Каким бы чистым ни был лист, первым иероглифом, ядовитыми чернилами на нем проступит прошлое.
«Значит, ты с ним поговорил? Молодчина!» — и вереница смайликов из скобочек. Икиру улыбнулся, мельком взглянул на Айюми, показывающую поднятый вверх большой палец. Она понимала его больше чем кто-либо, кроме брата, конечно. Икиру приехал тогда поздно, родители в два голоса накинулись с расспросами, зато стоило произнести, что он задержался у Айюми, строгость сошла на нет. Отец расцвел, спрашивал как дела у нее, у ее семьи, как они вместе провели время. — Чудесно, — выпалил Икиру, не подумав. Остаток летних каникул душой он проводил с братом, не расставался с ним ни на секунду. Хоть тот и просил больше не называть его по имени, все равно оставался прежним Кадзицу. И в детстве убегал, сторонился, говорил, что они с Икиру слишком разные, не к чему им вместе играть и в то же время понимал, что ближе него у Икиру никого не было. Ближе и роднее. Когда он назвал «малышом» по старой привычке, слезы сквозь смех потекли по щекам, и, как бы ни хотел, Икиру не мог остановить их. Одно маленькое слово сказало больше, чем любые другие. Потому что для Кадзицу Икиру всегда останется малышом. Он и не против. Кадзицу можно все, лишь бы больше не исчезал из жизни так надолго и так трагично. Прозвенел звонок с урока, Айюми убежала с подружками. Тайком Икиру достал скетчбук. С того вечера он успел сделать пару эскизов, но с наброском Юкио-сана их сложно сравнить. Вроде бы грубоватые, тонкие, прорезающие бумагу линии, а как точно переданы черты настоящего Кадзицу, того, которого Икиру увидел. Из скетчбука на него смотрел другой, скорее тот, кого он представлял, далекий от реальности. У Кадзицу поменялась улыбка, блеск в глазах стал похож на смотрящее из воды солнце, фальшиво-светлое, отраженное, только изнутри от него шло то же успокаивающее тепло, когда-то защищавшее маленького Икиру от кошмаров во сне. — Эй, принцесска! Икиру захлопнул альбом с карандашом между листами. Около парты вырос Широ. — Опять ты с Айюми заигрывал? Соскучился за каникулы, а? Ничего не говоря, Икиру покачал головой. — Слышь, я видел, как вы записками перекидывались. — Это ответы к заданию. — Кому ты лапшу на уши вешаешь? — Широ хлопнул по парте. Икиру вздрогнул. — Еще раз переглянешься с ней, я все твои порисульки тупые выброшу на хрен. И патлы оборву! — Я понял. — Вот и молодец, принцесска. Найди себе лучше мужика и не приставай к девчонкам. И всем будет гуд. Икиру едва не рассмеялся ему вслед. Не испугался. Впервые в жизни Широ со своей маской «хозяина школы» показался смешным до колик. В груди свербило от сдерживаемого смеха. Икиру открыл набросок. — С тобой ничего не страшно, братик, — одними губами, чтоб никто не слышал, прошептал он. — Теперь мне ничего не страшно.***
В Токио-Тауэр не пробиться сквозь вечный поток людей, несмотря на то, что несколько площадок закрыли специально для фотосессии. Некодзава приехала рано, Кей на мотоцикле немного опоздал, Окумуру приспичило отсосать за завтраком. Ночью у него почти встал, начал приставать в полусне, но этим и ограничился, а утром полез под стол с извинениями. Вылез с довольной рожей. Кей, пока ее не видел, рывками погружался с головой в мутное подобие кайфа перед оргазмом, где, казалось, под пальцами светлые, а не седые пряди. Минутный восторг, и выносило на берег, где Окумура причмокивал и давился, цеплялся за бока, терся о бедра щетинистым подбородком, стонал, как умирающий тануки. Удерживая эрекцию, Кей снова и снова заставлял себя нырять и забываться до тех пор, пока старик под столом не размывался и не превращался в Юкио. Легок на помине, тот поприветствовал на первой площадке. Ответив слабым поклоном, Кей ушел переодеваться. — Сделаем из тебя икону для отаку! — Неко-чан как всегда пылала энтузиазмом. — Что-то не горю я желанием… — Твое желание на первом месте в конце списка. Аудитория немалая, постараешься, впишешься в образ и сразишь ее целиком наповал. Ты в курсе, что идеальный косплеер? С твоими глазами никакого макияжа не надо, чтоб походить на персонажей аниме. — В жопу косплей. Отфоткаюсь по-быстрому и все. Мне сегодня надо с братом увидеться. Некодзава покачала головой. — Смотря насколько хорошо отфоткаешься. — Глупо так говорить, когда рядом первоклассный фотограф. Косплей мало чем отличался от обычной актерской рутины — та же примерка образа и попытки вжиться в него на камеру, но менее глубоко, для минимальной статичной картинки. Пока переодевался, Кей изучил врученный Некодзавой лист характеристики персонажа: обычный парень девятнадцати лет, нужно сыграть его аватар в компьютерной игре. Накинув кожаный плащ и пристегнув меч на ремне за спину, Кей вышел на площадку. — Готов? — спросил Юкио. — Да. Герой обошелся без привычных команд. Существует степень понимания, когда достаточно считать выражение на лице, раз взглянуть и понять. Как минимум в работе они достигли ее: герой никогда не ограничивал, а Кей следовал тому, что от него хотели видеть, принимал позы, в каких представлял себя и вверенный ему образ. Юкио поправил парик, расстегнул пару пуговиц на рубашке, скользнул по ключице, укладывая воротник — по позвоночнику от шеи до копчика спустился огненный заряд. Соблазнить бы его как раньше, когда они позволяли себе абсолютное сумасшествие, запирались в павильоне или гримерке, трахались, несмотря на разгар дня и опасность оказаться застигнутыми врасплох кем-то из команды. Доиграться бы, пока возбуждение обоим не затмит рассудок, пока все существо в мельчайших частицах не изменится от внутренностей до кончиков волос. — Снято. Кей вздохнул, взял из рук Неко-чан полотенце, набросил на шею. Не выйдет. Тогда они оба были другими. Перегорело внутри что-то незаметное, но существенное. Влечение осталось всполохами искр, бессмысленными, как зажигание при пустом бензобаке. — Перерыв пятнадцать минут, и переходим на другую площадку. Кей скинул плащ, парик, незаметно скользнул в холл, слился с толпой, выискивая место для курения. Пару раз по пути его поймали для автографа. Слава росла, его лицо частенько мелькало на баннерах и экранах, в ресторанах, метро, по тв. Пропорционально числу подписчиков на страницах, которые вела Неко-сан, усиливалась апатия. Дурацкое ощущение: словно идешь по канату, прошел половину пути, а тебе кричат с того конца, что все зря. Не та дорожка, твой канат натянут не здесь. И ты балансируешь между желанием спрыгнуть к чертям в разверзнутую под ногами бездну и надобностью дойти до конца, завершить начатое. Кей вытащил сигарету из кармана, активировал древнее умение урывать каждую свободную минутку, но зажигалка, похоже, выпала, пока он пробивал себе дорогу. — Вот дерьмо… — Неправда. Мы отлично поработали. Перед носом появилась спичка, и Кей благодарно потянулся к огню. Тем более, что держал его Юкио. Так странно видеть его самого с сигаретой. — Спасибо. Тот, как фокусник, протянул банку с холодным зеленым чаем. — Еще раз спасибо. Не знал, что ты куришь. — Балуюсь немного. Сильно не вдыхаю, кашель пробирает. — А как же пробежки, здоровый образ жизни, все дела? — Одно другому не мешает, — пожал плечами Юкио. — Хотя, конечно, бегать стало тяжеловато. А ты как? Некодзава не дает продыху? — Из-за сериала расписание сложно корректировать, вот и бесится. Несильно, она очень довольна моим продвижением. Теперь в певцы засунуть хочет, чтоб, мол, тему для сериала записал. Пытаюсь убедить ее, насколько это плохая идея. — По-моему, идея отличная. Под гитару ты прекрасно пел. — Блин, герой, и ты туда же! — Кей усмехнулся, Юкио подхватил. Смеялись, пока взгляды не встретились, и не встряла между болезненная тоска, все равно что у наркоманов на последней стадии ломки. — Герой… — Кей, послушай. После этих слов резко захотелось встать и уйти, Кей нарочно удержал себя на месте и настроился пропускать надоедливые признания. — Другого шанса может и не быть, я хочу, чтобы ты знал. Ты всегда можешь на меня положиться, прийти за помощью или просто так. Что бы ни случалось между нами, мы ведь не чужие друг другу люди. Давай будем друзьями. — Я тебя понял. Юкио протянул руку, вытянул мизинец. — Обещание? — Что за ребячество? — и все же Кей зацепил его своим мизинцем. Пусть будет обещание. — Как ты говоришь, в моем стиле. Маленькая глупость. Затянувшись в последний раз, Кей затушил сигарету. Расцепил пальцы первым, чтобы открыть банку, охладить пересохшее горло и затолкать подальше застрявшие в нем слова… Слова, которые никогда лучше не говорить. «Я хочу вернуться». — Пойду. Мне надо переодеться. — Да, конечно. Вслед Кей не столько услышал, сколько почувствовал тихое, брошенное, почти поглощенное суетливым шумом: — Я всегда буду тебя ждать.***
Карандаш снова упал из трясущихся рук. Икиру пытался заставить себя нарисовать хоть что-то, но лист перед ним оставался чистым. Он вглядывался в прохожих в парке с другой целью. Брата он ни за что бы не упустил. Сработал бы живой маячок в грудной клетке, затрепыхался бы, даже если б Кадзицу подошел сзади. Он сам предложил увидеться! Сам! Нашел окно в расписании. И удачно совпало, класс задерживался на экскурсии. Сославшись на плохое самочувствие, Икиру выбрался в медкабинет, медсестра была в курсе его проблем с низким давлением и частыми головокружениями, поэтому дала добро на освобождение, напоила сладким чаем и вызвала такси до дома. Но Икиру попросил остановить возле парка, изобразил приступ тошноты. Карманных денег хватило на оплату. Никаких проблем, кроме одной — он прибыл на место встречи за полтора часа до назначенного времени. И все равно вздрагивал, словно Кадзицу мог появиться в любую секунду. Тяжело быть взрослыми. Для них двоих так мало оставалось времени, а говорить необходимо о многом… Среди роем жужжащих машин, среди множества голосов и звуков, заполнявших парк до отказа, Икиру различил мотоциклетный рев. — Кадзицу! Он не мог ошибиться. Мотоцикл скрылся на подземной парковке, и вскоре оттуда вышел Кадзицу. Икиру подлетел к нему, повис на шее. — Привет, малыш! — Кадзицу! Брат всегда отличался ростом, а сейчас вытянулся еще больше, рук Икиру едва хватало, чтобы обнять. — Как ты? — Еле вырвался из из школы, но в целом замечательно! А ты? Слышал, сериал скоро покажут. — Ага. Немного осталось. — С тобой больше и не погуляешь, будешь автографы на каждом шагу раздавать. — Тебе первому. — Ловлю на слове. О, качели свободны. Пойдем! Помнишь? — Как ты чуть не навернулся с них? — Эй! Между прочим из-за тебя! Ты толкнул слишком сильно. — И не держаться тоже я сказал? Икиру сел на качели, показал брату язык. По степени вредности Кадзицу явно набрал форму. — Как мама? — спросил он вдруг. Со стороны — обычный будничный вопрос, и не знай Икиру своего брата, тоже подумал бы, что тот интересуется из вежливости. Хоть он и не мог в полной мере понять боль, выпавшую на долю старшего брата, но слышал в его голосе печаль, сожаление и беспокойство. Кадзицу будто извинялся за свое долгое отсутствие. Неужели мама не приняла бы его сейчас? — Ничего нового, — Икиру покачал головой. — Как бросила петь и учить вокалу, медленно засыхает. Рояль, ее любимый, согласилась отправить на свалку, недавно увезли. А она, знаешь, ни слезинки не пролила. Но плакала. Она внутри плачет. Как ты. Кадзицу слабо улыбнулся. — Можешь не верить, но она долго о тебе думала. Стол по привычке просила накрывать на четверых. — Именно по привычке, малыш. Она не стала бы скорбеть, если б я действительно умер. — Глупый ты, Кадзицу. Она же мама. — Для тебя. — Она и твоя тоже. Кадзицу вздохнул. Сложил руки на груди. — Я не считаю ее матерью. Она прямо говорила, что хотела избавиться от меня. Считай, я оказал ей услугу. — Но именно после твоего побега она забросила музыку! — Совпадение. Икиру оттолкнулся, качели скрипнули, пришли в движение. — Ты стал жестче, — сказал и посмотрел на брата, который то приближался, то отдалялся. Вроде бы он и не он. Тот, что в детстве, и совсем другой человек. — Жизнь заставляет меняться, малыш. — И что изменило тебя? Хикаро? — Давай не будем о нем. Кадзицу прав, стоило промолчать, прижать язык за стиснутыми зубами. Не дать понять, как сильно Икиру ненавидел этого «друга». Пусть детство представлялось урывками, но то, как большой мальчишка отбирал конфеты, пинал и бросал песок в глаза, отлично запомнилось. Кадзицу однажды узнал, полез с ним в драку. Их схватка была не на жизнь, а на смерть. Брат тогда получил камнем по голове, и Икиру потом долго снилась страшная сцена, где по смуглому, в пыльных разводах лицу текла кровь. Несмотря на залитый ею глаз, Кадзицу лупил изо всех сил кулаками, зажимал коленом грудь ощетинившегося звереныша, готового разорвать ему глотку. Икиру ревел, что было сил, звал на помощь. Нянечка, с которой их оставляли, забрала тогда его одного. Никто из взрослых и не думал разнять мальчишек, словно ждали, кто кого добьет. Икиру унесли в дом, он заревел громче, боялся, что больше брата не увидит никогда. Чудовище по имени Хикаро утащит его, отберет, как отбирало игрушки и конфеты, отберет последнее, самое любимое и самое важное, что было в жизни Икиру. Так и случилось. После той драки Хикаро почему-то сдружился с братом, они общались на своем особом языке, связывались общими секретами и тайнами, которые гораздо младший Икиру был не в силах понять. И всякий раз, когда Кадзицу уходил с Хикаро, хотелось реветь снова, в разы сильнее, чем тогда, во время драки. «Не уходи!» — кричать изо всех сил, выдавив воздух из груди. — «Не уходи, братик!» Сейчас Хикаро нет, но он будто стоит призраком между ними, снова разделяет. Не дает Икиру вернуть собственного брата. — И все-таки… Братик, что случилось с тобой после побега? И с ним. — Зачем тебе? Кошмары давно не снились? — Кадзицу пытался отшутиться, но вышло слишком наигранно. — Странный вопрос. Я же твой брат. И мне хочется знать о тебе все, а не вычитывать крупицы информации из сети. — Лучше не стоит. Меньше знаешь, крепче спишь. Кадзицу по привычке ограждал и защищал его от неприятного разговора. Не спросил только, нуждается ли Икиру в его защите. Он ведь на самом деле не малыш, и прекрасно понимал. Когда прочел статью, где говорилось про хост-клубы, и правда стало мерзко, почему-то всплыл Широ с его поганым: «Иди сюда, принцесска!». О нем уж точно не хотелось рассказывать даже брату, единственному в целом мире, кому Икиру безоговорочно доверял, едва появился на свет. Кадзицу молчал, плотно сжимал губы. Ему больно. Он всегда становился отстраненным, когда мама наказывала или кричала, чтоб убирался прочь и не появлялся ей на глаза. Икиру встал с качелей, подошел сзади и обхватил за пояс. — Ты чего, малыш? — Ничего. Просто вижу, что ты плачешь. — Не плачу. — Плачешь. Я вижу. Вдруг зазвонил телефон, пришлось отпустить брата, чтобы он ответил. — Слушаю. Нет, я занят… Он отходил все дальше, смотрел на часы, и ком в горле от волнения не давал дышать. Он же не уйдет сейчас? У них ведь еще есть время? Хоть немного времени. Они не успели взять кофе и покачаться на качелях, Икиру же не похвастался новыми скетчами и своим заветным желанием… — Ну что, малыш? — Кадзицу вернулся, сунул мобильный в карман. — Хочешь, поужинаем вместе? Не ушел. Не стал никуда спешить. Лучшее событие за последнее время в жизни Икиру, не считая их первой настоящей встречи. Поужинать решили в кафешке напротив, Икиру давно хотел попробовать там рамен и жареных креветок, но в один голос от всех вокруг слышал, какая вредная уличная еда. Кадзицу тоже был рад поесть вволю чего хотел — он же звезда, и за его режимом и питанием следят так, что не сорваться. Выбрались из-за стола уже в сумерки, отец забеспокоился, звонил, просил не опаздывать к ужину, хотя Икиру сомневался, что в него влезет еще хоть крошка. — Моя жизнь — какое-то нелепое расписание. Во столько лет надо сделать то, во столько — это, к тридцати заиметь жену и двух детей, а после можно и в свое удовольствие пожить. После рабочего дня, — Икиру выдавил из себя смешок, боялся, брат услышит, как десерт, булькая, просится наружу. — Может, оно не так уж плохо, твое расписание. Главное, чтобы оно сделало тебя счастливым, — Кадзицу спустился на парковку. Сел на мотоцикл, и обрушилось страшное осознание: их время кончилось. — Садись, — Кадзицу вдруг подал шлем. — Подвезу, но до ближайшего поворота, не к самой калитке. — Спасибо! Тошнота прошла в одно мгновение, Икиру затянул покрепче школьную сумку, надел шлем, устроился позади брата на сидении. Его спина вблизи широкая, не то что у Икиру, хулиганы в школе правы — принцесска. Щуплый, худощавый, из-за длинных волос похож издалека на девочку, слабое здоровье, вечная бледность и головокружения. Тяжелее карандаша или смычка от скрипки он ничего и не поднимал. А Кадзицу… От него веяло силой и уверенностью. За его плечами Икиру снова становился малышом, которого защищали от нападок «плохих ребят». «Он так вырос… А я будто так и застыл десятилетним мальчишкой», — Икиру вдруг почувствовал, как загорается лицо. Не от стыда или смущения. Нечто совсем иное поднималось в нем, незнакомое, пугающе-приятное, уносящее туда, где нет никого кроме них. И никаких правил, по которым надо строить жизнь. — Держись крепко. — Братик, а твой шлем… — Так доеду, гнать сильно не буду. Но ты давай, обхвати меня как следует. Стеснение переломанных костей не стоит. Икиру придвинулся ближе, вжался в спину брата, как в любимую подушку, сцепил руки на его животе. Жар поднялся с новой силой. «Кажется, я заболеваю… Только этого не хватало». Болезнь миновала только дома, после того, как Икиру, равнодушно пожелав родителям доброго вечера, поднялся к себе. Скинул одежду, упал на кровать и закрыл глаза. Простились на том же повороте, где Кадзицу поцеловал Айюми. Брат забрал шлем, обнял, его дыхание согревающей волной коснулось скулы и виска, а его сердце часто забилось под футболкой. Она тогда чувствовала то же самое? Такое же тепло? Не верилось. И не хотелось верить. Такое тепло могло принадлежать только Икиру, ведь никого ближе друг друга у них нет. Вот бы Кадзицу однажды смог вернуться домой. Навсегда.