Мне не нужны никакие друзья. Друзья в настоящем — в будущем враги.
Трасса практически пустая, самое то, чтоб закладывать виражи по широкому радиусу в миллиметре от ограждений, повсюду расставленных на горной дороге. Мотоцикл пролетает возле края, и, как на перилах моста, остро ощущается опьянение смертью, совсем близкой и прекрасной, не то что под камерой в руках извращенца. Угораздило же Кея спастись тогда. Утонул бы в реке, отправило бы труп течением в море, на корм рыбам, никто бы не нашел, никто бы не страдал, и Юкио не превратился бы в то, во что превратился. Хотя… он всегда такой. Ангелика искала внимания к себе как к женщине, раскрывалась там, где не получалось раскрыться в ее обыденной жизни, а с Юкио слишком сложно. То ли он сам не понимает, чего хочет, то ли давит любые желания на корню, считает их неправильными, вредными. Слишком прочна в нем броня «для общества», ничем не сдвинуть. Но и оставаться хорошим для всех нельзя. Хватит игр. Юкио словно растворялся. И если раньше было не так заметно, то сейчас Кей сомневался, жил ли с кем-то, кроме собственной тени. Несмотря на собственное пространство, мало-помалу выходящее за рамки агентства, Юкио все сильнее напоминал прислугу, вертевшуюся рядом в неподходящие моменты. Кей сам виноват. Знал же, что скорее мертвеца воскресят, чем он сможет ответить на чувства героя. Пользовался его слепой надеждой. Его заботой, нежностью, его телом. Нет. Юкио не заслужил. Не заслужил всего этого. — Черт! Голова кипела, и свистящий от скорости ветер ее не остужал. Еще Икиру… Принесло же братца так невовремя! Зачем вообще он снова стал искать? Случайно увидел и решил, что Кей его брат? «Нет, мой глупый малыш. Твой Кадзицу действительно давно умер». Вцепившись в руль, Кей снова пересек сплошную, выехал к краю. Никого, можно делать что угодно, хоть слететь к чертям с обрыва, пусть потом собирают по частям, если звери не растащат останки раньше. Все равно одна дорога — однажды обратиться в пепел. Из ниоткуда появился еще один мотоцикл. Серебристый кавасаки последней модели настойчиво пристроился в хвосте, как опытный гонщик перед финишем. Кей вильнул к горе. Хвостик плавно вильнул следом. «Ждешь спуска, значит?» — В правом зеркале мелькнул сигнал фарами. Погоняться предлагает. Вот и отлично, самое время прочистить мозг. Кей просигналил в ответ, уступил внутренний радиус, вернулся к безумным поворотам по встречке. Дальше спуск, скорость превратится в космическую, одно неверное движение, и его унесет прямо на острые вершины елей или на худой конец под чей-нибудь автомобиль. Сердце заколотилось, вспомнило наконец-то, что ему еще надо бы поддерживать жизнь в дрянном теле. Мотоциклист на серебряном звере не отставал, наоборот, нагонял, свирепо рыча мотором у самого уха. Появилась машина, затормозили почти синхронно, но соперник сориентировался быстрее, первым дал газу и встал впереди. «Ах, так! Не пора ли нам разъехаться?» — Чертовски сложно оказалось догнать, Кей метался из стороны в сторону, но шанса на обгон никто и не думал предоставлять. Мотоциклист оказался профи, не оставлял ни малейшего окна, чтобы проскочить и втопить на полную. Со встречки снова показался свет. «Успею», — Кей резко дал в сторону. Машина засигналила, зря Кей в любом случае успел бы. Проехал перед ее носом, даже не задел, выехал по внутреннему радиусу, вышел в обгон, колесо в колесо. Последний поворот и спуск. Соперник немного сбавил ход, понятное дело, здесь стоило поосторожничать, лишь те, кому жизнь не мила, входят на полной скорости и сыпят искрами от соприкосновения с ограждением. Мотоцикл едва не выбило из-под ног. Член напрягся — до того сильно завел кураж гонки. Кей вцепился в руль, просвистел на спуске. Соперник показался рядом, затормозил у автомата с напитками. Кей развернулся, подъехал к нему не столько познакомиться, сколько потому что самому требовалось смочить напрочь пересохшее горло. — Ну ты и камикадзе, — прозвучал женский голос. Мотоциклист снял шлем. — Ничего себе, — Кей тоже открыл лицо. — Неожиданная встреча, Саюри-сан. — Ох, это вы… эм… ты… — Я. Классная техника. — Ты про мотоцикл или про езду? — И про то, и про другое. Отличная вышла гонка. — Могу то же сказать в твой адрес. Сам научился? — Отчасти. Вот уж не думал, что недотрога Саюри покоряет горные трассы. Ты скорее производишь впечатление домашней девочки. Она и впрямь другая. Шлейф женственности и невинности развеялся, перед Кеем стояла не иначе как онна-бугейша в серебряных латах, готовая в любой момент выставить вперед копье и сразить врага наповал. Румяная, взвинченная после гонки, все равно что после тяжелой, кровопролитной бойни, она ясно давала понять, что пусть проиграла, но не сдалась. — А ты производишь впечатление избалованного подростка, который иначе как на лимузинах не ездит и ждет ковровую дорожку перед каждым выходом. Оказывается, Саюри еще и язвить умела. Полная противоположность «хрупкой феечке» на съемочной площадке. Куда она заталкивает свою бьющую ключом харизму? — Серьезно? — Вполне. Я тоже слабо вижу в тебе мотоциклиста. — Значит, квиты. Кей протянул руку с банкой. — Кампай, — скорее спросил у Саюри, и та, чуть стукнув своей банкой о его, ответила: — Кампай. С меня реванш. — Договорились. Дальше ехали вместе. Не гнали, держались ровно, чтобы перебрасываться жестами или словами. Вроде бы достаточно работали с Саюри, чтобы узнать друг друга, к тому же роли располагали, но интереса не возникало. Еще и ее дурацкий страх, из-за которого приходилось перезаписывать неплохие дубли. Чуть не так Кей посмотрел, положил руку, стал на шаг ближе и начиналось: она забывала слова, отталкивала, порой убегала в гримерные в истерике и приходилось звать дублера. А сегодня с треском порвала сложившийся о ней шаблон, и надо сказать, показалась в некоторой степени дружелюбной. Хотя, уже в городе, когда снова остановились за напитками, она, не стесняясь в выражениях, призналась, что Кей до сих пор кажется избалованным сынком из очень богатой семейки, перед которым открыты все двери в жизнь, а роль ему досталась из-за предварительной договоренности с режиссером, ведь играл он хуже своих конкурентов на кастинге. О том, что с вибратором в заднице особо не поиграешь, Кей решил промолчать. В холле гостиницы встретила Неко-чан; Саюри испарилась не простившись, Кей не успел предложить ей прокатиться как-нибудь еще, пока они в Ито с кучей опасных пустынных участков. На ужин в общем зале она тоже не появилась, ее менеджер понесла закуски в номер. Хозяева, пожилая пара в выцветших кимоно, выставили несколько столов в один ряд от стены до стены, оставили лишь узкий проход посередине, в котором сновали туда-сюда, разнося блюда. От аппетитных запахов в животе заурчало, после дороги есть хотелось ужасно, Кей понял это только оказавшись за столом. За целый день, кроме напитков из автомата, так ничего и не съел, кусок в горло не лез, зато теперь набрал всего по пути: от яичных рулетов до цукуне, сел на свободное местечко между режиссером и Некодзавой. И лучше бы набил брюхо до того, как приземлился — из тарелки стремительно начали исчезать куски мяса и жирной, ароматной, соленой красной рыбы, зато появлялись отварные овощи. — С таким режимом питания никакой спортзал не справится, — негодовала Неко-чан. — А с таким, — Кей зацепил палочками броколли, — я загнусь. И выложу перед смертью капустными листами, что виновата ты. — Что, непутевый подопечный попался вам, госпожа менеджер? — Окумура аккуратно из своей тарелки подложил сашими под лист зелени. — Ничего, воспитаем. И не таких воспитывали. А вы его балуете, Окумура-сан! Слишком балуете! — Не могу по-другому. Съемочная группа для меня все равно что родные дети. А когда любишь, то не можешь не баловать, верно? Кей вздрогнул. Любишь… люблю… любить… Любить — значит, сломаться ради другого человека, отдать ему половину себя, раствориться в ком-то. Любить — значит, лишиться целостности. Перестать быть тем, кем ты в действительности являешься. Юкио и перестал. Заменил свои желания на то, что больше нравилось Кею, и решил, что так и должно быть. В этом и заключена любовь. Любовь. Само слово вызывало отвращение. Пустое — в него каждый может засунуть то, что считает правильным. Гнусное и лживое, испорченное, как шлюха. Как сам Кей. Оно вобрало в себя грязь притворства, безумия и извращений. «Кажется… я люблю тебя. Люблю тебя, Кей». — Кей! Голос Юкио из головы сменился звонкими нотками Неко-чан. — Кей, тебе налить чаю? — Позвольте мне. — Но Окумура-сан… — Поверьте, мне в радость немного прислужить. Кей, подвинь свою чашку. Благодарю. Окумура будто случайно коснулся ладони, незаметно приподнял рукав гостиничного кимоно, чтобы скользнуть по запястью. Кей слегка улыбнулся, не стал заострять внимание. Проглотил ком, подкативший к горлу, затолкал его подальше кусками разваренной моркови, запил горячим чаем. Слушал, как по минутам расписывают завтрашний день и делал вид, что ему очень интересно. Куда интереснее, чем прижавшееся к бедру колено режиссера. Как специально тот поворачивался, вытягивал руки позади, чтобы погладить по спине, вроде как безобидно, по-отечески. И если бы Кей не знался с Окумурой слишком хорошо, он бы так и думал. Однако его настойчивость намекала на иное. — Благодарю за ужин. Кей резко поднялся, за столами притихли. Окумура хотел было вцепиться в рукав кимоно, усадить обратно — не стал. Остальные молча провожали взглядом, Кей со стуком палочек слышал собственные шаги и чужие вздохи. Набирали воздуха, ждали, когда он выйдет, захлопнет дверь зала за спиной и его можно будет наконец-то обсудить. Маленький бонус к поведению Саюри — понятно, почему она предпочла одинокий ужин в номере общему залу. Еще и Окумура… Стоило ли ответить ему? Уйти вместе в номер или к горячему источнику, пусть трахнул, в расслабленном теле и мысли бы не ворочались, и голос Юкио притих. Кей никогда не слышал собственный голос в голове, только чужие: мамин, братика, хозяев, Хикаро; теперь к ним прибавился герой. Хотя был момент, когда тот прорезался, заполнил пространство и снаружи, и внутри. Один единственный раз Кей по-настоящему слышал сам себя: когда кричал под Морией и его парнями. Можно сказать, после этого, когда прихалтуривал у Фуджи, Окумура стал одним из тех, кто собирал по крупицам обратно. Учил принимать чужую нежность, чужое восхищение, всегда перед тем, как вставить, он долго гладил и шептал, щекоча ухо: «Мой принц… мой ангел… мое чудо». И хотелось верить его словам, его глупым запискам, что терялись среди многих других, приносимых Никой. Хотелось верить, что Кей достоин чего-то большего, чем подставлять зад другим мужикам. После вести о смерти Хикаро, после попыток уйти за ним следом тщетно искались пути забыться. С Окумурой получалось даже без травки — он укутывал в свою страсть, будто в плед, правда потом, как питон, начинал душить ею. Кто знает, может, судьба не зря его подкинула, именно тогда, когда пришлось отказаться от героя, порвать проклятую нить, ставшую зависимостью для обоих. Окумура мог бы помочь. Как обычно, вылизал бы между ягодиц до скрипа, потом трахнул. Да какая разница кто и как… Когда вообще было дело до этого. Главное — пустая голова и полная задница в процессе. Но вдруг стало не все равно, и прикосновение к запястью под кимоно — все равно что пухлая, влажная ладонь Мории, прижимавшаяся к члену, — вызвало тошноту и острое желание закрыться, спрятаться, убежать как можно дальше. Ни черта Окумура не поможет. Юкио въелся в душу заезженной мелодией. Никто не сможет обнимать, как он, целовать до головокружения и твердого стояка в штанах или будить чудовищно сладким кофе, чтобы «немного подсластить рабочий день». Никто не станет, как чересчур заботливая мамочка, отбирать сигареты или баловать кусочком пиццы в обеденный перерыв, пока Некодзава не видит. Никто не сможет так же искренне смеяться с Кеем над дурацкими шуточками или подпевать бессловесной гитарной мелодии, случайно сочиненной за последние пару секунд. И некому теперь рассказать о броккольном беспределе за ужином… Юкио присутствовал везде. И там, где он раньше, казалось, надоедал, его до смерти не хватало. Особенно в одиноком номере проклятой гостиницы, где через тонкие перегородки слышно шум в общем зале. Заглушить бы глупую тоску, напиться бы вдрызг или накуриться до чертиков, если б не работать с раннего утра. Съемки не задались с самого начала. На следующий день вместо завтрака искали замену заболевшему оператору, машина с декорациями и еще какой-то «необходимой» утварью, встряла на подъезде в Ито; Кей вместе со всей мужской половиной персонала отправился вытаскивать, потом час отмывался в душе, пока Неко-чан нудела из-за запачканных дизайнерских джинс. Лишь на закате удалось ухватить время на небольшую полуминутную сцену, и с ней не сразу заладилось. То мялась Саюри, то свет неудачно попадал в кадр, то Кей не мог заставить свое лицо выражать хоть что-то, кроме бесконечной усталости. С песчаного побережья в Ито уносило на другой край света, за половину суток полета отсюда. В Рим прошлого, в ночь, где он с Юкио, морские волны и лунный свет. И ничего больше. — Да что с вами сегодня?! — Окумура старался говорить спокойнее, но высокий тон выдавал, что его терпение уже на пределе. — Кей, ты же не робот, больше нежности, черт возьми, она же тебе не чужая. Саюри, если нужен дублер на эту сцену, скажи сразу. Ты мое мнение знаешь. — Простите, Окумура-сан, — в кроткой актриске не проглядывалось и следа от любителя скорости. — Что такого, поцелуя в этой сцене нет, все, что тебе нужно — вот. Окумура поднялся с кресла, подошел, придвинулся вплотную, схватил за затылок. Потянулся к лицу, его щетинистая щека царапанула подбородок. Смотрел с мольбой, но дураку понятно — это для игры. На деле он горел похотью, жаждал прижаться еще крепче, завалить на песок, сорвать и без того расстегнутую рубашку. Кей отвернулся бы, не будь руки на затылке. Надоело. Все возвращалось к простой истине, которую он познал очень давно: вокруг одни клиенты, как псы, капающие слюной и смазкой и ждущие команды «фас». Сцену сняли, но день, считай, потерян. В трейлере Кей наконец-то присел, первый раз за день, взял бутылку воды из сумки-холодильника, горло постоянно пересыхало из-за повторяющихся реплик. Плеснул немного на лицо. Чем хороша трудоемкая работа — после нее, как после отличного секса, ни мыслей, ни желания шевелиться. — Устал? — зашел Окумура. — Немного. Кей не поворачивался, видел в зеркале, как тот медленно приближался и опускал руки на плечи. — Понимаю. День выдался непростым, я тоже устал. Пощекотав шею, он погладил и чуть ниже, по груди. — Окумура-сан, кажется, мы говорили… — Я помню. Но ведь, я же ничего особенного не делаю. Просто интересуюсь твоим состоянием. — Лучше поинтересуйтесь состоянием оператора. — Все такой же язвительный и дерзкий. Это в тебе и привлекает, Кей. В большинстве людей отталкивает, а в тебе почему-то привлекает… В зеркале отражался его больной взгляд, похожий на взгляд Юкио, когда тот чуть не разбил гитару. — Черт с вами. Один поцелуй. Язык, как ватный, едва перемещался во рту. Окумура сначала пытался растормошить, целовал слишком глубоко, готов был гланды засосать, и если б Кей не хлопнул по спине, не остановился бы. Мелькнула тень у самой щелки приоткрытой двери трейлера. Саюри. На болтунью она не похожа, но кто знает, что творится у первоклассной притворщицы в голове. Во время ужина пересечься с ней не удалось, Неко-чан уже заняла место, заботливо поправила подушку. Зато поговорили без слов, с минуту смотрели друг на друга. У Саюри на лице было написано, как ей жаль. Она не понимала многого, оставшегося за кулисами. Не стоило Кея жалеть… Самоубийц жалеть не принято. И хорошо, что удалось не втягивать Икиру. Лучше ему не знать никогда, что на самом деле случилось с его старшим братом. — Ты в порядке? — поинтересовалась Неко-чан. — В полном. Хотя денек выдался отстойным. — Да уж. После ужина возле двери Кей увидел уголок белой бумажки. Записка от Окумуры с просьбой зайти в номер. Для чего именно, догадаться не сложно. Но не было настроения. Ни на что не было настроения. Кей лег, уткнулся в подушку, надеялся заснуть, но всякий раз сон возвращал в Окутаму. И на крыльце, там, где обычно встречал Юкио, никого. Абсолютная тишина. Ветви деревьев в саду шевелились, но не издавали ни звука. Одно скрипело — сжатое тоской сердце.***
Телефон разрывался, по пути в агентство Юкио застрял в пробке на целый час. И к лучшему. Никакого настроя нажимать на спуск, не то что на выстраивание композиции и выбор ракурса. Вдохновение словно высосали и законсервировали до лучших времен. Зачем он вообще ехал в агентство? По монотонной привычке, выработанной за несколько лет. Надо — но спроси почему, и ответа не найдется. Просто надо. Должно же существовать хоть что-то, что удержит, не даст скатиться до самоубийства? Мысли о нем нежным флёром витали в воздухе и проникали внутрь еще в детстве, когда мать становилась невыносимо придирчивой. А теперь обострились из-за любви, если, конечно, чувство к Кею можно назвать любовью. Без него плохо физически. Грудь сдавливает, дыхания не хватает, еда потеряла вкус, ее вид не вызывает ничего, кроме тошноты. Тело что бездумный механизм, запрограмированный на простейшие операции для существования. Включивший автопилот, потому что сердце окончательно вышло из строя. Все по той же привычке Юкио неглядя спустился к павильону, сунул ключ, попытался повернуть. Оказалось, павильон открыт, внутри слышны голоса. Надо бы включаться, приходить в себя. Попытаться найти способ жить без Кея. — Доброе утро, Юкио-сан! — Натсуки подскочила с дивана, служившего декорацией. И следом подорвался гость. — Посмотрите, какой ангелочек к нам пожаловал! Рядом с ней оказался мальчик, что недавно приезжал и представился братом Кея. Икиру, кажется. — Здравствуйте, Нода-сан. — Только посмотрите на него! Симпатичный, правда? Я уговаривала пойти к нам в модели. — И как? — Юкио улыбнулся мальчишке. — Безуспешно, — доложила Натсуки. — Он ждет вас. — Хорошо. Пойдем тогда поговорим. Лучше в гримерной. Захватив пару банок кофе, Юкио усадил его напротив себя, спиной к смущающим зеркалам. — Ты зря торопился сюда… — Огорчать Икиру не хотелось. — Кей сейчас в Ито, на съемках сериала. — Знаю. Я пришел к вам, потому что… хотел немного расспросить о Кадз… Кее. — Все же ты не уверен на сто процентов, я прав? Икиру помотал головой и достал телефон. — Я уверен, что Кей и мой брат Кадзицу — один и тот же человек. Вот. Это из семейного альбома, я сохранил его себе. С картинки, бликующей от глянца, возле миловидной молодой женщины с ребенком на руках стоял мальчишка. Не узнать в нем Кея невозможно. Огромные синие глаза, полные надежды, обращены к женщине, а не в камеру, словно он завидовал малышу на ее руках. В футболке и шортах, с ярким рюкзаком за спиной и сделанным из бумаги корабликом в руках — обычный ребенок, но уже тогда что-то невыносимо грустное проскальзывало в его чертах. «Мать постоянно грозилась выколоть мне глаза, когда я на нее смотрел». Возможно, фото сделано за секунду до роковой фразы, и здесь женщина, передавшая свою удивительную красоту сыновьям, — идеальная мать, любящая их обоих. — Я о нем не знаю ничего после того, как он сбежал из дома. А в интернете пишут странные и страшные вещи… И как сказать, что написанное — далеко не вся правда. Правда еще хуже. С размаху вдребезги разбивать розовые очки мальчишки слишком жестоко, хотя Кей так и сделал бы, выплеснул слова, все равно что кислоту, в лицо. — Твоему брату пришлось нелегко, — Юкио подбирал слова. — Выжить на улице в одиночку совсем непросто. — Я понимаю. — Иногда то, что кажется нам чем-то страшным, становится необходимостью. Сейчас он скорее всего сожалеет о своем прошлом, потому и не хочет с тобой видеться. Ему тяжело свыкнуться с мыслью, что он больше не такой, каким ты хотел бы его видеть. — Но ведь мог хотя бы выслушать! — Икиру потупил взгляд, потер край футболки. — Нода-сан, вы с ним ведь довольно близко знакомы. Каким вы его знаете? Знал ли Юкио Кея вообще? Какой из массы образов, что он вмещал в себя? — Каким он был со мной? Сложно сказать… Наверное, удивительным. Да, именно удивительным. С виду пустой — и все его таким считают до сих пор, — но на самом деле как много в нем одном. Он мог быть наглым и дерзким хулиганом, мог быть безумным любовником, с которым невозможно совладать, а мог быть настоящим гитаристом или нежным соней, который находил всякий раз новые уловки, лишь бы поспать хоть на минуту дольше. Он был собой… Открытым, несмотря на талант носить любые маски. Скрывать боль и слабость. А чувства он и считал слабостью. Еще живы в нем детские мечты о море, и до сих пор приносит боль имя покойного любимого человека… Кей чувствует, и чем сильнее, тем больше старается показаться бесчувственным. И кто же из них двоих больший лицемер? — В каком смысле? — нахмурился Икиру. — В том смысле, что я им восхищался. Восхищаюсь. Он сильный и гордый. Иногда жестокий, но я люблю в нем эту черту, честную до предела. Упертый, как осел, ни за что не признает, что неправ. Ни за что не попытается исправить… попросить прощения… но видел бы ты, как он меняется, стоит попасть на набережную или лучше — выехать к океану. Как он меняется, играя на гитаре. От него будто тепло исходит… Черт! Какой же я дурак! Юкио закрыл голову руками, чуть не расчувствовался перед Икиру. Лицо загорелось, может, от стыда, а может, от подступивших слез. Взять и отпустить Кея — он действительно дурак, каких поискать. И теперь некого будить по утрам, не из-за кого волноваться и не спать ночи напролет. Некого больше фотографировать, находясь в вечном поиске лучшего момента. Не с кем пить кофе и сражаться за кусок пиццы, а гитара в комнате пылится без хозяина. Зачем Кей ее оставил? Решил распрощаться с прошлым в целом, оставить за бортом и покойника, и Юкио? Нет… Он отказался от себя. Признал себя вещью окончательно. — Я вас понимаю, Нода-сан, — Икиру кивнул и тоже согнулся, прямо как в поклоне. — Вы очень… очень точно сказали… Значит, Кадзицу совсем не изменился. Вы с ним поссорились? — Увы. Прости. Но я выполню, что обещал. — Вы замечательный друг, Нода-сан. Спасибо. Друг… Если б только вернуть все на круги своя, эта роль была бы лучшей из всех. Просто друг. Которым Юкио никогда не смог бы стать.