По ту сторону греха

Потеряв последнюю надежду, уже не возвращаются.

      Время — беспощадная стихия. То оно накрывает бесконечным ожиданием, то неумолимо утекает в счастливые моменты. С самого утра Ангелика не уставала считать минуты до обеденного перерыва. Едва короткая стрелка часов касалась единицы, а длинная застревала около десятки, Ангелика отдавала ключи от кабинета Ясуко, бегом спускалась по лестнице, садилась в машину и подъезжала к знакомой станции метро. Сигналила и ждала, когда вынырнет из толпы ее синеглазый принц, очаровательно улыбаясь, устроится рядом. И проще умереть, чем отвести от него взгляд.       На полной скорости к отелю, нетерпеливо вдавить кнопку лифта. Потом номер, обязательно «люкс». Почти на ощупь добраться до постели, сорвать с Кея все, ведь обнаженным он гораздо прекраснее. Рядом с ним Ангелика становилось другой: Кей, словно демон-искуситель, открывал для нее то, о чем раньше она даже думать себе не позволяла. Не говоря уже о попытках опробовать в близости с мужем. Именно «близости» — как по договору с определенным расписанием и исключительно в целях поддержания здоровья и семейного климата. Это нельзя было назвать сексом — ни страсти, ни желания, — скорее обязанностью, раздражающей и отрывающей от более важных дел. А сейчас и обязанностью перестало быть. Настоящий секс Ангелика познала только в объятиях Кея, под тяжестью его пылающего тела, так сильно контрастирующего с ледяным взглядом. И ее саму кидало то в жар, то в холод.       След от помады на его плече, тяжелое дыхание, намокшие кончики каштановых волос, крепко зажатые в пальцах… Ангелика жила этими воспоминаниями от встречи до встречи, не замечая ничего вокруг, кроме него одного — Кея.       Только с ним она чувствовала себя женщиной, а не бизнес-машиной. Могла таять от удовольствия, проявлять слабость, даже плакать, но при единственном условии — рядом не должно быть никого, кроме него. Лишь его руки обязательно должны лежать на талии, а губы — сомкнуться с ее губами в поцелуе. Тогда строгий руководитель ведущего модельного агентства превращался в хрупкое и нежное создание.       К работе Ангелика попросту потеряла интерес — уже не чувствовалось удовольствия от унижений и вечного кнута, применяемого ко всем «неугодным». Даже конкуренты и их шевеление в попытках захватить вершину не раздражали. Встретившись случайно в редакции журнала Grazia с Юкио, Ангелика прошла мимо, одарив его снисходительной улыбкой. Нода был ужасно бледен, с темными кругами под глазами и проступившей на лице щетиной. И не скажешь, что этот человек — единственный, способный сместить королеву с трона. Сочтут за бред.       Взглянув на часы, Ангелика быстро села в машину и завела мотор. Сегодня из-за интервью она опаздывала, а ее мальчик не любит ждать.       Он сидит напротив, курит, пуская дым к потолку, пронзает своим жутким, надменным взглядом, от которого насмерть замерзнуть можно. Приходится ерзать на неуютном кресле — в обивке словно скрыты шипы, до боли впивающиеся в спину. Столик, как в том баре с живыми стенами, и темная бутылка «Джека»*… Сейчас бы выпить, но невозможно двинуться с места. Он смотрит, не отводя своих очаровательных голубых глаз. Наверняка ему не раз говорили, что они безумно красивы, только пугает их глубина, лазурная бесконечность, опасная, словно океан в штиль. Вокруг какие-то люди — нет лиц, только руки жадно тянутся к нему в надежде прикоснуться. Он не сопротивляется, млеет, когда до него дотрагиваются, а руки проникают всюду, грубо рвут одежду, сжимают до синяков кожу, суют пальцы в приоткрытый рот. Мерзко. Хочется зажмуриться, забыться, выпить чертов виски, в конце концов, но не выходит. Не пошевелиться.       Руки исчезают, тают, как утренний туман. Остается только он, обнаженный, и так близко… Внизу живота тяжелеет. Ненормально, ужасно, глупо. Перед глазами парень, абсурд — ощущать подобное по отношению к нему. Еще абсурднее — думать сейчас об этом.       А он опускается на колени, протягивает руки, касаясь бедер, подбирается совсем близко… Вбирает член так глубоко, что губы прижимаются к лобку. Сквозь зубы прорывается стон не столько наслаждения, сколько отчаяния. Он не остановится — от этого знания холодеет внутри. В паху сводит с каждым движением все сильнее. От влажных звуков хочется заткнуть уши. Закрыться со всех сторон и кричать: «Здесь не я! Не я!» — чтоб хоть на секунду поверить в свои слова. Но бедра приподнимаются будто сами собой, а он с упоением высасывает из души последние капли самоуважения. Тело сковано дрожью. Вместо спермы вытекает что-то отвратительно черное, заполняет его рот, растекается по подбородку, капает на грудь… И не вырваться, не убежать прочь. А он, не отводя пустого, кукольного взгляда, слизывает всю эту черноту, размазывает пальцами по губам. Исчезнуть бы, как можно скорее. Проснуться бы… Проснуться бы…       Юкио резко открыл глаза. Вокруг полумрак раннего утра. Слишком раннего. Привыкший к совиному образу жизни, он не поднимался, когда на часах горело 4:07. Скорее лег бы спать в это время и по будильнику через полтора часа блудил бы привидением, выбираясь на ежедневную утреннюю пробежку по старой канадской привычке. Уже в который раз весь режим катился к черту.       Каждую ночь проклятый хаслер врывался в его сны и творил, что хотел. Каждый раз Юкио вскакивал, возбужденный до предела, и готов был провалиться сквозь землю. Дни проносились мимо, и ночью все шло по кругу, даже если он засыпал, обнимая Айко. И сейчас она спокойно спала рядом, отвернувшись к стене и стянув на себя одеяло. Пожалуй, хорошо, что Айко лишена присущей женщинам чувствительности, иначе Юкио сошел бы с ума, каждый раз выискивая оправдания для своих кошмаров, затравленного взгляда и безрадостной интонации. Хуже предательства — неопределенность. Оглянувшись на торчавшее из-под одеяла маленькое плечико, Юкио дотянулся и осторожно, чтобы не разбудить невесту, припал к нему губами, наивно надеясь, что это спасет от синеглазого дьявола. Но нет.       Он отстранился и осторожно поднялся с постели, направляясь в душ — смыть грязь собственных мыслей. Хлесткие горячие струи били по шее и спине, успокаивая. Юкио прикрыл глаза. Сколько времени прошло с тех пор, как он увидел Кея в Кабуки-тё? Неделя, две? Может, даже месяц, он уже потерял счет однообразным дням. За это время он забыл само слово «покой».       — Кей… — сорвалось с губ так и не стершееся из памяти имя. Юкио словно видел его сквозь алые блики в VIP-зале «Кукольного дома».       — Кей… — и сладость запретного ощущается на губах. Руки тянутся к пульсирующему от напряжения члену. Всплывает сон. Губы, что обхватывают твердую плоть, язык, обводящий каждую венку, томный взгляд, из-за которого разлагается душа. От отвращения горечь во рту. Стиснув зубы, Юкио быстрее работает рукой, чувствуя, что приблизился к финишной черте. Несколько секунд абсолютного забвения — и снова стыд раскаляет тело. Он хотел его, хотел Кея так же, как хотят его клиенты. Как же все это мерзко… Но желание, даже глубоко засевшее внутри, можно вытравить. По крайней мере, Юкио на это надеялся. Прежде никто, кроме Кея, никто так не въедался в сознание. А теперь… будто стоишь в шаге от бездны, смотришь в зияющую черную пасть и понимаешь, твоя дорога — вниз.       Юкио бесшумно переоделся в спортивный костюм и закрыл дверь квартиры, выходя на пробежку. Рядом с домом не было никаких скверов или парков, приходилось выбирать себе путь по тротуарам, пустым в столь ранний час. Зато первые машины уже мчались вдоль дороги. Ритмичная музыка в наушниках заставляла ускорять темп, убегать как можно дальше.       Жаль, от себя убежать нельзя.       Такими темпами можно сойти с ума, если Юкио уже этого не сделал. Страшно думать, страшно пытаться сравнить Кея с Айко, которая успела стать частью жизни. Юкио действительно ее любил, любил, как любят братья своих младших сестричек, нуждающихся в защите. А Кей — его личное проклятие. И каждая чертова фантазия — незаметный шаг к роковой границе. До сих пор Юкио в деталях помнил, как застал Кея с клиентом в кабинке туалета. Мерзко. А теперь в своем сне он сам вдруг стал на место клиента. Принял эту роль, оправдывая себя тем, что во сне не мог пошевелиться. Или… не хотел?       Надо бы развернуться, возвращаться домой. Юкио остановился, осматриваясь: похоже, убежал далеко по прямой и обратный путь будет гораздо сложнее. Огромный Токио к тому времени проснулся, стал заполняться людьми, машинами, на пешеходных переходах приходилось подолгу ждать сигнала светофора, вливаться в поток идущих.       Один из… Для Кея Юкио всего лишь один из сотни. Он не обязан помнить. Как же везет тем, кто способен легко выкинуть из головы другого человека. А у души Юкио было отвратительное качество: сохранять образ каждого, кто хоть как-то ее задел.       Кей…       Вырвать.       Забыть.       Знать бы только, как.       Запах вкусного завтрака охватывал с порога. Айко встала и, закутавшись в халат, хлопотала на кухне. Она не услышала, как Юкио прошел в квартиру, поэтому от пожелания доброго утра невольно вздрогнула.       — Напугал. Как пробежка?       — Неплохо. Народ уже высыпал, обратно еле вернулся.       Она поставила на стол две тарелки с наскоро приготовленной глазуньей и разлила по чашкам свежесваренный кофе. Села рядом, откинув за спину длинные черные волосы, чуть спутанные после сна.       — Проводишь меня в Нарита*?       — Конечно, — Юкио тихо вздохнул. Теперь мысли о Кее съедят заживо.       — Знаешь, даже как-то грустно, — произнесла Айко, хотя сложно было сказать по ее лицу, что она грустит. Лишь уголки губ были чуточку опущены. — Теперь мы так позавтракать сможем не раньше Нового года.       — Зато ты выполнишь мечту и почтишь память своего отца, став магистром экономики. Ты ведь этого хочешь, верно?       — Да, очень, — Айко улыбнулась так же, почти незаметно. Только темные глаза блестели искренней радостью. — Но я буду по тебе скучать. Знаю, звучит банально, все парочки так говорят. Только я действительно буду скучать.       — Я тоже, — произнес Юкио, с трудом веря в свои слова. Ведь что стоит ему, желающему другого мужчину, соврать женщине? — Самолет же вечером? Я заеду.       Он не успел договорить, позвонил Алекс, напоминая об интервью для женского журнала. Меньше всего хотелось сейчас изображать фальшивую улыбку на лице. У Юкио оно не фарфоровое, не выйдет показаться таким же прекрасным, как… Кей.       В редакции Grazia царила настоящая суматоха — нечасто удается получить интервью сразу у двух конкурирующих руководителей. Юкио мельком видел пресловутую немку — владелицу «Donna». Вживую она казалась гораздо старше, чем на обложках журналов, — вот что значит грамотная работа фотографа. Проходя мимо, она улыбнулась так, словно уже сравняла агентство Юкио с землей задолго до решающего рождественского сезона. Он лишь вздохнул. Едва дождался, пока его провели в кабинет, предложили кофе.       — Я так счастлив, что и вы, и Ангелика-сан согласились на интервью, — щебетал журналист.       Интервью не задалось. Почти на все вопросы Юкио отвечал коротко, односложно и особенно не распространялся о планах в работе. У него этих планов и не было. Что бы он ни делал, все воплощалось порывами, стихийными всплесками. Поэтому Юкио знал — без своих друзей он ничего не сможет. Сейчас время служит постоянству, и потому спонтанному, ненадежному художнику требовался титанический труд, чтобы хоть как-то удержаться на плаву. Об успехе не идет и речи — в одиночку он просто невозможен. Журналист явно не ждал, что услышит от успешного владельца одного из ведущих модельных агентств рассказы о заслугах друзей вместо собственных. Конечно, оригинальное интервью вряд ли выйдет в тираж, ответы, скорее всего, переиначат, но Юкио это не беспокоило. Куда сильнее его волновало то, что утекающий сквозь пальцы день вот-вот завершится и он опять нырнет во тьму.       Из-за пробок пришлось выехать гораздо раньше и до аэропорта добираться окольными путями. Во время посадки Юкио проводил свою невесту внутрь автобуса, помог устроиться, крепко поцеловал на прощание, прижимая тонкую ручку к своей щеке. Провожал не столько с грустью в глазах, сколько с отчаянием. Едва самолет поднялся в небо, унося Айко на расстояние в половину земного шара, Юкио почувствовал, как ловушка его подсознания захлопнулась. Может, последовать примеру Сатору — просто взять то, что хочется? Кей всегда доступен, и деньги для Юкио не проблема. Может быть, тогда осыпятся прахом дурацкие фантазии и нечему будет разъедать изнутри. Просто взять его — и разобьется мечта об искреннем удовольствии на кукольном личике. Оттого оно и кукольное, что не меняет своего выражения.       На обратном пути руль будто повело в сторону. Юкио на свой страх и риск свернул по направлению к Кабуки-тё, остановил машину перед сверкающим кварталом и почти бегом направился вперед, к пульсирующему алым сердцу со жгущей глаза вывеской «Кукольный дом». Остановившись перед дверью, он судорожно схватил ручку. Пальцы нервно сжались. Юкио обвел языком пересохшие от волнения губы. Сейчас или никогда. Еще есть шанс уйти обратно, не встречаться с Кеем лицом к лицу. Уйти, молча загнивая в попытках его забыть. А ведь однажды уже не получилось.       Юкио резко надавил на ручку и решительно шагнул внутрь, в пространство живых, сжимающихся стен. Наверняка, нечто подобное — последнее, что видят младенцы, перед тем как выбраться из тела матери. К Юкио подскочил услужливо улыбающийся менеджер:       — Добро пожаловать в «Кукольный дом». Что именно вы хотели бы? Вернее, кого? Или, может быть, желаете посмотреть фото всех девушек?       В точности, как в хост-клубах, у входа располагался стенд с фотографиями, но Юкио на него даже не взглянул.       — А юноша по имени Кей у вас работает? Я видел его здесь раньше.       — Прошу простить, но юноши работают в другом заведении с таким же названием. Отсюда не так далеко. В Нитёмэ.       С губ сорвался облегченный вздох. «Не судьба», — усмехнулся про себя Юкио, оставляя позади «Кукольный дом».       Не судьба. Он просто принял ту встречу близко к сердцу, всколыхнулись неприятные воспоминания, плотно засевшие в голове. Только какого черта отвращение превратилось в желание? Будто кто-то свыше издевался, наблюдая за внутренней войной и заранее зная ее исход. Юкио расслабленно откинулся на сидение в машине, включил радио, закрыл глаза. Раздававшийся из динамиков голос Стинга его убаюкивал, мягко напевая: «I’m mad about you…»       Да, любовь — это болезнь, тяжелая, хроническая. Любовь не способна быть спокойной и счастливой. Любое другое чувство, но не она, уж точно. А если подумать… Что вообще такое «любовь»?       «I’m mad about you…» — вторит мелодичный голос, и под прикрытыми веками появляется тысячи раз проклятый образ.       «Ненавижу. Как же я его ненавижу… Как же хочу стереть из памяти. Если б только было можно — засветить пленку воспоминаний, нажать delete на старых файлах, но…»       «I’m mad about you…»       Вздохнув и открыв глаза, Юкио завел мотор. Шум поглотил остатки музыки, но в голове плотно засела фраза из припева. Старик Стинг вполне себе прав — Юкио болен. И заболел еще тогда, два года назад, когда впервые столкнулся со смертельно-холодным взглядом; когда впервые осознал, как сильно может ранить чужая маска. А сейчас наступил самый жуткий период — лихорадка, боль, опустошенность.       Устремившись вдоль по шоссе, Юкио не повернул домой. Над заливом висел серебряный диск луны, не сразу заметишь, легко можно спутать с круглыми фонарями уличного освещения. Упустить такой кадр было бы непростительно. Главное, правильно настроить камеру и выбрать удачный ракурс, ради которого Юкио исколесил всю набережную вдоль и поперек.       И кто сказал, что он болен безнадежно? У него есть потрясающая, полная творческих исканий работа, хоть и далекая, но очень милая невеста, на его стороне спасительная микстура времени. Раз сегодня он не встретился с Кеем, то больше не увидится никогда. Никогда его нога больше не ступит в пределы Кабуки-тё и уж тем более Нитёмэ.       И однажды настанет тот день, когда растворится во тьме его прекрасный Дориан Грей, истлеет, рассыпется. Упадет тяжесть с души, и Юкио обнимет свою к тому времени уже жену, в знак того, что принадлежит только ей. Но пока еще он здесь, на набережной, стоит, глядя в посеребренные луной, блестящие воды залива, а сердце по-прежнему вторит въевшемуся голосу Стинга: «I’m mad about you…»