По ту сторону греха

Лишь то, что спрятано внутри, внушает страх.

      Головная боль была совсем не такая, как в рождественское утро. В затылке пульсировало настолько сильно, что сотрясалось тело, а заодно и находящийся под ним диван. Внутри стоял ком, заполняя собой пространство от желудка до глотки. Юкио разлепил глаза и долго смотрел в одну точку, осознавая, где он вообще. Последнее, что помнил, — поворот с адресным указателем «Синдзюку-Нитёмэ», где исчез Кей. Исчез из его жизни, но не из сердца.       «Не усложняй, герой».       Каким бы крепким ни был алкоголь, не выжечь гниющее внутри чувство.       Юкио тяжело вздохнул и приподнялся. Ком внутри пришел в движение. Насколько мог быстро, Юкио метнулся в туалет. Казалось, рвало собственными внутренностями, выдирало из плоти ощущение тепла Кея, его прикосновений, его поцелуев — кровавыми ошметками все вылетало изо рта. Когда внутри ничего уже не осталось, он поднял голову и встретился взглядом со стоящей в дверях Айко.       — Хорошо поужинал вчера? — хмыкнула она, протягивая стакан с водой.       — Прости…       — За что? За то, что ты сорвал ужин у своей матери? Или за то, что нажрался, как свинья, ни с того ни с сего? Или за то, что не взял такси и сел за руль, рискуя жизнью? Я не знаю, за что именно ты просишь прощения, Ю.       — За все. Прости.       Слова приходилось выдавливать из себя, из-за них новый ком подкатил к горлу и тут же махом вырвался наружу. Айко фыркнула и отвернулась. Забирая стакан, Юкио коснулся ее пальцев, и она тут же отдернула руку. Хрупкое стекло разлетелось вдребезги. Юкио со стоном поднялся. Внутри было пугающе пусто, будто все органы вынули и разложили по полкам, только скелет остался. И разжиженный абсентом мозг в придачу. Он дошел до крана, открыв на полную, стал пить прямо оттуда. Когда вода заполнила пустоту, смог наконец расслышать голос невесты:       — …не понимаю тебя. Ты слышишь или нет? Нам поговорить надо.       Юкио послушно сел в гостиной. От одного вида нетронутых со вчерашнего вечера блюд снова начинало мутить. Пришлось смотреть куда-нибудь в сторону, поднять глаза на Айко сил не нашлось.       — Ай-тян, давай не будем… Виноват. Дурак. Забыли.       — Как же у тебя все легко, — ее голос металлическим гулом отозвался в голове. — Расскажи мне, кто этот Кей. Почему жил у тебя? Какие у вас с ним отношения?       Отношения… Юкио хотелось засмеяться, но вода внутри, похоже, намеревалась полезть обратно.       — Почему ты спрашиваешь об этом сейчас?       — Потому что сейчас хочу знать. А еще, потому что не хотела говорить с тобой о нем при матери.       Юкио напрягся.       — Причем тут мама?       — Просто ответь мне. Только честно. Кто этот Кей?       Если бы Юкио мог ответить… Он сам не знал, что у них с Кеем за отношения. Не дружба и не любовь, что-то среднее, туманное и неясное, а сейчас и вовсе окончательно утерянное.       — Кей… он мне друг.       — Врешь.       Юкио испуганно оглянулся на Айко. «Откуда она знает?» — мысли зароились в голове, и та начала болеть еще сильнее.       — Что ты имеешь в виду?       — То, что про друзей не говорят «я тебя люблю». Даже не «ты мне нравишься», а «я люблю»! — из Айко лилось отвращение. — Ты вчера во сне только и делал, что просил прощения да признавался в любви этому самому Кею. Как еще я должна это объяснить?       Юкио лишь вздохнул в ответ. Что он мог сказать? Попробовать оправдаться? Нет желания. Признаться? Молчание — само по себе признание. Он никогда еще не видел Айко такой — ее всегда каменное, безэмоциональное лицо вдруг раскололось от презрения.       — Значит, правда?       — Да.       — И вы с ним даже…       — Да.       Она скривилась, готовая плюнуть в лицо.       — А я, значит, замена? Прикрытие, так?       — Нет, ты неправильно все поняла…       — Правильно, Ю. Правильно. Зачем еще нужна женщина гомосексуалисту? Браво, ты отлично притворялся. Я тебе верила. Настолько, что даже доверила свое тело, свою невинность…       Айко влепила пощечину. Он не отреагировал. Нечему было реагировать. Пусто внутри.       Пока она надевала пальто, Юкио так и не сдвинулся с места, просто смотрел куда-то на узор дверцы шкафа, на то, как по камешкам рассыпается его, говоря словами матери, «светлое семейное будущее». Какая глупость — строить планы и что-то представлять, ведь в один миг все может рухнуть…       Столкнувшись в дверях с матерью, Айко бросила на прощание:       — Будь ты проклят, Ю.       «Уже проклят», — мысленно усмехнулся он.       — Ай-тян? Что случилось, Ай-тян? — мать кричала ей вслед. — Ю, что ты сидишь? Беги и догоняй ее! Ю!       — Оставь ее, мам. Все кончено.       — Ты что мелешь? С ума сошел? Вчера еще все хорошо было, и если б ты не напился… Иди за ней! Я до внуков дожить хочу! Если не сейчас на ней, то ты уже ни на ком не женишься. Ю!       Держась за голову, Юкио прошел в коридор, почти на ощупь нашел и накинул на плечи плащ. Вышел во двор, сел на заднее сидение машины и заблокировал двери. Выбежавшая следом мать все еще кричала, потом пыталась поговорить, но Юкио, закрыв глаза, твердил, как мантру, одно:       — Переживу. Все переживу.       Ничего внутри не шевельнулось. Ничего не осталось, кроме головной боли. ***       Ангелика ждала этого дня. Все же решив отправиться с мужем на Хоккайдо, она считала минуты до обратного рейса, до момента, когда снова войдет в свое агентство и увидит там его… Пожалуй, предпочти она карьере семью, ее старший сын был бы примерно ровесник Кею. Но об этом не хотелось думать, особенно сейчас, в машине, на еще пустынной и тихой дороге. Ангелика сорвалась на час раньше и, подъехав к парковке в квартале от агентства, еще ждала Кея. Минуты били по нервам. Они ведь договорились, что встретятся здесь, пройдут через черный ход, не привлекая внимания, и смогут побыть наедине. Она пережила мучительные дни, но эти чертовы минуты изводили гораздо сильнее. Вдруг Кей не приедет сейчас? Он имел на это полное право…       Стянув пиджак, Ангелика уменьшила температуру в кондиционере — в груди жгло, а так легче дышать. Жгло так же, как и все прошедшие дни, когда она, оставаясь наедине с собой в ванной комнате, воспроизводила в памяти его прикосновения. Его дыхание на шее, от которого по коже бежали мурашки, его руки на бедрах… Хорошо, что за время рождественского отдыха она так и не была в постели с мужем. Рихард никак не показывал желания, а она молча ждала, когда календарь покажет проклятое третье января и станет можно ринуться в объятия своему наваждению. Руки дрожали. Стоило открыть бардачок, чтобы достать сигареты, как оттуда повалились всякие бумаги, квитанции об оплате штрафов и… фотография. Как она сюда затесалась, Ангелика не помнила. Наверное, это было единственной драгоценной вещью, привезенной из Германии, — свадебное фото. Она в пышном белом платье, Рихард, еще счастливый, горящими от восторга глазами смотрел на нее, а не в кадр. Как же это сейчас смешно… В кого они превратились? Чужие, холодные, запертые в собственных мирках…       «Я хочу, чтобы мы снова стали семьей».       «Не станем, Рихард», — закурив, ответила Ангелика прозвучавшему в голове голосу мужа. — «Мы больше не сможем стать семьей. Ты не мой человек… И почему я так поздно это поняла?»       Послышался шум мотора. Сердце сжалось в предвкушении — мирок Ангелики до краев заполнился счастьем, стоило увидеть остановившего рядом мотоцикл Кея. Едва не забыв про пальто, она выбежала из машины и вместо ненужных приветствий прильнула к нему, вдохнула запах родного тела, ощутив то, что обычно чувствуют возвращаясь после долгого путешествия домой.       — Я соскучилась…       — Я тоже.       Жар от груди прилил к горлу. Ангелика подняла на него глаза. Не ослышалась? Вместо привычных острых фраз — такое теплое «я тоже». Словно никто и никогда не стоял между ними. Забылось, стерлось из памяти произошедшее на показе, и ревность показалась нелепой. Стоило увидеть его улыбку, легкую, полускрытую, полугрустную, все стало на свои места. Такая не могла быть маской — Ангелика уверила себя в этом. А порой слепой уверенности более чем достаточно.       Непривычно заходить в пустые стены агентства. Обычно к приезду Ангелики жизнь здесь уже кипела вовсю, Ясуко ждала у кабинета с кипой бумаг и расписанием на день, модели бегали из павильона в павильон: кто-то готовился к очередному показу, кто-то гримировался для фотосессий, — бойко стучали швейные машинки дизайнеров. При ней «Donna» не умолкала никогда. Впервые Ангелике довелось застать эти стены в безмолвии. В вечно шумном павильоне был слышен каждый ее нетерпеливый вздох, шуршание одежды, пошлые звуки глубоких поцелуев… Заперевшись в одной из гримерных, Ангелика окончательно сдалась под натиском крепких рук Кея. Сдалась, ощутив его губы на своей шее — влажный, горячий след остался от плеча до мочки уха. Кей провел языком там, где драгоценный металл сережки соприкасался с кожей. Ангелика вздрогнула, но не остановилась, на ощупь стягивая с него куртку.       — Кей, пожалуйста…       Было стыдно от собственного голоса в такие моменты. Слова жгли горло, связки сковывало хрипотой. Казалось, она из самой утробы вырывает:       — Пожалуйста…       Кей не томил ожиданием, только играл в него, когда необходимо. Сейчас не до игр. После дней, проведенных с почти чужим ей мужем, Ангелика пылала, нетерпеливо кусала в поцелуях губы, стягивала футболку, рискуя разодрать в клочья, скользила ладонями по телу, нарочно оставляя на смуглой коже красные полосы от ногтей. Она отступала вглубь гримерной, пока острый край столешницы не уперся в бедра. Одним движением Ангелика смахнула все, что было позади: баллончики, кисти, расчески — и дрогнуло зеркало. Плевать, пусть хоть весь мир развалится на части, лишь бы Кей остался рядом. Лишь бы чувствовать его каждой клеточкой своего тела. Ангелика почти легла, закинула ноги ему на плечи и застонала, почувствовав, как о влажное кружево трется металлический замок ширинки.       — Кей…       Она звала его в своих снах прошлыми ночами, звала сейчас, наяву ощущая его движения, сильные, резкие, от которых хотелось кричать. Кричать на весь мир, что он принадлежит лишь ей. Кей только ее, и обязательно настанет тот день, когда они будут вместе уже навсегда. Любую сказку при желании можно сделать реальностью.       Когда наслаждение почти заполнило тело до краев, Кей вдруг остановился, развернул Ангелику к себе спиной. Лицом к лицу она столкнулась с собственным отражением в зеркале — с женщиной, у которой не осталось ни капли гордости, только ненасытное тело. В глазах единственное слепое желание: чтобы сейчас засадили поглубже и дали кончить. Смятая блуза, болтающаяся на одном рукаве, спущенный лиф, открытая грудь, задранная юбка, тонкая линия бегущей вдоль чулка стрелки… Губы в размазанной помаде, его пальцы во рту… Ангелика обсасывала их, чувствуя солоноватый привкус кожи и возбуждающе свежий аромат одеколона. Того, что сама купила еще до треклятого похищения. Купила, потому что запах свел ее с ума точно так же, как и Кей.       Неужели женщина в зеркале — она? Та самая Ангелика Ирмхильд Кестер, сильная и властная, берущая от жизни все, до последней капли. Успешная модель, прекрасный дипломат, лучшая в мире модельного бизнеса сейчас, как грязная потаскуха, призывно выставила задницу и стонала от скользящего меж ягодиц члена. Кей поднял ее ногу, и в отражении показалась мокрая, скрытая темными волосами щель. Ангелика невольно вскрикнула, дернулась, захотела закрыться, лишь бы не видеть больше такой отвратительной и развратной шлюхи. Она заметила ухмылку Кея, вернувшуюся на прекрасное лицо.       — Нравится?       Ангелика не могла ничего ответить, просто в отражении следила за тем, как его пальцы сжимают грудь, полностью зачарованная шепотом, прикосновениями, взглядом. Его глаза — глаза демона. Не сбежать. Нет смысла сопротивляться. Ангелика не только чувствовала, она видела, как Кей проникает, погружается в нее, как быстро движется, выбивая стоны. Сцепившись руками с похотливой самкой за стеклянной стеной, Ангелика пыталась толкаться навстречу, пока тело не свело приятной судорогой.       — Кончай в меня… Кей… Кей… Пожалуйста…       Наружу вырвался крик, лицо шлюхи в зеркале помутнело, а между ног разлилось тепло. Ангелика еще чувствовала член Кея, не хотела выпускать его из себя, но он сам вышел с пошлым, чавкающим звуком. Подобрав с пола коробку салфеток, они кое-как привели себя в порядок. К зеркалу в гримерной Ангелика не решилась подойти, обошлась карманным из косметички, поправила макияж и устроилась на коленях у развалившегося в кресле Кея. Шепнула, поглаживая по груди:       — Это лучшее начало года в моей жизни.       Кей улыбнулся, глядя сквозь полуопущенные веки.       — Значит, я заработал пару монет на свое лучшее начало года?       — Что? — Ангелика нахмурилась. — Тебе разве не пришел гонорар за показ?       — Так ведь это за показ, а не за встречу. Наш уговор пока еще никто не отменял.       Подавив в себе возмущение, Ангелика вытащила из кошелька две десятитысячные купюры.       — Самое время договор отменить. Я думала, ты и так понял, что мы давно вышли за его границы.       — Извините, Ангелика-сан, — забрав деньги, Кей коснулся поцелуем ее шеи. — От привычки так просто не избавишься.       «Дьявол, сущий дьявол», — вздохнула Ангелика, но не смогла удержаться: прильнула губами к наглой улыбке, к ямочкам на щеках. Каким бы Кей ни был, он уже неотъемлемая часть ее жизни. А может и есть ее жизнь…       — Все, с этого дня договор отменяется. Я скоро разведусь с мужем… И хочу, чтобы мы жили вместе. Ты как? Согласен?       Она взяла в руки его ладонь, поднесла к губам. Наверное, смотрелось это хуже, чем потаскуха в зеркале. Прежняя Ангелика Ирмхильд Кестер высмеяла бы ее, сказав, что ни один мужчина не стоит таких унижений. И почему с Кеем она становится другой? Как сейчас — сжимается, боится ответа, словно девчонка, впервые признавшаяся в любви. Кей не убегал, не мялся, не прятал глаз. Он смог выбрать вариант, наилучший для них обоих — слегка пожал плечами и произнес:       — Посмотрим. Разведись сначала.       Вдруг скрипнула железная дверь павильона. Ангелика сорвалась с места и подкралась к стене, прислушиваясь.       — Это скорее всего Ику-сан, — Кей, даже не дернувшись, полез в карман за сигаретами.       Прижав палец к губам, Ангелика шикнула на него, а когда дверь снова хлопнула и затихли едва различимые шаги, скомандовала:       — Быстро к черному ходу. Сократим через подсобки.       Одеваясь на ходу, Кей последовал за ней. Крепко удерживая его руку, Ангелика бежала по тесным коридорам «только для персонала» и чувствовала себя школьницей, что прячется от родителей. Скоро прятаться не придется — эта мысль утешала и обнадеживала, наполняла приятным ожиданием. Ожиданием счастливого конца в придуманной ею сказке.       Выйдя через черный ход, они остановились перевести дух. Глядя на довольную улыбку Ангелики, Кей почему-то видел наивного героя. Не хотелось себе признаваться, но тянуло туда… к каменистым тропам, к прозрачному озеру, к дому, где впервые смог зажечь рождественские огни. Там было хорошо и спокойно. И Кей не ощущал себя чужим для мира, не был игрушкой, не примерял никаких ролей.       Погрузившись в воспоминания, он с трудом уловил вопрос Ангелики.       — Так я приду?       — Куда?       — На сегодняшний кастинг. Постараюсь освободиться к трем часам. И Рихард уже должен будет уехать.       — Как хочешь.       Ангелика закурила, и Кей тоже сунул в рот сигарету, прикурив от ее огня.       — Ладно, тогда до этого… как там его… кастинга.       — Кей, — она потянула его за рукав. — Скажи честно, ты правда готов жить со мной?       Секундная заминка длилась вечность. Кей, не касаясь, чувствовал взволнованно-быстрый стук ее сердца, но ничто не отзывалось на немую мольбу. Ничто не волновало в этой женщине, уже сломанной и бесполезной. Странная, она словно специально искала того, кто мог бы разрушить ее маску — но на деле за ней не оказалось ничего стоящего. Кей не мог ответить ни «да», ни «нет» — место, которое Ангелике стоило бы занять в сердце, пустовало. Абсолютное безразличие.       — Поговорим потом.       Сказав это, Кей пожалел, что дал ей глоток надежды. ***       В голове звенели крики матери. Да, Юкио знал, что она любит Айко куда сильнее, чем его, но не подозревал насколько. Мать грезила о дочке, но родить еще ей так и не случилось, и стоило Айко появиться в их семье, она вспомнила о своем давнем сожалении.       Юкио уехал почти сразу, но мать на следующий же день прибыла для серьезного разговора. Едва переступила порог, Юкио взял фотоаппарат и молча пошел куда глаза глядят. Не сделал ни кадра. Перед глазами вертелся один пейзаж — Кабуки-тё. Вызывающе яркие улицы, зазывающие названия, пьяные прохожие, полуобнаженные девушки за стеклом, словно в витрине. Все блещет, гремит музыка и в разноцветном тумане знакомый образ…       Неужели Кей не у Ангелики? Неужели он снова вернулся туда, откуда едва сумел сбежать?       Юкио заставил себя прийти к дому. Мать все еще сидела в гостиной, пила чай и даже не смотрела в его сторону.       — Нагулялся?       — Да.       — Может, наконец объяснишь своей матери в чем дело? Айко завтра в Париж улетает. У тебя ведь еще есть шанс…       — Мама, давай закроем тему. Я не люблю Айко. Этой причины не достаточно?       Мать подняла свой тяжелый взгляд.       — Юкио, ты не мальчик, чтобы бросать человека из-за своего «люблю — не люблю». Ты должен понимать, что время ждать не будет. И однажды, оглянувшись на свою жизнь, пожалеешь о том, что оставил свой единственный шанс. Таких, как Айко, — одна на миллион. Серьезная, сильная, вежливая, а главное для вас, мужчин, красивая. Действительно красивая. Ты в погоне за раскрашенными пустышками погубишь сам себя, останешься бездетным стариком и будешь доживать век в обнимку со своим фотоаппаратом! Любому человеку нужен другой человек… Никто не может выжить в одиночку.       Юкио молчал. Что сказать? Что есть тот, кто ему нужен, больше жизни нужен, но этот кто-то — парень? Мать не поймет и не примет. Она прожила жизнь в обществе, где слово «любовь» означает притяжение между мужчиной и женщиной, и никак иначе. Отмотай назад пару лет, и Юкио сам бы так считал, но сейчас — нет. Любовь — нечто гораздо большее, нечто, связывающее души. А душе неважно, в каком теле она заточена — в мужском или женском. Юкио действительно жалел. Жалел, что так поздно это понял и не смог нормально объясниться ни с Кеем, ни с Айко, и мать права… Он теперь один и вряд ли сумеет полюбить кого-то еще. Вечный пленник собственных чувств — звучит, может, красиво, но каждый слог прячет в себе концентрированное отчаяние.       Мать поднялась с места, поставила на стол чашку.       — Надеюсь, ты одумаешься. Айко вылетает завтра из Нарита в пять часов, — сказав это, она надела пальто и вышла из дома. Оставила Юкио в давящей тишине.       Он даже не помнил, спал ли в эту ночь. Казалось, тело отключилось само собой, а мозг бодрствовал. «Все к лучшему, — повторял Юкио. — Я не сломаю жизнь Ай, не женюсь на ней и не помешаю Кею построить собственное счастье. Надо только это принять… как неизбежность. Аксиому. Судьбу».       Утром, собираясь на работу, Юкио взглянул на отражение в зеркале. И когда под глазами пролегли желтые тени? И когда так пересохли давно не целованные губы? В попытке унять снова бьющую по вискам головную боль, Юкио выпил немного виски и вызвал себе такси. Если так пойдет и дальше, он сопьется. Самое ужасное — ничто не помогало избавиться от тяжести в груди.       После всего произошедшего он ощущал вину перед Кеем. Ни перед Айко, казавшейся самым близким человеком столько времени. Ни перед матерью, которую можно было понять: она хотела для сына лучшего будущего. А перед Кеем, который ворвался в жизнь, хлопнув массивной дверью борделя, и внезапно исчез, оставив после себя колкое:       «Не усложняй, герой».       — Нода-сан, пять ведущих модных журналов хотят, чтобы фото сделали вы лично.       — Нода-сан, подпишите выездные контракты для съемок в Киото.       — Нода-сан, мы надеемся, что вы лично поприсутствуете на интервью. Для нашей рок-группы это большая честь…       «Не усложняй, герой».       Очередная рабочая неделя улетела прочь. Юкио и не ощущал времени — увяз в паутине будней. Творческая сила сводилась к нулю. Необходима была встряска. И единственный, кто мог ее обеспечить, судя по шороху, уже завозился в соседнем кабинете.       Ближе к концу рабочего дня Юкио зашел к Сатору, предварительно тихо постучав и дождавшись отклика:       — Заходи.       — Уходишь раньше?       — Как всегда, — ухмыльнулся Сатору. — А ты последнее время совсем зависаешь. Надеюсь, на интервью с писательницей в Осаку не поедешь в таком виде?       — Почему именно я?       — Потому что она сама настояла, чтобы фото делал ты.       Юкио вздохнул и сел напротив Сатору. Так удобней — можно спрятать глаза, смотря на заваленный бумагами стол.       — Собираешься куда-нибудь?       — В смысле?       — Ну… как обычно.       — Да, пройдусь до Кабуки-тё. Там, говорят, новый бар открыли.       Юкио нерешительно поджал губы.       — Возьмешь меня с собой?       Сатору бросил засовывать ключи в барсетку и удивленно уставился на него.       — Что, свобода? Айко-тян уже улетела в Париж?       — Полная свобода. Мы расстались.       — Это из-за нее ты такой разобранный? Брось. Не с твоей мордашкой горевать без женского внимания.       Сатору, как и всегда, твердо оптимистичен. Юкио немного завидовал ему — Сатору умел не воспринимать близко к сердцу практически все. Ловкий, живой, энергичный, он был движущей силой агентства и легко справлялся с обязанностями. Он был спокоен и в личной жизни, хотя порой боялся жену, словно монстра. Его ничто не волновало, не останавливало, не заставляло задумываться. И Юкио завидовал, потому что его самого чувства всякий раз пригвождали к невидимому кресту.       Мягко улыбнувшись в ответ, он пожал плечами.       — А почему расстались-то? Ты ей не понравился пьяненьким?       — Вроде того. Правда, гораздо хуже, — посмотрев на Сатору, Юкио решился. В любом случае, больше никому, кроме своих друзей, он доверять не мог, а легкомысленный старший товарищ был одним из тех, кто спокойно отнесется к подобному заявлению. — Она узнала, что я люблю Кея.       Сатору присвистнул, но по глазам было видно — он ждал этих слов.       — Я-то думал, тебя из-за абсента несло, а вот оно как вышло… Ю-тян у нас теперь по мальчикам. Ну, перед этим парнишкой я и сам бы не устоял.       — Давай не будем. Без того тошно.       — А чего тошно? Ю, по тебе понятно было. Ты же так смотрел на него, еще тогда, в борделе, когда я тебе его показал. Любой, хоть мало-мальски соображающий человек уловил бы химию между вами. Одного не могу понять. Ты расстался с Ай-тян и все еще сидишь здесь? Дуй к нему, скажи все прямо. Кей не капризная девочка, поймет.       — Он и так знает.       — Тем более!       Юкио покачал головой.       — Нет, Сатору. Я не могу. Во-первых, он с Кестер. По крайней мере, был с ней. А во-вторых… Он не поверит.       — С чего ты взял?       — Есть с чего взять. Я знаю.       Юкио хорошо помнил, что говорил Кей. Однажды преданный любимым человеком, он понял одно — слова ничего не стоят. Можно тысячи раз сказать «люблю» и предать, что Юкио и сделал. Доказать ему обратное практически невозможно.       — А вот ты ведешь себя, как глупая влюбленная девочка, — хмыкнул Сатору. — Или просто сам еще сомневаешься?       — А ты бы не сомневался, если бы влюбился в парня?       Редкий момент — Сатору замолчал и, похоже, задумался. Сдвинул брови к переносице, сузил глаза.       — Ладно, — заключил он после минутного затишья. — Дело ясное, что дело темное. Но развеяться тебе надо, так совсем загнуться не долго. Что поделать, подвезу до Нитёмэ, раз уж ты у нас по мальчикам…       — Сатору!       — Да что ты! Я же по-своему сочувствую. И немного завидую. Я бы тоже хотел Кея… — поймав недовольный взгляд Юкио, он поднял руки. — Все-все, молчу. Поехали уже. Клин, как говорится, клином вышибают. А мальчика из сердца — другим мальчиком.       Юкио кивнул и поднялся. Начало года выдалось таким тяжелым, что отдых сейчас жизненно необходим, если, конечно, такой поход можно назвать отдыхом.       Заехали в ближайший клуб, не став проталкиваться в глубь района, на удивление тихого. В отличие от Кабуки-тё, кричащего и зазывающего, Нитёмэ скорее соблазнительно шептал, заманивал, затягивал в ловушку. Юкио мельком видел здание, строившееся на месте «Кукольного дома» после пожара. Всего пару месяцев назад он на руках вытаскивал оттуда Кея, без сознания, ослабленного, изнасилованного… Как же много всего произошло за эти дни, как много успело поменяться в жизни и в нем самом. Среди клубной толпы он искал Кея. Хотел и не хотел его видеть. Среди выборов, что предстали перед ним, не было правильного. Да и существует ли вообще он, «правильный» выбор?       Сатору тоже чувствовал себя неуютно среди полураздетых, накрашенных парней и жался к стойке, любезничал с абсолютно равнодушным барменом, заказывая выпивку.       — Будем считать, что мы просто за кулисами очередного показа, — рассмеялся он, успокаивая этими словами скорее себя.       Юкио оказалось еще хуже. Всплыл уже далекий образ того бара… Кей… Чужие руки на его теле, маска удовольствия на лице. Вечер в Рождественский сочельник он воспринимал так же? Неужели их близость была всего лишь платой за укрытие от якудза? Не хотелось верить. Не хотелось даже думать, но не получалось. В каждом встречном взгляде Юкио все еще искал тот самый — завораживающий и мертвенно-холодный. Музыка пульсировала в висках артиллерийскими выстрелами — укрыться бы от забитого, тесного танцпола. Еще и со всех сторон оглядывают, оценивают, будто не за кулисами, как сказал Сатору, а на подиуме. Стоило Юкио встретиться с кем-то глазами, ему подмигивали и кивали в сторону «темного коридора». Он втянул голову в плечи и отвернулся от зала к стойке.       — Не хочешь потанцевать? — предложил подсевший рядом парень.       Юкио поймал чужую улыбку. В глаза бросился крест на черной ленте, плотно прилегающий к шее. Юкио, не отрываясь, смотрел на морозно-фиолетовые в освещении клуба грани, а видел почему-то губы Кея, приоткрытые из-за сорванного дыхания, зовущие прикоснуться к ним. Он улыбнулся парню. Точнее, выдавил из себя улыбку и кивнул, окунувшись с ним в волну танцующих тел. Обласканный чужим опьяненным взглядом, Юкио не сразу понял, что они уже проскочили в тот самый «темный коридор». Все происходило слишком быстро, кадры перескакивали с одного на другой, смазываясь под линиями ярких клубных софитов. Юкио не слышал ничего в грохочущих залпах музыки, только ощущал, как ему расстегивают ширинку, как чужой язык скользит по члену и подрагивающим светом мелькают правильные грани креста. Внутри не шевелилось ничего. Не то. Все не то. До смерти противно. Внизу живота ничто не отзывалось, кроме гадкой, ползущей по кишкам вверх тошноты. Юкио отстранил от себя парня и застегнул штаны.       — Извини, не в настроении, — прокричал Юкио сквозь музыку.       Парень фыркнул, поднявшись, и пожал плечами.       — С кем не бывает.       — Сколько?.. — Юкио полез было в карман за деньгами, но там их уже не оказалось. А парень растворился в толпе на танцполе.       Он вернулся к стойке, но Сатору нигде не нашел. Видимо, сбежал в более привычное ему заведение. Как ни крути, но все его пылкие «я бы тоже хотел» обычно тут же гасли.       Юкио вернулся домой. В пустые стены. А ведь раньше отсюда доносилось греющее сердце: «С возвращением, герой».       Кинув пальто на кресло, он сел на диван, откинул назад голову. Паршиво было от самого себя. Паршиво от всего на свете. Сейчас бы увидеть Кея… Если не поговорить с ним, не попросить прощения, то хотя бы просто увидеть и убедиться, что с ним все в порядке.       Юкио закрыл глаза.       Первый раз в жизни хотелось больше никогда их не открывать.