нет, он не может позволить своим мыслям смягчиться. Он должен преподать ей урок. - Дорогая. – зовет он, прочищая горло. Она поднимает взгляд, кровь окрашивает ее красивое, совершенно новое платье, подбородок и щеки. Она выглядит остолбеневшей. - Тебе лучше? – спрашивает Эдди, идя к ней с протянутыми вперед руками. – Я знаю, что ты, должно быть, была голодна. Я прощаю тебя за твои слова. Она смотрит на бездыханное тело и кажется крайне удивленной. Неужели она вскрыла его своими зубами? - Моя маленькая тигрица, – усмехается Эдди, идя к ней. Прямо возле лифта есть лестница, ведущая вниз - прекрасно подойдет для того, что он собирается сделать. Он садится на верхнюю ступеньку и похлопывает себя по коленям. Она сомневается, его малышка, прежде чем вытереть рот тыльной стороной ладони. Она подбирается ближе, заползая к нему на колени, и он на секунду прижимает ее к себе. Она начинает извиваться в его объятиях, и Эдди знает, что она уже почуяла подвох. Но его хватка держит ее, словно стальные оковы. - Ты ударила своего мужа, милая, - напоминает он ей, и она застывает. – Я боюсь, что этого я не могу простить. Пока не могу. Это занимает некоторое время, и она умоляет его не делать этого, но ему удается удержать ее и перегнуть через свои колени. Одной рукой он снимает свой пояс, с звонким шлепком складывая его, и задирает ей платье. Она вцепляется в его штаны так сильно, что ее ногти врезаются в кожу под ними, но Эдди не обращает на это внимания. Она так боится боли, бедняжка, но этого не избежать. Первый удар кожаного пояса о задницу заставляет ее завизжать. Тут же подоспевший второй оставляет еще одну толстую, насыщенно-красную линию на нежной коже. Эдди на мгновение наслаждается зрелищем, облизывая губы и касаясь рубцов, тем самым заставляя ее всхлипывать. Затем он ударяет снова, и снова, и снова.

***

      - Это убивает меня, дорогая, - говорит Эдди. Несмотря на слова, его голос звучит возбужденно. Вейлону приходится закусить губу, чтобы сдержать крики и вопли, когда ремень соприкасается с его чувствительной кожей в, кажется, тысячный раз. Боль пульсирует в нем и каждый удар сливается в один бесконечный поток агонии, заставляя его задницу словно гореть глубоким темно-бордовым цветом в его воспаленном мозгу. Часть его хочет убить Эдди, разорвать его глотку, как он сделал с тем пациентом. Но другая, несомненно, большая его часть говорит, что это правильно. Что он заслужил порку. И это пугает его больше, чем сам Эдди когда бы то ни было. - Как тебя зовут? – спрашивает Эдди, как всегда вежливо. - Вейлон Гласкин! Это верный ответ, и он получает удовлетворенный кивок прежде, чем ремень опускается на его ягодицы в очередной раз. Когда Эдди, наконец, заканчивает и откладывает ремень, Вейлон может выпустить наружу сдавленный всхлип. - Мне…мне так стыдно… - кое-как выговаривает он. Он обязан это сказать, иначе его опять ждет порка. - Я прощаю тебя. – Эдди звучит неимоверно довольным. Он в очередной раз поглаживает зад Вейлона, прежде чем отпустить. Тот поспешно поднимается, в спешке едва не свалившись вниз по ступенькам. Ему так больно, что, кажется, он не сможет сидеть еще с неделю. Эдди мычит какую-то песенку себе под нос, пока встает, поправляет штаны и прилаживает ремень обратно. Вейлон видит, как под брюками отчетливо выпирает эрекция. Это почти заставляет его почувствовать тошноту (или это сырое мясо бурлит в желудке?), но большей частью посылает холодок вниз по спине. Эдди поднимает тело и с сияющей улыбкой легко закидывает себе на плечо, словно оно ничего не весит. - Идем домой, - говорит он, целуя свою дорогую жену в лоб. – Когда мы вернемся, я хочу, чтобы ты приготовила из этого достойную еду. Вейлону этого вполне достаточно. Он кивает, но очень быстро отстает, когда Эдди начинает шагать прочь. Вейлон хромает сильнее, чем когда бы то ни было, и, хотя его голод ослабел, желудок все еще жаловался на съеденное. Эдди поворачивается и качает головой, весело смеясь. - Бедняжка, - говорит он. – Иди сюда. Одной рукой он все еще держит перекинутое через плечо тело, в то время как другой подхватывает Вейлона и прижимает к груди. Задницу Вейлона словно жжет огнем, но сидеть все равно было менее болезненно, чем идти, так что он просто вздрагивает и вжимается лицом в шею Эдди. Эдди напевает себе под нос или, возможно, напевает ему. Вейлон находит в этом некоторое утешение, пока они движутся обратно к холлу, в сторону женского крыла. В сторону дома. Двери главного входа все еще широко раскрыты и, вероятно, останутся таковыми навсегда. Вэйлон смотрит на них через плечо Эдди, безвольно обхватив руками шею своего мужа, смотрит на яркий солнечный свет, очерчивающий силуэт фигуры, застывшей посередине прохода. В высокой и изящной фигуре есть что-то знакомое, что-то давно утраченное в том, как она осторожно идет вперед, и, хотя ее плечи сгорбленны от страха, в темных глазах горит упрямая решимость. Она не видит проходящих мимо дверей Эдди и Вейлона; она отворачивается как раз в тот момент, когда они приближаются максимально близко, и снимает широко раскрытые двери на камеру. Это кажется Вейлону таким знакомым, что он хочет закричать. Ее волосы стянуты на затылке в длинный хвост, так же, как она всегда собирала их, работая над своими картинами. Он вглядывается в нее, пока она не пропадает из виду, пока Эдди не уносит его далеко-далеко от холла. Кажется, тот вообще не заметил незваную гостью, но в мозгу Вейлона отчетливо стоит ее образ, преследуеющий его, словно в полузабытом сне. …Лиза?