По ту сторону греха

Ненавижу рассветы. С их приходом я застываю, как погруженная в спячку цикада.

      Сон не шел. Кей ворочался с боку на бок, потом бросил это дело, лег на спину, уставился в спираль лампы. Не уснет. Хоть невесомой пеной обложись — ничего не выйдет. Вроде бы устал так сильно, что стоит прилечь и сразу отключишься, а тело реагировало с точностью до наоборот. Голова чертовски ясная. Выключить бы ее, как свет в номере, одним щелчком. Выключить и поспать хоть немного. Кей закрыл глаза. Пока разглядывал комнату становилось только хуже, мысль цеплялась за мысль и всякий раз уводила за километры севернее… В Окутаму, к выбеленному потолку с теплой золотистой лампой, на который приходилось смотреть, ощущая ритмичные толчки в себе и покусывания на шее. Лучше уйти подальше от этого, думать о побережье, где снимались сегодня, об успокаивающем шорохе накатывающих с приливом волн…       «Как в Италии».       Будто стальной проволокой прошлись по ребрам. Кей поднялся, глубоко вдохнул. Поганое чувство, обычно оно возникало, стоило упустить маститого клиента, с членом по размеру бумажника — большим и толстым. Бумажники сейчас не интересуют, а насчет секса — к Юкио не было претензий. Вопрос в другом: Кей не мог его понять. Не мог понять эфемерного существования, которое тот выбрал. Вроде бы есть, когда нужен, старается исчезнуть, стоит проявить хоть каплю раздражения. Не спорит, не говорит ничего, поддается всему, хотя первое время после происшествия с Митсу постоянно бухтел над ухом о запретах врачей и прочей лабуде. В одночасье он превратился в тряпку… и вытирать о него ноги совсем неинтересно. Тот Юкио, которого Кей знал, следовал за своим желанием: рвался в горящий бордель, бросался под пули, готов был порвать зад на камеру, лишь бы добиться того, чего хотел. Куда все это, черт возьми, подевалось?       Понятно куда, Кей отлично знал причину. И теперь причина оставила Юкио. Пусть живет, как хочет, не думает о чужих заботах. У него выставки, работа, красотки-модели и хорошенькие помощницы под боком, не пропадет. Им обоим будет легче друг без друга. Найдут кого-нибудь себе, чтобы скрасить будни. Кею тем более беспокоиться не о чем, достаточно томно посмотреть и немного пофлиртовать — знаменитому актеру гораздо сложнее отказать, чем хаслеру. На крайний случай есть до смерти влюбленный старикан Окумура, у которого вполне можно перекантоваться, пока идут съемки…       Тошнота подкатила от этой мысли.       Отвлек слабый стук в планку перегородки, будто с крыши что-то упало и, миновав крыльцо, приземлилось под дверью. Кей не пошел бы смотреть что-там, но звук повторился явно не случайно. Что за сумасшедший фанат явился к нему посреди ночи? Вернее, не совсем ночи, на часах светилось без четверти четыре утра. Окумура, что ли? Плотнее укутавшись в юката, Кей отодвинул дверь.       — Д-доброе утро. — На крыльце, обняв себя за плечи, жалась Саюри.       — Охренеть доброе. Чего стряслось?       — Честно говоря, не ожидала, что ты проснешься и откроешь. Видимо, судьба. Не хочешь прокатиться, рассвет посмотреть? Пока есть время.       Судьба, не иначе. Саюри настоящим подарком с небес свалилась на голову Кея. Валяться на футоне и дальше, ожидая милости от уходящей ночи — перспектива неважная. А утренняя прохлада и бешеная скорость освежат.       — Давай. Встретимся в холле минут через десять. Идет?       Саюри кивнула не сразу. Ошарашенная, долго смотрела, словно спрашивая — в чем подвох? Видимо, она и правда не особо надеялась, что кто-то ввяжется в ее сумасшедшую идею.       Мотоциклы вывезли за пределы гостиницы, на дороге, латексно гладкой и блестящей от влаги, стартовали на счет три. Маршрут не обговаривали, периодически сигналили друг другу куда сворачивать. Кругом объехали склон, колесо в колесо пронеслись по шоссе, напугали единственного попавшегося на пути водителя, вылетев с поворота по встречной. Плевать на всех, сейчас они задавали свои правила.       Затормозив возле автоматов, взяли по банке кофе и паре батончиков, вручную довезли «зверей» вниз по склону до заброшенной одинокой автобусной остановки. Отсюда с одной стороны — черно-зеленая вершина, над которой еще блестели последние звезды, с другой — сонный город и полоска берега, откуда выползал красный шар, точно с флага.       — До сих пор неудобно, что разбудила тебя.       — Я не спал. И хватит оправдываться. На мотоцикле ты куда более дерзкая.       — Он единственный, кто придает мне смелости.       Саюри присела на железные прутья, оставшиеся от лавки, не дрогнула, когда Кей опустился рядом, при том, что на съемочной площадке на таком расстоянии ее скорее всего взял бы мандраж.       — А что мешает быть смелым без него?       — Не знаю.       — Хватило же сил постучаться ко мне и не сбежать сразу. Можешь, когда захочешь. И на площадке сможешь.       Она кусала губы, терла друг о друга прижатые к банке пальцы. И воздух вокруг нее вибрировал от волнения. Саюри крутила баточник, словно на этикетке был написан интересующий ее вопрос. Чем-то напоминало ситуацию с Никой. Честное слово, Кей готов был услышать нечто вроде «возьми меня». Но точно не:       — А где ты научился водить мотоцикл?       Удивила. Если бы предложила себя, Кей вряд ли пошел на это. Саюри вполне симпатичная, и фигурка, и личико что надо, однако изнутри от нее шел холод. Холод и страх. А размораживать кого-то по доброте душевной — процесс напряженный и бессмысленный.       — Детство трудное выдалось. Вместе с другом угонял и перепродавал, так и научился.       — Серьезно?       — Более чем.       Саюри вдруг засмеялась.       — Не могу отделаться от образа богатого папочки за твоей спиной, а ты говоришь, что загонял украденные байки.       — Ты не далека от истины. Богатые «папочки» были, но уже после.       Она промолчала. Просто смотрела точно в душу, совсем не так, как на съемочной площадке. Тишину сотряс ветер, зашуршавший в вершинах деревьев и заскрипевший между планками, не очень-то надежно державшими крышу над головой.       — Знаешь, — Саюри глубоко вздохнула и сделала пару глотков, словно в банке не кофе, а крепкое вино, — у актеров, особенно тех, кто играет близких людей и тем более интимные сцены, есть одна игра. Нужно рассказать партнеру самый постыдный случай из жизни. Давай попробуем?       Сама смутилась собственных слов, и чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда Кей кивнул и сказал:       — Давай.       — Кто начнет?       — Лучше ты. А то я даже не знаю, что рассказывать. Мне в жизни давно уже ни за что не стыдно.       Саюри тяжело вздохнула, хоть и держала легкую улыбку на лице. Вроде бы не в образе, но все равно продолжала цепляться за нелепую маску, искала, куда бы спрятать свои истинные эмоции.       — Ты уже в курсе про мой, так скажем, недуг? Что я боюсь прикосновений.       — Окумура рассказал, да. Иначе я бы думал, что ты только от меня шарахаешься.       — Тогда я расскажу тебе причину… Она глупая. И очень постыдная. Самое неприятное, что случилось в моей жизни. Видел в моей команде девушку, гримершу?       Кей кивнул.       — Она мне еще со школы нравится… Но сказать ей об этом я не могу. И никогда не смогу. Я слишком виновата перед ней.       Саюри вздрогнула от случайного соприкосновения рук, начала будто задыхаться. Приступы уже случались с ней на площадке, поэтому Кей немного отодвинулся и ждал, пока она придет в себя.       — В старшей школе мы с ней были не разлей вода, даже состояли в одном клубе. Решили для фестиваля соорудить что-то вроде кафе, как обычно. Никаких костюмов, косплея или чего-то в этом роде, обычная форма и самодельные сладости. Под конец задержались дольше остальных. Я зачем-то полезла в подсобку в спортзале, не то швабры относила, не то еще что, уже не помню. Слышу — голоса. Хотела выйти, но испугалась, когда увидела, кто входил. Парни из параллели, баскетболисты, с такими не поспоришь… Они за волосы втащили Токи и… и…       — Изнасиловали, — договорил Кей.       Саюри не плакала. Все еще часто дышала, проглатывая слезы, не позволяла им течь.       — Да. Ужасно. Я как онемела. Все видела, слышала ее крики и… не помогла. Я ничем ей не помогла. Из-за меня она не смогла выучиться, стать учителем, как хотела. После того случая она забеременела. И родила, представляешь. Мальчику восемь лет. А я как вижу его, возвращаюсь в спортзал, слышу ее крики… Не знаю, почему так вышло, но после того случая меня воротит от любого прикосновения. Я словно опять оказываюсь в подсобке и ощущаю, как меня вытаскивают оттуда… Ах…       Она схватилась за грудь, Кей машинально чуть не бросился к ней, в последний момент убрал руки.       — Эй, ты точно в порядке? Может, принести воды?       — Нет, спасибо. Сейчас пройдет, — Саюри снова одарила мягкой, чересчур болезненной улыбкой. Выплакаться бы ей. Хотя наверняка она в свое время вымочила не одну подушку, думая об этом.       — Странно, что у тебя появилась боязнь прикосновений. Ведь не тебя же насиловали.       — Что ты имеешь в виду?       — Что женщины вообще слишком большое значение придают сексу.       — Вот как по-твоему, — бледная Саюри вдруг положила руку на плечо, оперлась и встала, глядя снисходительно, сверху вниз. — Ожидаемый ответ. Ты мужчина. Ты из другого лагеря, и никогда не поймешь.       — Я ни к какому лагерю не принадлежу. Я сам по себе и отлично понимаю, что чувствовала твоя подруга. Знаю, как хочется сдохнуть от беспомощности и боли. Но знаешь в чем разница? Для меня все закончилось. Ушло, как только зад зажил, и не мешает трахаться с другими. А вы холите и лелеете каждый момент, каждую секунду, выкручиваете сами себе мозги на протяжении стольких лет тем, что уже миновало. Уверен, даже твоя подруга давно смирилась, а ты мучаешь себя непонятно зачем.       — Ты так говоришь, будто я не хочу от этого глупого страха избавиться. А знаешь, в чем ты неправ?       — Ну?       — Я не боюсь оказаться на месте подруги. Моя боязнь прикосновений — мой страх оказаться разоблаченной. Мой страх, что она узнает… Узнает, какая же мразь на самом деле, что я испугалась и не подняла тревогу, ничем, ничем ей не помогла тогда! Да лучше бы я оказалась на ее месте!       Саюри запустила пустой банкой вниз, убежала к мотоциклу, согнулась над ним, закрывая лицо волосами. Казалось, ее сейчас стошнит, но нет, она просто стояла, снова со свистом втягивая воздух через рот. Кей подошел к ней.       — Игра твоя так себе. Давай поедем, только ты пассажиром.       — Как же. Размечтался. Твоя очередь, — она выпрямилась, и ничто, кроме побелевших губ не выдавало в ее выражении недавнего приступа. — Я так поняла, в журналах про тебя написана правда.       — Что правда?       — Что ты гей и занимался проституцией.       — Насчет гея, скажем, пятьдесят на пятьдесят. А второе — да, правда.       — Выходит… сейчас твой богатый «папочка» Окумура-сан.       — Не будем о нем.       — Не удивлен?       — Я видел тебя в зеркале.       — Черт, спалилась, — усмехнулась Саюри и надула щеки. Скуластое лицо округлилось, напоминая воздушный шарик. Кей засмеялся.       — Ты что, имела на него виды?       — Фи! Старики уж точно не в моем вкусе, — Саюри отмахнулась и устроилась на сидении. — Тебя это мало смущает, как я вижу. Неужели в твоей жизни нет ничего, о чем можно пожалеть?       — Грешков у меня достаточно, но чтобы жалеть…       За ржавыми прутьями привиделось лицо Хикаро, осунувшееся, изможденное тошнотой и ломкой, со стеклянными глазами, не видящими ничего, кроме шприца.       — Ладно. Есть кое-что. Мой друг, тот самый, с которым я угонял байки, был повязан с якудза. Промышлял по мелочи, доставлял дурь, потом сам на нее подсел. Я и не знал ни о чем, кроме того, что нужны деньги, куча денег, что он по уши погряз в долгах и иногда себя не помнил в ломке. Я делал, что мог, — воровал да играл на гитаре в метро. Идиот наивный, мне ведь в голову даже не постучалась мысль продать себя самому. Если б я только дошел до этого, может и смог бы его спасти.       — Он умер?       — Да. Я не знаю как. Он продал меня якудза за дозу. Одну единственную дозу, и ведь я мог запросить за себя большую цену. Из-за моей глупости… Но, что поделать теперь. Случилось так, как случилось. Узнав о его смерти, я словно в пропасть провалился. Ничего не успел. Ни увидеть его, ни рассказать, как думал о нем, и именно за эти мысли держался. Именно они и спасли. Подстегивали выживать. А без него… Вот, мучаюсь, не хуже тебя. Спрашиваю себя, как он умер, совсем один, о чем думал, когда сознание его покидало. Мог ли я его спасти, если б додумался продать себя раньше?       Солнце поднялось, светило сквозь редкие ветви и дырки в крыше, от света защекотало в носу, появились слезы. Саюри их не сдерживала вовсе, растирала по щекам, всхлипывала и так же по-детски сжимала губы.       — Ладно. Сырость не разводи, дорогу размоет. А нам пора ехать.       — Да, ты прав, — Саюри вдруг сама коснулась руки. — Спасибо.       — Не за что.       — Есть за что. За откровенность. Игра удалась. После разговора с тобой мне стало гораздо легче. Очень надеюсь, что тебе тоже.       Кей пожал плечами. Не его случай. А у Саюри еще есть шанс облегчить душу. Просить прощения у живого человека гораздо проще, чем у могильной плиты.       К их приезду группа понемногу оживала, персонал выползал из своих норок к завтраку.       — Кей, подожди, — сняв шлем, Саюри подошла. — Позволишь маленькую вольность?       — Валяй.       Она схватила за руку и крепко сжала ладонь, почти прислонила к груди, отчего явно ощущался частый стук ее сердца. Но не от возбуждения, а скорее от страха. Долго она, наверное, решалась на эту простую «вольность».       — Я так рада, что мы поговорили. Надеюсь, ты не против как-нибудь повторить?       — Разговор или заезд?       — И то, и другое.       — Всегда за. Обращайся.       — Хорошо. И не вини себя. Думаю, если твой друг… если ты был ему хоть чуточку дорог, он не хотел бы стать грузом вины для тебя.       — Сладко поешь, Саюри-чан. Лучше примени для себя на практике. Тебе ведь проще, правда?       Кей мягко щелкнул ее по носу, и она засмеялась. Немного нервно, с дрожью в голосе, но засмеялась.       — Извините за опоздание.       — Ох, Хина-тян, рад тебя видеть. Как ты себя чувствуешь? Что-то случилось? Ты сильно задержалась.       Юкио проговаривал на автомате, собрать мысли воедино не получалось. Ночь в очередной раз вышла бессонной, мозг требовал хоть какого-то отдыха, а стоило лечь, не мог отключиться до конца. И Юкио так и болтался в западне между сном и реальностью. Думать о Кее не было сил, его образ преследовал, мучил, продолжал издеваться. Любые мелочи превращались в лезвие по старой ране. Икиру вовсе контрольный выстрел — о Кее никто с такой нежностью, как он, не говорил.       Красивое у Кея оказалось имя. Кадзицу. Редкое, никогда не приходилось слышать. Что ни говори, мать в свое время относилась к нему по-особенному, если даровала своему сыну столь очаровательное, нежное, жемчугом переливающееся имя. Какие бы начертания Юкио ни пробовал, в каждом виделась та самая, однажды покорившая его улыбка… пойманная при встрече на Радужном мосту. Будто вечность прошла с того момента. И тот Юкио, посмотрев на себя сегодняшнего, наверняка спросил бы: «Что это за старик?» Погасший, смирившийся, бесполезный…       — Юкио-сан! Вы и не слушаете, — обиделась Хина.       — Прости. Что ты сказала?       — Что опоздала из-за собаки. У нее сегодня родились щенки… Может, зайдете к нам, посмотрите. Они невероятно милые.       — Потом как-нибудь. Сегодня дел достаточно. И у тебя выезд запланирован.       — Да уж, теперь я все выездные съемки собрала, — горько усмехнулась Хина и поправила очки с затемненными стеклами. От ее жеста стало неловко. Будто в силах Юкио было тогда поймать падающий софит.       — Простите мою дерзость, Юкио-сан, но вы выглядите так, словно похоронили кого-то.       — Нет-нет. Я просто устал.       — Нельзя же так себя мучить! Необходимо иногда развеиваться. Когда вы гуляли последний раз? Или выпивали с друзьями?       «В прошлой жизни», — чуть было не ответил Юкио. Вместо слов с улыбкой, если можно так назвать получившуюся гримасу, пожал плечами.       — Тогда я приглашаю вас. Сегодня пятница, отличное время выпить и развлечься после тяжелой рабочей недели, вы же согласны?       — Честно говоря, я сегодня не в настроении.       — А я не принимаю отказы! — засияла она, торжествующе улыбаясь. Жаль, ее света слишком мало, чтобы разогнать навеянную Кеем тьму.       — Хорошо-хорошо. Поедем куда скажешь. Только ненадолго.       В конце дня Юкио перехватил ее на пути к агентству после выезда. Пока в пределах Токио, так что проблем не возникало. Вернувшись, вместе расставили аппаратуру по местам и поехали точно туда, куда хотела Хина.       — Хорошо, что вы доверили выбор места мне. Уверена, вы не пожалеете! — вышла она возле караоке-бара.       Добрую сотню лет Юкио не заезжал в Синдзюку, голова заболела от шума, от полыхающих разноцветных неоновых вывесок и… воспоминаний. Всего один квартал отделял его от Нитёмэ. Того самого, злополучного Нитёмэ. С другой стороны, чем больше вокруг людей и суеты, тем меньше шансов сгинуть в ловушке собственных мыслей.       — За отличный вечер и отличную компанию в виде вас, Юкио-сан! — веселилась Хина, поднимая кружку с пивом в вытянутой руке. — Кампай!       — И за тебя, Хина-тян.       Юкио взял безалкогольное, поддержал тост.       — Не ухмыляйтесь, Юкио-сан. Вот увидите, я еще обгоню вас и дорасту до выставок в Италии, и, вообще, по всему миру.       — Не сомневаюсь, обгонишь, конечно.       Наверняка, Сатору напел ей, какой Юкио великий. В его стиле — перехвалить, «сделать рекламу» иногда на пустом месте. Невыгодно доказывать мастерство делом, как привык Юкио и как больше у него не выходило. Хина-тян широкими шагами стремилась ввысь, пока он с той же скоростью падал в бездну. Мир резко стал черно-белым, без Кея исчезла насыщенность, Образы, детали, точность смысла, доносимого через изображение превращались в плотную бесцветную жижу, цемент или бетон, выраставший стеной, стоило приблизиться к объективу. А Юкио превращался в того, кем меньше всего хотел быть. В фотокорреспондента, а не художника.       Хина почти не останавливалась, и как в нее влезала кружка за кружкой — загадка.       — Хина-тян, не пей много, лопнешь по дороге.       — Если и лопну, то от счастья, а не от жидкости! — весело смеялась она и щелкала кнопками на пульте, выбирая песню. Наконец взяла микрофон и начала петь, поднося его так близко, что слышалось каждое движение языка во рту.       Раньше Юкио сам напивался до беспамятства в компании друзей, теперь оно вернулось бумерангом… Сначала бумерангом по имени Кей, которого приходилось увозить с вечеров и светских тусовок. Нести на себе и бояться одного: что утром Кей решит уйти без возврата. Опасение сбылось, а свято место заняла Хина, которую еще через пару кружек тоже придется тащить на себе.       — Спойте со мной!       — Только если с тобой. Я ужасно пою.       — Не верю! У вас поставленный голос, почти как у сейю… Ох, не вспомню имя. Неважно. Главное, что вы такой же классный.       Хина передала микрофон, сама встала рядом, обняла сзади, сомкнув руки на поясе. Ее щека прижималась к спине. Начало песни Юкио упустил, выдал обрывок на середине фразы, Хина же повторяла слова песни, раскачиваясь в такт музыке.       — Это моя любовь. Я скучаю по тебе.       Юкио опустил микрофон к Хине.       — Дальше ты.       Невинная строчка ударила по больному. Вспомнилась гитара. Зачем Кей оставил ее, если не планировал возвращаться? Или все же она служила монеткой в море? Хотелось бы верить, но Кей не из тех, кто станет оглядываться назад, он и так долго запирал себя в прошлом.       — Наша судьба… Красная нить шумит, — Хина допела и швырнула микрофон на диван.       — Что-то случилось?       — Нет, — ее голос сорвался.       — Хина-тян…       Она с трудом держалась на ногах, выпила слишком много и тянулась налить еще.       — Хина-тян, тебе правда хватит. Давай лучше попросим принести воды.       — Знаете… — она вдруг всхлипнула. — Знаете как мне плохо?       Перед женскими слезами словно замораживало. Как людей на берегу, видевших прямо перед собой цунами размером с небоскреб, когда от неизбежного не скрыться, и они, завороженные, встречали свою смерть. Наверное, срабатывал какой-то глупый маячок, заставлявший просто затихнуть и ждать в слепой надежде, что цунами обойдет мимо. У Юкио никогда не получалось нормально утешить девушку, поддержать. Даже коснуться, приобнять за плечи стоило титанических усилий и получалось далеко не всегда.       — Почему? Тебе доктор сказал что-то? Не волнуйся, я уверен, все образуется, ты молодая и сильная, ты открываешь себя в новых направлениях, растешь, твои работы уже приняты в журналы, и ты поучаствовала в создании афиши для нового сериала, тебе есть чем гордиться…       — Да кому это все нужно?! Я ведь одна, Юкио-сан. Я же совершенно одна, рядом нет никого, кто мог бы разделить со мной радости или беды как человек. Вот вы… Посмотрите на меня. Объективно посмотрите. Видите во мне девушку?       Юкио послушал ее, заглянул в покрасневшее от выпитого лицо. Симпатичное лицо юной девушки. Раньше он наверняка предложил бы Хине сделать пару снимков, раскрыть женственность, в которой она нуждалась, показать ее иную сторону, закрытую потертыми повседневными джинсами и клетчатыми рубашками. Но внутри ничего не откликнулось: Юкио видел в ней коллегу, вероятного соперника, — не девушку.       Хина резко подалась вперед, прижалась к губам. На мгновение Юкио потерял равновесие, его сбило волной эмоций, которые захлестывали Хину целиком. Пришлось взять ее за плечи и осторожно отстранить от себя.       — Ты много выпила, Хина-тян.       Она начала плакать.       — Успокойся. Наверное, ты просто выбрала слишком грустную песню. Давай включим что-нибудь повеселее.       — Вот видите. Для вас я тоже не похожа на девушку.       — Не торопи события. Обязательно найдется тот, кто разглядит…       — Я не хочу никакого «того»! — она смела пустые банки из-под пива со стола и выскочила за дверь. Юкио выглянул из окна — она стояла у входа, закрыв лицо руками. Оплатил счет и вышел.       — Прости, Хина-тян. Ты правда замечательная, но для того, чего ты хочешь, требуется нечто большее, чем просто желание.       — Скажите, у меня хотя бы есть шанс?       — Шанс есть всегда. Пусть самый маленький, но есть.       Лишь когда произнес, Юкио понял, что зря сделал это. Хина прильнула к груди и не отпускала, пришлось с ней так и идти до машины.       — Хина-тян, поехали. Я отвезу тебя домой.       — Вот вы всегда такой… заботливый, внимательный, спокойный. И учиться с вами хорошо… И просто с вами хорошо…       — Садись, садись, пожалуйста. И отпусти меня за руль, ладно?       Хина нехотя расцепила руки. К счастью, задремала по дороге, но продолжала всхлипывать во сне и словно искала, что бы прижать к себе, искала источник тепла. Юкио явно не подходит. Он не может подарить тепло, пока сам изнутри наполнен могильным холодом.       Хина проснулась, когда затормозили возле ее калитки. Потерла глаза, но выходить не спешила.       — Мать меня убьет, если увидит в таком виде.       — Можешь у меня заночевать. Сама смотри, какое зло для тебя меньшее.       — Если вы не против…       — Был бы против, не предлагал бы. У меня гостевая спальня есть, можешь расположиться там как дома.       Та самая комната, в которой развешаны фотографии Кея, начиная с самых первых снимков и заканчивая последней фотосессией для сериала.       — Спасибо.       Юкио помог Хине выбраться из машины, подняться.       — А как же твоя мать, волноваться не будет?       — Я позвоню ей, скажу, что с вами. Вам она доверяет.       Проводив ее, Юкио вышел во двор. Достал сигареты в полусмятой пачке, какие нашел в бардачке еще утром, попробовал закурить. Попытка подражать Кею не удалась. Зайдя в гостиную, обратно, Юкио оставил ее в пепельнице, а сам сел, глядя на серую струйку дыма, тянущуюся вверх в полумраке. Так и уснул. Наверное, потому что кто-то есть в доме, тело расслабилось и провалилось в черноту на какое-то время. Сигарета потухла, дым успел выветриться, но запах табака стоял повсюду, просачивался даже в чашку кофе. Наверху послышалось шевеление, Хина проснулась. И хмурая, темнее тучи, появилась на лестнице.       — Доброе утро, Юкио-сан.       — Доброе утро, Хина-тян.       — Простите меня за вчера. Я… немного не в себе была.       — Все нормально.       — Вы не обиделись?       — Ничуть.       — Я там у вас заметила… — она смутилась, не договорила.       — Фото Кея?       — Угу.       Юкио не стал оправдываться, Хина — девочка не глупая, сама прекрасно все понимала.       — Завтракать будешь?       — Нет. Я домой пойду.       — Хорошо провести выходные.       — Спасибо, — Хина поклонилась. Собралась идти, но обернулась. — Юкио-сан! В качестве извинений разрешите пригласить вас на ужин. Сего… Когда вам будет удобно.       — Хорошо. Я не против. Потом обговорим дату, хорошо?       — Конечно! Спасибо! Я… то есть мы будем очень ждать.       Юкио кивнул. Провожать не стал, дом Хины всего-то на улицу ниже. Молчаливое прощание сохранилось, пока ее силуэт не исчез за поворотом.