Предавая кого бы то ни было, будь готов сам оказаться преданным
— Ты чего такая хмурая? Саюри сидела чернее тучи, отвернулась к иллюминатору. В аэропорту тоже ни с кем не разговаривала. — Зато ты светишься до неприличия. Ты же летать боишься. — Чушь. Я ничего не боюсь. Некодзава прыснула, но промолчала. И правильно, не знаешь — молчи. Или она знала, что Юкио приедет, что решится проводить, хотя Кей не давал никакого шанса. Он приехал тогда спонтанно, не давал надежды, и Юкио не держал. Перед полетом стало не по себе, Окумура раздражал сюсюканьем, от его глупого детского мурлыканья тошнота не пройдет и волнение не испарится же. Кей сначала подыгрывал, но потом не выдержал, рявкнул на старика и поменялся местом, оказавшись теперь зажатым с одной стороны Саюри, с другой — Неко-чан. Юкио все равно приехал. Застал на последних секундах, Кей не успел подойти к нему. Его «береги себя» подействовало лучше любой таблетки. Одно побочное действие — до смерти хотелось, как тогда, в воздухе над Италией, прижаться к нему. Ткнуться носом в шею, втянуть успокаивающий запах его тела, его смущения и нежности, которых не хватало до чертиков. — Ага. А я тогда Хакухо Сё, — буркнула Саюри. — А вдруг? Я же не все знаю о твоих скрытых талантах. — Захлопнись, ладно? — Ну, ты и злюка, Саюри-тян. Что случилось-то? Саюри готова была снова раздраженно отмахнуться, Кей поставил бы успешность полета на то, что услышит стандартное «ничего». Только Саюри умела удивлять. В том числе непредсказуемой откровенностью. Так, чтобы Некодзава не слышала, она приблизилась и шепнула. — Токи не летит с нами. Она решила остаться с сыном, а я… Я дура. Не стала ее уговаривать. — Почему? — Ты же слышал, количество билетов ограничено. Думаешь, Окумура выделил бы один специально сыну гримера, который к съемкам не причастен? Я бы так хотела, чтобы А-тян увидел Сеул… Он же не выезжал никогда за пределы Тоо. За исключением моментов, когда я катала его на мотоцикле. — А-тян — ее сын? — Да. Акира. Красивое имя, правда? — Красивое. — А ты чего? Успел с Окумурой помириться? — Нет. Просто встретил знакомого в аэропорту. — Видимо, очень хорошего знакомого, — ткнула в бок Саюри. Объявили взлет. Через ее плечо Кей заглянул в иллюминатор. Там ли еще герой? Видит ли самолет? Кишки загудели вместе с двигателями, пришлось вжаться в сидение, зажмуриться. — Не молчи, если будет плохо, — Неко-чан зашуршала, готовя пакеты. — Успокоительные при мне, от тошноты тоже. Нода-сан за тебя переживал, так что, будь добр, не сдохни в полете. — Обожаю твою поддержку, Неко-чан, — выдавил Кей сквозь зубы. Самолет поднялся, аэропорт исчез за облаками, а вместе с ним — герой. Большую часть полета Кей провел во сне, если можно назвать сном карусель из кошмаров. В салоне душно — и по ту сторону реальности клиенты душили своими потными тушами. Лиц нет, одни тела, между которых не пошевелиться, отдаленный лай собак, рычание… Зов о помощи, крик, слезы. Тот самый мальчишка? Нет. Черная зубастая пасть нависала над Хикаро. Кей вытянул к нему руку, но ее обожгло болью — на ней повис Митсу. Все те же чулки, тушь, растрепанные короткие волосы, гниющая кожа содрана с половины лица и головы, видно, как стучали друг о друга зубы, повторяя: «Не хочу умирать. Не хочу умирать. Не хочу…» Рука не выдержала, кость хрустнула, мышцы порвались… Сустав вывалился из локтя, и Митсу, обнимая оторванную руку, провалился куда-то во тьму. Кто-то вгрызся в живот. Мория. Опухшее синее лицо, глазницы пусты. «Хватит!» Каждый клиент подходил, выдирал по кусочку. Задыхающийся и холодный Окумура тоже. Даже белый как полотно Икиру, которого здесь не должно быть, который не должен находиться среди всей этой мерзости, не должен видеть, как пожирают его брата, — даже он скрежетал зубами по оголенным ребрам. «За что, малыш? Хватит… Я же сейчас умру… умру…» «Просыпайся», — голос Юкио откуда-то позади. Или сверху. Кей запрокинул голову, встретив яркий, слепящий белый свет. Голос шел оттуда. — «Открой глаза, Кей. Открой глаза!» Черты героя расползлись на ярком свету и постепенно сложились в лицо Саюри. — Не пугай так! — А что я? Стоило пошевелиться — Кей чуть не закричал. Боль из сна застыла в реальности, ребра как проволокой стянуло. — Ты задыхаться начал. Мы подумали, что умираешь. — Не дождетесь. — Дурак, — шикнула Саюри. — Судя по потоку сарказма, он явно переживет нас с вами, Саюри-сан, — Некодзава как всегда, виду не подавала, что беспокоилась, просто убрала стаканчик с водой и закрыла аптечку. — Немного осталось. Потерпишь? — Постараюсь. По прилету до отеля добирались на заказном микроавтобусе, сквозняк от открытых окон не помогал, футболка липла к телу, пот катился по лицу, спасала мысль о холодном душе, который совсем близко. Саюри раздала все бумажные полотенца, прежде чем подъехали к высотке отеля. С регистрацией проблем не возникло, Кей не глядя ухватил поданный Окумурой ключ и поехал искать свой номер. Бросил вещи, заперся и сразу под освежающе прохладную воду, смыть с себя не столько последствия дороги, но и тот намертво прилипший кошмар. В самолете и не такая жуть привидится, тем более под чудодейственными таблетками от укачивания, самыми сильными по словам Неко-чан. Послышался шорох. Кей закрыл кран. Звук повторился, но приглушеннее — кто-то крался от ванной к другим комнатам. Номер точно заперт, Кей отлично помнил, как, отложив ключ-карту, нажал на фиксатор. Это не мог быть кто-то из персонала, те предварительно постучали или позвонили бы по гостиничному телефону. Что за черт? Кому же Кей так понадобился, что бедняга просочился в окно на одиннадцатом этаже? Обмотав ладонь полотенцем, Кей медленно нажал на ручку, та щелкнула почти неслышно, и он вышел. Мокрую кожу обдало воздухом, как свежим ветром. В зеркале на стене неплохо просматривалось пространство спальни, Кей подкрался поближе, вытянулся, ухватив тень нарушителя спокойствия. «Первые сумасшедшие корейские фанатки подтянулись?» — хотел было войти с этим вопросом, но передумал, когда отражение показало сутуловатую спину и седой затылок. — Не охренели, папочка? Что вы тут забыли? — О, как ты быстро, — Окумура вздрогнул и развернулся. От лица моментально перевел глаза вниз и пялился прямо на член. Видимо, мысленно умолял его встать. — Вы как сюда попали? — Взял номер, смежный с твоим, там дверь. Видишь? — Отлично. Тем же путем валите назад, папочка. Я устал и хочу выспаться. — Понимаю, но нам надо поговорить. — Завтра поговорим. — Чем быстрее, тем лучше, ведь правда? — До завтра. Было бы о чем говорить. Кей не собирался… И на время сериала никак не думал возобновлять связь с Окумурой, тогда вышла нелепая случайность, во всем виноваты дурацкие лилии, которые притащил герой. Во всем виноват он, потому что невовремя оказывается рядом, хотя вообще не должен и вспоминать. Его эти «с возвращением», «береги себя»… Неужели он не понимал, какую боль приносит? Намеренно — нет, герой так не умеет. Герой… Юкио… Вот бы удалось повстречать его, еще не став Кеем. Первый день сидели с подготовкой грима и костюмов, сказывалось отсутствие полной и слаженной команды, как в Токио; актерам тоже досталось — сроки командировки определялись этапами съемки. В итоге Кею предстояло отсиживаться до победного конца, Саюри вылетала на пару дней раньше. Вероятно, Окумура сделал так специально и предвкушал дни относительно наедине — Некодзава, полетевшая за счет агентства, не в счет. Начали в девять вечера. Могли бы и раньше, наверное, но Окумура без конца искал повод утянуть Кея либо в гримерную, либо в номер, Саюри заметила и в обеденный перерыв специально подсела рядом. — Все в порядке? — спросила. Кей отвечать не стал, пожал плечами. С момента обоснования здесь, в Сеуле, с чужой речью, язвительно-приветливыми людишками и чересчур настойчивым стариканом он явно не в порядке. — Мы пока все равно без надобности. Давай прогуляемся? — Саюри предложила спонтанно, Кей потом понял, что на согласие она не рассчитывала: когда, оказавшись на другом конце города Саюри резко запаниковала. Без предупреждения срывать съемки, еще и в чужой стране — точно не в ее духе. Однако из павильона после перерыва вместе выскользнули, сели на первый попавшийся автобус и поехали в неизвестном направлении. В первой попавшейся лавке купили по мороженому и стояли, ели его под козырьком частного маленького домишки, потому что влил дождь. Когда доехали, чудом объяснившись с таксистом, показав ему фото киностудии, Окумура в ярости тряс кулаками на всех вокруг. Налетел, но затормозил, снова опустил глаза. Конечно, Кей же в мокрой майке, тело просвечивало, и будь Окумура на десяток лет младше, у него в штанах явно стало бы тесно. Экзекуция отменилась указанием принести фен и «высушить этих мокрых котят». Съемки завершились под утро. Три часа отдыха и по новой… Перерыв объявили на пятый день, когда вялость сложно стало скрывать за хорошей актерской игрой. С самого утра Окумура возился под проклятой смежной дверью. Стучался, звал пройтись по городу, посидеть в ресторане. Притвориться бы, что умотал с Саюри и Неко-чан, но это — отсрочка неизбежного. Кей все равно сам хотел поговорить и расставить все точки над i, больше нет сил терпеть… Окумура не дает ничего: ни нормального секса, ни денег, он просто подвернулся под руку в нужный момент. Момент истек, и пора прекращать играть роль «заботливого папочки». У него есть на то собственный сын. — Ладно. Сейчас оденусь, — Кей сказал, не впустив его в номер. — Через десять минут в холле. Темные очки пришлось нацепить. Пока гуляли, Кея несколько раз приняли за музыканта какой-то очень известной корейской группы, еле удалось отделаться. Окумура завел в небольшое, но довольно уютное кафе. — Здесь будет потише, мистер оппа. — Не ори, папуля. Иначе придется меня по частям собирать. Как я понимаю, тут особо не разбираются, достаточно просто быть симпатичным, чтобы заиметь фанклуб. — Это действует на весь мир, не на одну Корею. Кей взял меню, поднял очки на лоб, но хоть как приглядывайся и поворачивай — что корейский, что английский. Без разницы. Некодзава настаивала, конечно, на языковых курсах, но сериал нарушил большинство ее планов, чему Кей отчасти рад. В школе прозябать за учебниками и открывать мир с новой стороны может и было интересно. Уже не вспомнить. — Закажи мне сам какой-нибудь салат и сок. Лучше апельсиновый. — Может, выпьем чего покрепче? — Под твою ответственность. Мой менеджер расцарапает мне морду, если учует спиртное. — Не расцарапает, будь уверен, — Окумура подозвал официантку на ломаном английском объясняя ей заказ, но та хлопала глазами и тыкала ручкой в блокнот, делала вид, что записывает. Уж больно знакомы собранные в небрежный хвост упругие локоны и печально-услужливое выражение на лице. Официантка повернулась. Побледнела. — Ты… — произнесла на чистом токийском диалекте, том самом, которому с детства ее учил старик Фуджи. — Никки? — В чем дело? — заметался Окумура. Никки вдруг спрятала лицо за блокнотом и убежала. — Ничего. Старая знакомая. — Здесь? Кей пожал плечами. — Мир тесен, Окумура-сан. Он собрался позвать другую официантку, но Никки сама вернулась к столику, только с красными глазами и до ужаса фальшивой улыбкой. Записала заказ, поклонилась, кончики ее волос коснулись плеча Кея, до слуха донеслось: — Прости меня. — Давно простил, — Кей бросил так же тихо, поймав неоднозначно ревнивый взгляд старика, скрежетавшего зубами. Она скрылась из зала. — Не строй такое страшное лицо. — Иногда мне хочется избавиться от всех твоих «знакомых», клянусь. Первым в очереди стал бы тот фотограф. — Причем тут он? — Думаешь, я не понимаю? Я в курсе, что ты раньше был с ним, жил у него долгое время, и похоже, не спешишь расстаться. — Ошибаешься. Да, мы трахались и жили вместе — раньше. Сейчас-то я сижу напротив тебя. И будь уверен, все мои бывшие знакомые были бы непрочь с тобой разделаться самым изощренным способом. — Иногда я тебя ненавижу. Особенно твой язык. — Разве мой язык когда-то делал плохо? — Кей специально описал кончиком дугу по верхней губе. Окумура заерзал на стуле. — Давай сегодня поговорим серьезно. — Я всегда сама серьезность, Окумура-сан. — Прекрати, мы же договаривались. — Хорошо. Папуля. Правда, такое обращение не задает серьезный тон, знаешь ли. Позволь перед разговором отойти, а то вдруг обоссусь от напряжения. Сложно сдержаться. Окумура всегда забавно реагировал на невинные шутки, почти такие же невинные, как сам Кей. Так и хотелось ударить побольнее, раздавить, уничтожить и смотреть, как он мучается, корчится от унижения и забивается на самое дно. Со всеми, с кем когда-то спал, рано или поздно возникало это — острое желание окунуть человека в ту же грязь, в которой довелось побывать. Даже Юкио исключением не стал, а мог бы, если б хватило разума не трогать его. Не пуститься с ним в бега от палачей Мории из больницы, не ехать в Италию, никогда не спать с ним и не возвращаться, как бы тошно и одиноко ни было. Выходить Кей не торопился, впервые в жизни мыл руки так тщательно, что до мозолей недалеко. Никки выросла за спиной неожиданно, но, увидев ее в зеркале, оборачиваться Кей не стал. — Скучала? — Если честно, то да. Скучала и мучилась. Прости меня, Кей. — Забей. Мне стоит тебя поблагодарить. Кто знает, в какой мусорной яме я бы гнил, если б ты не продала меня тогда. Слезы стояли в ее глазах, но от них не замораживало, как слез Саюри или Неко-чан. Не такие уж они искренние. — Я рада. Действительно рада, — всхлипнула Никки, — что у тебя все сложилось. Ты стал… очень красивым. Как настоящая знаменитость. — Я и раньше был ничего. — Ты все еще… ну, понимаешь… — Шлюха? Не совсем. Я продаю себя на фотки и снимаюсь в кино. — В кино? Надеюсь, не в том, о котором я подумала. — Нет, не в порно. В самом обычном, как по телевизору. А ты как? Как брат? — Он скончался полгода назад. — Соболезную. — Не стоит. Я освободилась. Знаешь, каково мне было? Просто невыносимо. Одна, чужая страна, зарплата нищенская, я поначалу как ты, хотела пойти собой зарабатывать, но у меня не вышло, представляешь?.. Ужасно, правда? — Не мне судить. — Знал бы ты как я хочу в Японию, обратно… к Фуджи-сану. — Он мертв. — Вот как. — Не сильно Никки удивилась. Знала же, процентов девяносто девять, что знала и что Фуджи убили с ее подачи. — Да. По-самурайски покончил с собой сразу после твоего побега. У него ведь никого не осталось. — Зато мы остались друг у друга, правда? — она обняла со спины. — Я бы уехала. Будь моя воля, уехала бы, но мне не хватает, еле концы с концами свожу. Жизнь меня сурово наказала, Кей. Братик. Все же ты мой единственный братик, о тебе я думала все время, мучилась, раскаивалась, так сильно желала снова встретить, что мои молитвы оказались услышаны. Давай попробуем начать с нуля, а? Ты ведь не насовсем сюда приехал? Забери меня с собой обратно! Что хочешь для тебя сделаю… Пальцы скользнули под рубашку, длинные ногти вжались в кожу на животе. Кей больше видел, нежели чувствовал, тело не воспринимало потуги Никки возбудить. Она по-прежнему милая и тощая фигурка не лишена привлекательности, вполне можно трахнуть ее прямо на глазах Окумуры, показать ему, как надо делать, чтобы правильно удовлетворять — то, чего он уже не сможет сделать ни с Кеем, ни с кем-либо еще. Но слишком уж велико отвращение от ее поступка с Фуджи… — Клянусь, что угодно! — Никки прошипела на ухо, ее губы почти присосались к шее. — Хочешь, рабыней твоей стану. Буду готовить, убирать, стирать, отдаваться тебе за еду и крышу над головой… Пожалуйста, только помоги! Спаси меня из этого ада! — Я похож на службу спасения? — Кей выпутался из хватки, оказался теперь лицом не к отражению, а к самой Никки, усталой и жалкой, падшей ниже некуда. — Извини, сестренка, я не великий помощник, как ты, но так и быть, с меня щедрые чаевые. Под ее ядовитым взглядом Кей вернулся к столику. Там ждал еще один скорпион, хоть и без жала. — Ты долго, — Окумура указал взглядом на Никки, поправлявшую фартук. — Не переживайте, папуля, немного задержался. Подумаешь, выпустил чуть больше обычного. — Отбрось ненадолго свое ребячество, Кей. Интересно, Окумура старше Фуджи? Тому было пятьдесят или около того, из-за бороды и хмурого вида Кею он казался тогда если не самым старым жителем Токио, то точно самым старым в Кита. Окумура тоже не молодился, гордился сединой и лысеющей макушкой, но казался если не ровесником, то явно близким по возрасту к Фуджи. К Фуджи, который заботился лучше родителей… Который перематывал порезанные запястья, вытаскивал из петли и, на удивление, никогда не читал нотаций. Не требовал оплаты за жилье, еду и присмотр натурой, хотя мог бы, как делал Окумура, пока Кей ошивался у него. И никогда Фуджи не смотрел как потенциальный клиент. Никки принесла заказ, почти начала разливать по бокалам вино, как вдруг Окумура остановил ее и выхватил бутылку, решил выполнить почетную миссию сам и наполнил бокалы до краев. — Давай выпьем за тебя, Кей. Я рад нашей случайной встрече… пусть она не была столь романтичной, как мне бы хотелось, но с тобой я по-настоящему переродился. Осознал и принял себя. О тебе я почти ничего не знаю, вокруг твоей персоны вечно туман сплетен и домыслов, но моего жизненного опыта достаточно, чтобы разглядеть в тебе силу. Невероятную силу, с которой подвластно все. Я пал ее жертвой и ни о чем не жалею. За тебя! Кампай! Кей приподнял бокал в ответ, выпил до дна. Вино оказалось настолько слабым, кроме вкуса винограда ничем от воды не отличалось, не говоря о том, чтобы снизить хоть на толику градус напряжения. — Мы подошли к кульминации. — Кульминации чего? Сериала? — Наших отношений, Кей. — Никаких отношений не было, папочка. Мы просто занимали друг друга, потрахивались иногда, если, конечно, происходившее в постели можно вообще назвать трахом. Второй бокал ушел быстрее первого. Кей налил тоже до краев, но опять — ни черта, несмотря на пустой желудок. Под прожигающим взглядом Никки он положил руку на запястье Окумуры, погладил возле серебра часов. — Между нами ничего нет, кроме временного пользования. — Именно это я и хочу изменить, мой ангел, — старик достал из кармана бархатную коробочку, открыл. Внутри блестел золотой перстень с иероглифом «Уважение»— Окумура ведь не знал настоящего имени. — И что это? — Знак моей любви к тебе, Кей. Я слишком стар, чтобы распыляться на, как ты говоришь, временное пользование. Мне необходим преемник и в делах творческих, и в доме. Сильный, серьезный, способный… и очаровательный. Ты подходишь по всем параметрам. — А что же ваш сын? — Мы слишком разные, он никогда не поймет меня. — И вы считаете, я на его роль подхожу лучше. Верно, папуля? Нашелся источник его фетиша на подобное обращение. Комплекс отца, не сумевшего вложить в чадо собственные мозги. — Тебя это смущает? — Немного. Вы и раньше порывались меня усыновить, я помню, но… — Сейчас все иначе, Кей. Я признаю в тебе равного. — Равного? — Кей прокашлялся, сдерживая рвущееся цунами смеха. — В чем? О нет, папочка. Я лучше. Гораздо лучше по всем параметрам. И лишь потому что я снисходил до тебя, ты еще мог со мной трахаться. Окумура вытаращил глаза, зашлепал губами. Сказать ему было нечего. Кей выпил очередной бокал. Не брало. Не будь он слишком трезв, может, нашелся бы как выразиться мягче. «К черту! К черту их всех! Равного во мне увидели. Что ж вы не видели равного, когда швыряли под стол купюры и пинали под зад, пока я их подбирал? Что ж вы не видели равного, когда за волосы тягали, натягивая на свои хуи?» — Кей швырнул бокал на стол. Ничего, Никки приберет. Ей же не впервой убирать всякое. — Что ты несешь? — глухо промямлил Окумура. — Что ты несешь, Кей? Если бы не я… — Думаешь, не получил бы роль в твоем сериале? Велика проблема, получил бы в другом. Спасибо твоему особому кастингу, актерского мастерства во мне раскрылось явно больше, чем у всех заявленных участников. Что еще? Сел бы за травку? Отмазался бы. Ты же знаешь, у меня есть один о-о-очень действенный способ отмазаться, и для него необязательно красить губы. — Я могу обеспечить тебя… — Чем? — Чем угодно! — Проснись, папуля, я больше не мальчик, который готов отсосать за горячий рамен. По контрактам я получаю миллионы йен. Думаешь, я позарюсь на твои деньги? Побледневший Окумура схватился за сердце. — Все, папуля. Игра хороша в меру. Твои слова, между прочим. — Ты действительно хороший актер. Я всецело поверил в то, что ты ко мне неравнодушен, тебе хорошо со мной. И в то, что нас связывает нечто большее. — Знал я одного дурака, который думал так же. А вы, как и он, заведите собаку. Отличная замена нерадивому любовнику, правда? Кей встал, Окумура подпрыгнул на месте, схватил за рукав, толкнул бутылку. Та слетела со стола и со звоном разбилась прямо под ногами. — Дай мне шанс! — На сегодня раздача шансов закрыта. Пустите меня, Окумура-сан. — Папочка! Прошу, позволь мне навсегда остаться твоим папочкой! Подбежала Никки, извиняясь, насыпала соли на скатерть, уверяла, что сейчас же все уберет, просила пересесть за другой столик. Когда подняла глаза, Кей улыбнулся ей, до смерти испуганной. Наверное, ждала пощечины. Едва заметила Кея здесь, ждала возмездия, даже сейчас. Забыла, что ему плевать на всех вокруг. И на нее тоже. Отмахнувшись от Окумуры, Кей, окрыленный, вылетел прочь из кафе.***
— Съёмки перенесли, — доложила за завтраком Неко-чан. — Сегодня с чего? У нас же вроде как сроки. — Окумуре плохо стало. Говорят, вчера еле добрался до номера, вечером позвонил администратору, пожаловался на удушье. Врачи всю ночь к нему бегали. — Вот как… — Кей отодвинул подальше мерзкого вида мидии, взялся за мороженое. — Ты же полдня вчера с ним был. Ничего не заметил? — Нет. Неко-чан подозрительно прищурилась. Ничего не сказала, значит заметила, как дрогнуло лицо от неприятного укола совести. Кей же видел, что вчера Окумура белел на глазах от каждого его слова и дожимал, словно и рад оказался бы, если б старик скорчился и околел прямо у столика под ногами Никки. Но нет. Кей просто вывалил правду, не задумываясь над подачей. А старик Окумура оказался гораздо более хрупким, чем выглядел. День спасла Саюри, хоть и говорила в основном по видеосвязи со своей подругой и ее сыном, Кей шел вдоль торговых рядов с ней рядом, старался не попасть в кадр, несмотря на то, что Саюри несколько раз порывалась познакомить мальчишку с «самым чудесным актером-напарником». Стоило завершить разговор, Саюри тут же поникла, пошла вперед с миной разбуженного мертвеца, Кей еле остановил ее возле сувенирной лавки, набросив на голову кат. На ней шляпа смотрелась все равно что балетная пачка на якудза, зато, увидев отражение в зеркале, Саюри залилась звонким смехом. — Я думал, что совсем потерял тебя, — Кей вернул кат на место. — Как же тяжело с влюбленными женщинами. — Завидуйте молча, Кей-сан, — Саюри вдруг осеклась и пробормотала. — Извини. — За что? — Да так. Не подумав ляпнула. Потом вспомнила о твоем друге… — Брось. Если бы я постоянно мучил себя им, от такого самоедства и костей бы не осталось. Но она все равно еще раз извинилась. — Саюри-чан, тебе самой пора перестать терзаться прошлым. Скажи своей подруге как есть, легче же станет, даже если подружка тебя отошьет. — Легче? Думаешь, разрушить нашу дружбу легче? Так я хотя бы могу с ней общаться, могу быть с ней близка, знать, что она мне доверяет. То, что во мне — мои проблемы, не хочу выливать их на Токи, ей и без меня хватает в жизни неприятностей. Буду просто ждать, несмотря ни на что… Вдруг случится чудо, я получу от нее какой-нибудь намек и тогда признаюсь. Ждать, несмотря ни на что… Кей остановился. Он не воспринял эти слова всерьез, не осознал, что именно Юкио имел в виду, говоря это. Вот как. Вместо того, чтобы похоронить нечто, что он называл любовью, он продолжает взращивать ее в себе, позволяет ей пожирать душу, несмотря на то, что мосты прогорели до основания, общего пути у них нет и быть не может. Они не изменятся, и априори слишком разные, но продолжали упиваться друг другом. Секс конфликтов не решает, рано или поздно жизнь раскидала бы их по углам… или смерть… — Ты чего? — встряхнула Саюри. — Ничего. Думаю, что ты дура, раз добровольно упускаешь шанс сдвинуться с мертвой точки. В конце концов дай понять, что ничего страшного в отказе нет, и вашим отношениям незачем меняться. — Но в любом случае, после признания отношение изменится, хотим мы этого или нет! — У меня бы не изменилось. Не вижу чего-то особенного в признаниях. — А ты сам признавался хоть раз? Подловила. Фальшивое мурлыканье для клиентов не в счет. Искренне сказать кому-то о своих чувствах? Проще сделать сэппуку вдоль тела тупым лезвием: суть одна и та же, вывернуть всего себя наружу собственными руками. Один раз, всего один раз в жизни Кей был готов переступить эту черту, и то судьба распорядилась не в его пользу, Хикаро умер раньше. — Не признавался. В том и плюс, мне проще смотреть со стороны. А со стороны я вижу, что ты измучена, ты сама же перекручиваешь себя, Саюри. Изменится ее отношение? А разве это твои проблемы? Подумай о себе! Сколько еще ты протянешь, пока будешь везти эту ношу? Хоть раз в жизни подумай о себе, — Кей схватил ее за плечи, вовремя вспомнил, отдернул руки, Саюри неловко вскрикнула, обняла себя, будто порыв ледяного ветра коснулся кожи. — Ты… очень резко… — Извини. — Что-то не так? — Ничего. Просто вспомнил одного знакомого идиота, который поступает так же, как и ты. Добровольно обрекает себя на одиночество непонятно зачем. — Ты сейчас про себя, что ли? — Саюри поддразнила, прижала ладонь ко лбу Кея, останавливая покачивающуюся голову. — Готова поставить успех сериала на то, что ты имеешь в виду себя. Слишком на тебя похоже. В глубине души ты ждешь своего друга, который никогда не придет, и сознательно обрекаешь себя на одиночество. — Какое к черту одиночество? Вокруг меня вечно кто-нибудь ошивается. — Я не об этом. Ошивается или нет, а довериться некому. — Тебе. Неко-чан можно, если она в настроении. — Боже, ну как с тобой серьезно говорить?! — Саюри сняла лисью маску с витрины и приставила к лицу. В отличие от маски китсуне, ее раскрасили в золотой с черным, и она вычурно сияла на солнце блестящей подводкой возле прорезей для глаз. — Чем не лисенок? — довольная Саюри протянула продавцу наличные. — Дарю. Носи и помни: лисятам хорошо в парах. — Тебе самой не мешало бы об этом помнить, — Кей протянул ей похожую, с красно-золотой росписью. Простояв в очереди в лавке с едой, набрав даккочи, прошли в ближайший сквер, сели на лавку под навесом разросшегося каштана. Здесь другой мир, их никто не знал, их лиц не показывали на больших экранах, хотя пару раз Кей себя видел на электронных баннерах, но к счастью, никому не могло прийти на ум, что парень из японской рекламы мог шляться по дешевому базару в черт знает каких дебрях или сидеть под деревом на лавочке с куриным шашлычком в зубах. — Тебе не много? — Саюри сосчитала даккоти в «букете». — Тсс, пока Неко-чан не видит, в самый раз. Телефоны на удивление молчали. Один раз прислали в чате указание к вечеру на общий сбор, и все. Сообщение от Юкио Кей сам оставил без ответа. Какое ему дело, как Кей долетел и долетел ли вообще? После того спонтанного приезда, решил, что что-то изменится? Нет. Ничего особенного, общение вполне можно продолжить, написать, пусть и спустя половину заявленного путешествия, что все хорошо, но… Тяжело отвечать ему и получать новые сообщения, зная, что оно — прикрытие. Ложь куда более жестокая. Ложь, что они могут оставаться друзьями. — Может, ты и прав, — выдала вдруг Саюри. — В том, что даккоти надо было брать больше? — И в этом тоже. Но я про Токи. — Как сказать… Я судил со своей колокольни. Если честно, тяготит, когда видишь человека, страдающего без тебя. Но понимаешь, что с тобой ему будет только хуже. — М? — Ничего. — Все мужики такие, или ты один? Почему ты так боишься откровенного разговора? Если бы я хотела продать инфу журналистам, тебя давно бы порвали на сувениры, не думаешь? Кей усмехнулся. Дело не в этом, конечно, и он, и Саюри отлично понимали. Дело, наверное, в том, что любое доверие заканчивается предательством. — Я и подумать не могла, что когда-то откроюсь кому-то. Решила, что унесу любовь к Токи с собой в могилу. С тобой спонтанно получилось, я прочла о тебе в интервью и биографии, и осознала, что нам удастся понять друг друга. Насчет утечек была спокойна, в голову и не пришло, что ты мог бы как-то воспользоваться этим, ты не похож на тех, кто стремится очернить других. Я очень рада, что у меня появился такой друг, как ты, Кей. Искренностью принято отвечать на искренность. Кей улыбнулся. Впервые за долгое время кто-то стал рад такому другу, как он. — По мне, может, и не скажешь, Саюри-чан, но… Мне действительно нравится ломать людей. Не в буквальном смысле, просто… Все мы играем роли, все мы хотим показаться перед остальными кем-то, кем не являемся. А я люблю, когда люди показывают истинные лица. Будто прыщ вскрываешь, из него гной растекается по чистой коже, а что рубец останется — не думаешь, режешь по живому и наслаждаешься. Постепенно процесс мне наскучил, и с одним человеком я перегнул палку. Не знаю, как объяснить. Рядом с ним у меня сносит башню. С одной стороны, хочу видеть, как он корчится в муках, хочу, чтоб его потрепало, как меня в свое время. С другой… наоборот. Хочу защищать его, но первая мразь в списке, от кого его надо защищать, — я. Такая получается хрень. — Это ты о… — Герое. Юкио. Фотограф, если помнишь. Саюри кивнула. — А почему ты его героем зовешь? — Прицепилось. По первому иероглифу в имени. — Мило. Но почему ты уверен, что разрушаешь его? А если наоборот — помогаешь возродиться, получить новый опыт, м? — Не, это не про нас. Мы можем либо разобрать друг друга по кирпичикам, либо выбесить настолько, что бабахнет хлеще Фукусимы. — Но… он же тебе нравится? Немного подумав, Кей кивнул. Нравится. Нравится, как теплеет от его имени вместо прежней, привычной пустоты. Нравится, когда он смотрит, когда восхищается, когда направляет объектив и улыбается удачным кадрам… когда касается и говорит, несет свой бред о вечной любви, о том, что всегда будет ждать… Хоть сейчас садись в самолет, и плевать, что в полете будет плохо. — Мы с тобой и правда дураки, — заключила Саюри. И не поспоришь. Права на двести процентов. На следующий день съемки возобновили с раннего утра и до глубокой ночи. Еще через два дня завершились мучения Саюри, оставался Кей и еще несколько человек для завершающей песни и завершающего танца. Он репетировал перед зеркалом монолог, готовился отыграть лицом с первого дубля, чтобы не задерживаться рядом с Окумурой дольше отведенного рабочего времени. С танцевальной сценой дела обстояли хуже: попытки в синхронные движения проваливались, не начинаясь. Сложно оказалось запихнуть себя в рамки четких движений, подвластных не столько ритму музыки, сколько счету. В ночь перед отлетом не получалось заснуть. Кей закурил, выбрался на балкон. Окумура тоже не спал, в окне слабо светился ночник. Пришлось стать ближе к двери, чтобы, на случай, если он выползет на свой балкон, Кей быстро нырнул бы в номер, лишь бы не пересекаться. Телефон прозвенел: сообщение. Кей открыл мессенджер, улыбнулся. Плюс один стояло рядом с Саюри. И в самом конце, внизу висело так и оставшееся без ответа «Как долетел?» Пусть будет как будет, не стоит лезть к герою. Нужно дать ему себя забыть… Время же лечит. «И много ли забыл я сам?» — Кей отогнал от себя призрак Хикаро. Впервые отмахнулся от него. Открыл сообщение Саюри. «Я призналась! У меня получилось!» Во вложении ее фото, где подруга, с букетом в руках, целует ее в щеку. Следом прилетело еще одно: «Теперь твоя очередь поговорить с героем. Жду результатов!» — Иди ты на хрен, — буркнул Кей с улыбкой, набирая короткое «Поздравляю» в ответ. У него так не получится, слишком много ошибок сделано, второй раз не войти в одну и ту же реку, как бы того ни хотелось.***
В Интернете писали про того мужчину, что заезжал в парк за братом, Икиру нашел его профиль в социальных сетях, вернее группу, посвященную его творчеству. Режиссер того самого сериала, где снимается Кадзицу, и он действительно старше отца на одиннадцать лет. Целых одиннадцать лет. Что же Кадзицу забыл у него, зачем он с ним? Неужели они с самого начала сериала в подобных отношениях? А может и раньше. — Не понимаю. Все равно не понимаю. Кадзицу красивый, у него куча поклонниц, в школе невольно Икиру слышит о нем от девчонок. Да взять ту же Айюми! Ей до сих пор завидуют, что она побывала с Кадзицу на свидании, и счастье Икиру, что она не проговорилась об однокласснике-родственнике супермодели Кея, иначе несдобровать. Айюми который день не появлялась в школе. Широ вызывали к директору и вышел тот из кабинета еще злее. Икиру пришлось вызваться дежурить в библиотеку, лишь бы не пересекаться с ним и взглядом. В библиотеке тихо, почти никого, между стеллажами Икиру спрятался, открыл браузер в телефоне, еще раз просмотрел страничку сериала. Последний пост о скором возвращении актеров из Сеула и о премьере первой серии сегодня вечером по Фуджи-тв. Икиру вдруг вспомнил, как брат поддавался, приоткрывал рот, а тот старик готов был вылизать его всего, с головы до ног. Мерзко до дрожи в коленях. Икиру с трудом мог представить каково брату, но если бы… если бы он оказался на месте старика? Дышать стало трудно, под носом влажно. Икиру стер ладонью каплю — уставился на кровавый след. Опять давление, похоже. И внутри неладно. Он ничего не говорил родителям, но все чаще замечал, что его состояние нестабильно. Снова позволить им пичкать себя успокоительными — унизительно. Нет, хватит. Лучше уж захлебнуться текущей из носа кровью. Поцелуй. А ведь Кадзицу не раз целовался с партнершей и ее дублером, Кадзицу легко целовал Айюми, для него поцелуй будто ничего и не значит. Икиру так не смог бы ни с кем. Дать кому попало касаться губ? Нет уж. Если и позволил бы, то исключительно брату. Ему можно доверять. Можно было. После той сцены в парке он словно предал Икиру, сам того не ведая. Любопытство сподвигло набрать в поиске: «парень целует парня». Множество картинок, особенно из аниме и манги, высветилось по запросу. В том числе изображения древних гравюр. На них Икиру и нажал, прочитав: «Актеры Кабуки, игравшие женские роли, часто продавали себя знатным мужчинам…» Нашлось и видео, правда, скорее с косплеером, чем с актером. Тот раздвигал ягодицы, совал пальцы прямо в отверстие заднего прохода. Потом появился мужчина, лицо обрезано ракурсом камеры, видно только тело. Он протолкнул косплееру прямо туда свой толстый член. Актер выгнулся, застонал, Икиру чуть не стошнило, еле дотерпел до туалета. Заботливо приготовленное мамой бенто с ужасным звуком вывалилось изо рта. Неужели и брат… как тот актер… Икиру мог слышать о нем что угодно, но никак, никак не мог представить Кадзицу с кем-то в столь мерзком положении! Если секс представляет из себя нечто подобное, лучше умереть девственником. При одной мысли о Кадзицу в объятиях того старика, все горело от обиды. Он не должен… Ни с этим режиссером, ни с кем больше. Никто на свете не достоин касаться Кадзицу таким похабным образом! Голова раскалывалась. Нужно просто увидеться с братом, поговорить с ним, убедить и все станет на свои места. Икиру надеялся поговорить с Айюми, когда та вернется в школу, но ее будто подменили. Никаких записок, разговоров, совместных прогулок из клуба. Один раз Икиру поймал на себе ее взгляд — и по телу пронеслись неприятные мурашки. Если бы она могла убить взглядом, голова Икиру уже каталась бы по полу. Спрашивать в чем дело Икиру побоялся. Да и Айюми рассказала бы все, если бы дело было не в нем. Может, после нападок Широ она специально всех парней сторонится? Кадзицу написал, что у него скоро вылет, еще немного и он вернется в Токио. Хотел бы увидеться, но пока что не выходит. И к лучшему, Икиру сам еще метался между «мне будет противно» и «это же брат, и я ужасно соскучился». Вдруг, когда он обнимет, всплывет сцена, где руки режиссера гладят его торс, задирая футболку вверх. Вечером родители ушли в ресторан отмечать годовщину свадьбы. Икиру заперся у себя. Решил еще раз включить то видео, заставить себя смотреть. Заставить себя принять, что такое существует, каким бы гадким оно ни было. Кишки подбирались к горлу, но так активно, как в школе, не тошнило. Лишь сердце билось в груди как бешеное. Раздевшись догола и распустив волосы, Икиру посмотрел на себя в зеркало. «Принцесска!» — засмеялся в голове голос Широ. Может, не так уж плохо, что принцесска. Парень в том видео тоже не крупный. Икиру коснулся ключиц, провел от яремной впадины вертикальную черту, словно пытался разрезать плоть, натянутую на ребра. Не доходя до живота подвел палец к соску, чуть надавливая, оставляя на коже розоватый след. Он бледный, совсем не такой, как Кадзицу. В его коже, всегда горячей, словно концентрированное жидкое солнце. — Ах… — сорвалось, едва потер чувствительную розовую бусинку. Случайно, Икиру не контролировал себя. Другой рукой потер второй сосок, и от тяжелевшего живота по внутренностям разливалось приятное тепло. Хотелось большего. Разогнать температуру сильнее. Икиру лег, раздвинул ноги: стыдно, будто бежишь тайком стирать мокрую простынь. И сейчас, как бывало по утрам, член поднимался, чем сильнее он тер свое тело. Колени задрожали. Что если родители передумают, вернутся прямо сейчас? Не думать, не думать об этом. Только ощущения. Только он сам. Икиру смотрел на член, поглаживал его, не совсем твердого, зато сочившегося прозрачной жидкостью. Салфетки на столе, он успеет дотянуться, если что. Развернувшись на живот, Икиру поднялся на четвереньки, ягодицы раскрылись, воздух холодком мазнул по тому месту, что вечно скрывалось за куском ткани или пряталось в теплой воде в ванной. Ноги еле держали, все тело напряглось до предела. «Как же стыдно… Одному стыдно… Как можно делать что-то подобное с кем-то?» «Успокойся, малыш», — голос брата всегда приходил на помощь, когда Икиру сильно волновался. Теперь он не детский, а с бархатной хрипотцой, от которой шея покрывалась мурашками, а на коже словно оставался мягкий след его дыхания. Брат с ним. А когда он рядом, любое волнение становится пустяком. Икиру дотянулся запачканной в смазке рукой, погладил сжатые края ануса. Тяжело выдохнул, сосредоточился. Надо просунуть палец. Парень в видео делал это легко, но Икиру плохо себе представлял, да и не видел с себя сзади. Закрыл глаза, поддался ощущениям. Брат делал так же? Палец входил с трудом, неприятно, но не больно. Сжав зубы, боясь повторить стон, Икиру осторожно просовывал дальше, до второго сустава. Медленно вынул, сдавленно вскрикнув. Еще. Тем же путем, главное, осторожно. Член отозвался на ласку, затвердел, набух. Чем дольше и чаще Икиру повторял, тем больнее было себя сдерживать. Прижавшись щекой к простыни, Икиру сам не понял, как просунул в себя второй палец, а другой рукой дерганными движениями тер себя впереди. — Ка… Кадзи…цу-у-у-у… — с именем брата на губах кончил. В первый раз по-настоящему, до фейерверка в глазах. Сам не свой, Икиру добрался до салфеток, вытер себя, скатал и закинул в стиральную машинку испачканную простынь. Что-то неуловимо изменилось. Он сам еще не понял, что именно, но вместе со стыдом пришло ощущение совершенно другой реальности. Той, о которой он пока никому не скажет. Даже Кадзицу.