Потерянная наследница

      Блэквуд-мэнор встречает меня какой-то давящей тишиной. С тех пор, как Малфой стал спонсировать нашу семью, в особняке почти постоянно что-то ремонтировали, чинили или прибирали. Сейчас ниоткуда не доносится гул работы, только тишина, от которой мне становится неспокойно, словно внутренности сжала ледяная рука. Я зову домовика, и передо мной появляется тщедушное создание, огромные глаза которого покраснели от слёз.       — Госпожа… Госпожа Гермиона, как хорошо, что Вы пришли. Мы умоляли хозяйку позвать Вас, но она не хотела беспокоить.       — Что случилось, Дилси? Что у вас тут произошло?       — Хозяйка, ей стало плохо ночью. Она отказывалась звать врача, но утром мы её уговорили.       — Где они?       — В комнате хозяйки, госпожа Гермиона.       У неё уже было несколько приступов, но они заканчивались благополучно. Через некоторое время после того, как я переехала сюда, домовики рассказали мне, что Селена часто падает в обморок и ей тяжело дышать. Семейный лекарь объяснил потом, что бабушка очень истощена в магическом плане. Много сил у неё отняли войны. Хоть Блэквуды и не участвовала в боевых действиях, стоило многих усилий удерживаться в стороне и защищать свою семью. Так как бабушка была самым адекватным членом семьи, вся ответственность легла на неё. Потом пришлось отдать меня маглам, и мой след потерялся для моей же безопасности. Бабушка опять очень переживала, а после войны безуспешно пыталась найти меня. Вторая война окончательно выбила её из колеи. Когда я нашлась, бабушка пережила еще одно, хоть и радостное потрясение. Затем были подлость от Уилсбурга, спешные поиски нового жениха, изматывающая организация моего брака. После дебюта бабушке было лучше, но перед свадьбой усталость напомнила о себе. Магические силы Селены истощены, а так как она уже в довольно преклонном возрасте, даёт о себе знать и физическое здоровье. И у неё просто не хватает сил поддерживать его.       За несколько секунд взлетаю по лестнице и бегу в комнату Селены. Мне становится страшно, какое-то тошнотворное предчувствие кружит мне голову. Перед дверью крутится и истошно мяукает Живоглот, которого я собиралась забрать в Малфой-мэнор через несколько дней. Как только я впускаю кота, он замолкает. В спальне лекарь, домовик и моя бабушка, по бледности схожая с простынями, на которых она лежит. Она тяжело дышит, а лекарь прикладывает к её рукам волшебную палочку.       — Гермиона, милая моя, — Селена говорит едва слышно, прерываясь на вдохи, и мне становится ещё страшнее.       — Как она? — я подсаживаюсь на кровать и беру бабушку за руку. Мерлинова борода, это словно птичья лапка. Такая же тонкая и хрупкая.       — Вашей бабушке ночью стало плохо, но сейчас я нормализовал состояние, — отвечает лекарь. — Беспокоиться не о чем.       — Он нас обманывает, — еле улыбается Селена. — Я чувствую, что ничем хорошим этот приступ уже не кончится.       — Прекрати так говорить, бабушка, — я повышаю голос и от страха сильнее сжимаю челюсть. Мне нельзя сейчас плакать, хотя от страха за бабушку глаза начинает щипать. Надо быть сильной. — Всё будет хорошо.       — Моя девочка, — Селена слабо сжимает мою руку. — Я дождалась тебя, сделала всё, чтобы с тобой не произошло ничего плохого, большего мне и не надо. Мне пора.       — Да хватит уже! — когда мне страшно, я начинаю злиться. И сейчас срываюсь почти на крик. Но одёрнув себя, продолжаю, — Не надо так. Всё наладится. Правда.       — Синелис, выйдите, пожалуйста, мне надо поговорить с моей внучкой.       Лекарь тактично уходит, а Селена продолжает:       — Пойми меня, я так устала, столько пережила. Смерть для меня не страшна, это как отдых.       — Но я… — у меня всё-таки срываются слёзы. — Как же я? Как я буду без тебя? Я ничего не умею, не знаю, как себя вести.       — Ты уже всему научилась. Ты будешь достойной наследницей рода.       — Я не хочу, — чувствую на щеках горячие слёзы. — Ты мне нужна, ты меня поддерживаешь, утешаешь. Без тебя я тут сойду с ума, — понимаю, насколько это эгоистично, но слова льются сами. — Я не справлюсь без тебя. Мне страшно.       После этих слов я уже не могу сдержаться, и слёзы текут бесконечным потоком. Я утыкаюсь бабушке в плечо и крепко вцепляюсь в её руки, словно боясь, что она сейчас растает в воздухе. Я много раз видела смерть, на войне мне хватило её по горло. И почему-то мне казалось, что после победы я не буду терять близких, словно смерть возможна только на войне. Глупость, конечно, но так мне было спокойно. Словно всё плохое осталось в прошлом, в войне, а в будущем — только хорошее.       — Гермиона, — шепчет бабушка, — не плачь так, не разбивай мне сердце.       — Прости меня. Я не хочу тебя терять. Я только сейчас понимаю, как привязалась к тебе. И мне так стыдно перед тобой. Я так часто вела себя просто омерзительно, грубила тебе, кричала, дерзила. Прости меня, пожалуйста.       — Ты ни в чём не виновата, милая. Что ты такое говоришь?       — Я — идиотка. Ты помогала мне, а я всё воспринимала в штыки. Прости.       — Ну, хорошо-хорошо, если ты так хочешь, я тебя прощаю. Но и я ведь перед тобой виновата.       — Нет, ты делала всё, как надо. Спасибо тебе большое.       — Ну, вот и славно. Теперь я спокойна.       А у меня внутри всё рвётся на мелкие кусочки. Тошнотворное предчувствие не отпускает меня, а страх продолжает царапать своими когтями. Огромным усилием воли заставляю себя успокоиться и принять нормальный вид. Бабушка пытается улыбнуться мне, но ей становится всё тяжелее дышать и даже смотреть на меня. Она прикрывает глаза, а я глажу её по руке. Некоторое время мы сидим так в тишине, а потом бабушка начинает задыхаться. Я зову лекаря, и он оттесняет меня от Селены, проделывая какие-то пасы волшебной палочкой и давая бабушке выпить зелье. Но это слабо помогает, и домовики по его приказу выводят меня из комнаты, чтобы не мешать. В коридоре я мечусь от стены к стене, от двери к окну. Об ноги трется Живоглот, в итоге я беру его на руки и усаживаюсь на пол возле двери, прижимая кота покрепче к себе.       Нет, нельзя так. Почему именно сейчас, когда всё более или менее наладилось, ей становится так плохо? Она ведь не может умереть. Волшебники умирают в бою, при несчастном случае, не могут они умереть от старости или истощения. Так нельзя. Я так много не успела. Мне так хотелось отблагодарить бабушку за всё, что она сделала для меня. И почему я так поздно поняла, как много для меня значит Селена? Без неё я бы не справилась ни с одной проблемой в моей новой жизни. Без неё я не смогу пройти до конца этот путь, чтобы вырваться из этого заколдованного круга. И почему я ничего не могу исправить?       Выходит лекарь и говорит, что Селене стало лучше, но шансов на выздоровление почти нет. По лицу видно, что ему сложно признавать своё бессилие, но ничего не попишешь. Отрешённо киваю и захожу в комнату к Селене. Она спит. Я устраиваюсь в кресле вместе с Живоглотом и незаметно засыпаю. Просыпаюсь, когда приходит лекарь, проверить самочувствие Селены. Она стала ещё бледнее, хотя казалось, что это невозможно. Живоглот запрыгивает на кровать и ложится у неё под боком, я тоже присаживаюсь на кровать и прижимаюсь к Селене. Мы с ней разговариваем о каких-то глупостях и мелочах, словно боясь затрагивать важные темы. Периодически появляются домовики и пытаются накормить нас. Так проходит день, ночью Селена спит почти спокойно, а утром начинается новый приступ. Лекарь, дежурящий в Блэквуд-мэноре, снова выгоняет меня. В коридоре я не могу сдержать слёз и от бессилия бью кулаком по стене, а потом сползаю на пол возле этой же стены.       — Гермиона, встань, пожалуйста.       Я поднимаю голову и сквозь слёзы вижу самого неподходящего сейчас человека:       — Ты же уехал по делам.       Малфой опускается на колени передо мной, не жалея своей безупречной одежды:       — Мне сообщил лекарь, я не мог не прийти. Селена — очень важный для меня человек. Она относилась ко мне, как к сыну. Ей очень плохо?       Киваю:       — Лекарь сказал, шансов почти нет.       От этих слов слёзы снова текут из глаз. Я закрываю лицо руками и вдруг чувствую, что Малфой обнимает меня. Он слегка притягивает меня к себе, и я утыкаюсь лицом в его плечо. Меня окутывает смутно знакомый аромат цитруса и мяты. Он что-то напоминает мне, но нет сил вспоминать. Я так устала, мне так плохо. Хочется спрятаться где-нибудь и сбежать от этой паршивой реальности, даже если укрытием служит мантия Люциуса Малфоя.       — Не надо так плакать. Слёзы ничего не исправят.       — Я виновата перед ней. Вела себя неблагодарно…       — Селена никогда не обижалась на тебя, — Малфой обхватывает моё лицо руками, отодвигает от своего плеча и смотрит прямо мне в глаза. — Прекрати казнить себя.       — Я не могу без неё. Без её помощи я — ничто.       — Ты сильная. И ты всё сможешь. Тебе надо быть сильной, чтобы стать достойной внучкой Селены, — неожиданно Люциус гладит меня по волосам. — Ты справишься, я знаю это.       А я, как никогда раньше, осознаю, что не могу справиться.       Из комнаты выходит лекарь. От выражения его лица я готова завыть от безнадежности. Отталкиваю от себя Люциуса и бегу к Селене. Она не открывает глаз и едва дышит. Не знаю, сколько времени я сижу возле неё, сжимая в ладонях её тёплую руку. Когда у меня затекает спина, в комнату тихо входит Люциус. Он подходит ко мне сзади и кладёт руки на плечи, а у меня даже нет сил столкнуть их. А потом я понимаю, что и желания нет. Мне кажется, что за один день я пережила столько эмоций, сколько хватило бы на полжизни. Я вымотана, выжата, как лимон. И мне не хочется быть одной. Сначала я не могла допустить пребывания здесь кого-то постороннего, даже Гарри не позвала. Он, наверняка, занят, да и мне хотелось пережить это в одиночестве. Посторонние казались лишними. А сейчас всё поменялось. Я не могла быть одна.       — Мне уйти? — Люциус словно читает мои мысли. — Только скажи, и я…       — Нет, останься. Селена будет рада тебя увидеть, когда очнётся.       — Хорошо.       Малфой пододвигает другое кресло и садится рядом со мной. Через несколько минут Селена открывает глаза и шепчет его имя.       — Да, Селена. Что ты хочешь сказать?       — Пусть Гермиона выйдет, — бабушка говорит с большими паузами после каждого слова.       Мне становится обидно, но я сдерживаюсь и молча ухожу. О чём они могут говорить в тайне от меня? Спустя минуту Люциус выходит и кивает внутрь комнаты:       — Теперь твоя очередь.       Я одна захожу в комнату, а Малфой закрывает за мной дверь. Бабушка приоткрывает глаза и улыбается мне:       — Не бойся, ты не останешься одна. Люциус тебя не бросит.       — Да у него выбора-то особого нет.       — Я про другое. Он тебе поможет.       — Хорошо, — сомнительное утешение.       — Ты не веришь, но он не потерянный человек. В нём много плохого, а в ком этого нет. Он не причинит тебе вреда и будет помогать, как только сможет. Не веришь ему, верь мне.       — Хорошо, бабушка. Я верю, — сейчас я готова сказать, что угодно.       — И ты помоги ему. Он натворил дел и теперь должен во всём разобраться. Но он не сдался, а борется. Ему не даёт сломиться гордость, только этого мало. Чтобы пережить бурю, ему нужна поддержка. Не злись на него так сильно. Рассмотри в нём и светлую сторону тоже.       И именно я должна поддержать бывшего Пожирателя смерти. Гениальная идея. И какая там может быть светлая сторона.       — Сделай так, как я прошу. Пожалуйста, Гермиона.       — Я буду стараться.       — Дай мне обещание.       — Обещаю, я постараюсь жить с Люциусом мирно и помогать ему. Только в хороших делах.       — Конечно, милая, конечно. Вы спасли друг друга. Вы с ним крепко связаны.       Только вот почему именно с ним? За что мне это?       — Я знаю, ты сдержишь обещание. Ты ведь гриффиндорка.       Улыбаюсь сквозь выступившие слёзы. Бабушка тоже улыбается мне:       — Иди, поспи. Тебе надо отдохнуть, родная.       — Нет, я хочу быть с тобой.       — Иди, тебе правда надо поспать, иначе упадёшь в обморок.       Я уверена, что со мной ничего не случится, но с бабушкой спорить бесполезно. Целую её в лоб и выхожу из комнаты. Возле двери дежурит Малфой.       — Как она, — спрашивает он.       — Очень слаба. Приказала мне уйти, чтобы я поспала.       — Это правильно.       — Я не хочу спать.       — Но это нужно.       Наш спор прерывает появление лекаря. Он заходит в комнату, чтобы проверить состояние Селены. Лекарь выходит слишком быстро и упорно прячет от меня свои глаза:       — Ваша бабушка, миледи… Леди Селена скончалась только что.       — Как? — я отказываюсь верить в его слова. — Она же сейчас говорила со мной.       — Люди умирают за одну секунду, миледи.       — Нет, — я хочу кричать, но могу выдавить только шёпот. — Этого не может быть.       Я отталкиваю лекаря, чтобы бежать в комнату. Люциус пытается удержать меня, схватив за плечи, но я выскальзываю из его рук и, спотыкаясь, бегу к Селене. Она лежит с закрытыми глазами, её руки ещё тёплые. Бабушка словно спит, но она не дышит. Лежит неподвижная, как статуя из мрамора. У меня в груди словно рвётся натянутая струна. Я не могу остановить слёзы и сказать хоть слово, только сжимаю ладонь Селены. Рядом со мной на пол опускается Люциус:       — Не надо, Гермиона. Уже ничего не попишешь.       Мне хочется закричать, но горло резко пересохло. Я только хрипло дышу, отталкивая от себя руки Люциуса.       — Хватит, Гермиона. Успокойся, пожалуйста. Тебе надо уйти отсюда.       — Нет, нет, я не хочу.       — Пойдём.       Люциус обхватывает меня за плечи и пытается поднять с пола, но у меня подкашиваются ноги. Я чувствую себя разбитой, уничтоженной, как раненая птица, которую милосерднее добить. Но меня почему-то оставили здесь мучиться. Малфой берёт меня на руки и несёт из спальни Селены в мою комнату. Там он сажает меня на кровать и заставляет лечь:       — Успокойся же ты. Теперь ничего нельзя сделать. Мне очень жаль, что Селены больше нет, но что поделаешь. Люди умирают, волшебники умирают. Это неизбежно.       Я всё понимаю, но мне ни черта от этого не легче. Люциус гладит меня по волосам:       — Ладно, сейчас ты всё равно меня не услышишь. Тогда лучше и правда плачь. Женщинам ведь от этого становится легче.       Мне не становилось легче. Мне хочется разнести комнату от боли, бушующей внутри.       — Тебе лучше побыть одной. Я пойду, надо организовать всё.       Как только за ним захлопывается дверь, я утыкаюсь в подушку лицом и вою. Мне сложно смириться, что я так быстро потеряла свою бабушку. Мы слишком мало времени провели вместе. Как много мне хочется исправить. Но уже ничего не изменить.       Внезапно я просыпаюсь. Оказывается, заснула, уткнувшись в подушку щекой. Луна освещает фигуру в кресле. От страха я вздрагиваю, но потом понимаю, что это Люциус.       — Ты проснулась? Я решил побыть здесь, чтобы ты не оставалась одна.       — Одиночество лучше твоей компании, — я пытаюсь дерзить, и вдруг на меня наплывают воспоминания о Селене. Хочется снова заснуть, чтобы отгородиться от этого удушающего отчаяния.       — Готов с тобой поспорить. Хотя, можно написать твоим друзьям. Уверен, они всегда готовы тебя поддержать, — не могу понять, что проскальзывает в его голосе. Вроде, не презрение, но что-то явно негативное.       — Я никого не хочу видеть.       — Даже своих друзей?       — Даже их. По крайней мере сейчас.       — Хорошо, я уйду в гостевую комнату. — Малфой поднимается из кресла и, проходя мимо меня, роняет, — Она очень любила тебя и никогда ни в чём не винила. Так что можешь не переживать. Селена прожила долго и умерла спокойно. О таком можно только мечтать.       От этих слов всё внутри меня скручивается в пульсирующий болью узел, а из глаз снова текут слёзы. Я стараюсь не показать их, но Малфой уже всё видит. Он садится рядом со мной и слегка приобнимает за плечи, покачивая, как ребенка:       — Всё наладится. Всё будет хорошо.       — Я не смогу…       — Сможешь. Такая, как ты, может всё. А я помогу тебе справиться с проблемами.       Мне это что-то напоминает, и я смотрю на Малфоя:       — Селена взяла с тебя обещание помогать мне?       — Попросила. Почему ты спрашиваешь? — После моего молчания он говорит, — Тебя тоже попросили не шипеть на меня, как кошка на собаку?       — Вроде того, — смысла скрывать нет.       — Иногда можешь шипеть, я разрешаю.       Я улыбаюсь сквозь слёзы. Кто бы мог подумать, что в такой ужасный момент я смогу улыбнуться. И кто бы мог подумать, что произойдёт это от слов Малфоя. Мой мир перевернулся, и вот меня после смерти моей новообретённой бабушки успокаивает Люциус. Если в жизни всё так переменилось, может, Селена была права? Может, Малфой действительно способен помочь мне пережить эти пять лет? Во всяком случае я обещала постараться наладить нашу жизнь.       Я так устала, что даже не могу полностью осознать абсурдность своих мыслей. Да мне этого сейчас и не хочется. Хочется просто сидеть здесь и не выходить за пределы комнаты, где меня ждёт суровая реальность. Не сейчас. На сегодня с меня хватит.