Сезон момиджи

      До выставки оставалось чуть больше двух недель, и Хисана принялась за работу. Маи не уставала бомбардировать её письмами и звонками, требуя, чтобы не позднее, чем через десять дней она закончила несколько акварелей.       Сезон момиджи шёл полным ходом, и Хисана практически поселилась в Уэно, попадая домой только для того, чтобы поспать. Природа дарила невероятные подарки в виде несильного, иногда порывистого, но теплого ветра, утренней прохлады и солнечной погоды, перемежающейся с внезапными, но короткими дождиками. Парк был заполнен большим количеством туристов и отпускников, рвущихся насладиться прекрасным сезоном, но это не помешало Хисане увидеть то, что ей было нужно: алые, всех оттенков красного, вплоть до бордового и коричневого, клёны на ветру; мостик через пруд, усеянный каплями дождя; беседка в опавших листьях; прохожие, прячущиеся под прозрачными зонтами на фоне пылающих деревьев; девочка на роликах, бегущая по асфальтовой дорожке в венке из кленовых листьев, растрёпанная и счастливая. Наброски рождались один за другим, – Хисане только оставалось довести их до ума. Но отведённое ей время подходило к концу, а она так и не могла придумать завершающую, самую основную из этих картин. Нет, того, что уже написано, было вполне достаточно, но Хисане казалось, что она должна найти и выразить что-то важное, как бы сделать завершающий аккорд, поймать нечто ускользающее, утекающее, словно песок сквозь пальцы.       Со дня концерта самурая она больше не видела. Но каждую ночь этих пролетевших дней любимого сезона Хисана, падая и засыпая от усталости практически сразу, без сновидений, под утро обязательно видела реальный и яркий кусочек словно какой-то другой своей жизни, будто из незнакомого фильма со своим участием. Они были разрозненными, не связанными между собой, но тем не менее оставляли после себя чувство чего-то цельного, – такого, что Хисана никак не могла собрать в единую картину. Незнакомец то появлялся и был участником сна, то нет, но его незримое присутствие где-то рядом всегда было явно. Когда Хисана просыпалась и, наскоро приведя себя в порядок, ехала рисовать, то периодически ловила себя на мысли, что живёт какой-то двойной жизнью: дневной и ночной, – и точно не может сказать, какая из них реальнее. Ночные события, в которых всё было ярко и свежо, никак не перекликались с реальностью, но исчезать никуда не собирались, бередя душу, впечатываясь в память, потому что самым важным в этих снах оставалось ощущение невероятного единения и близости, поутру рассеивающихся, как дым.       Днём и до позднего вечера Хисана работала, как одержимая, стараясь успеть и не подвести Маи, но ей самой такой темп работы теперь был только в радость. Эти две недели сезона пролетели незаметно, он заканчивался. Клены полыхали ярким ковром, от нежно-жёлтого, солнечного, до красного и тёмно-бордового. Ещё пара-тройка дней, и всё это великолепие, услаждающее глаз, будет лежать на земле, напоминая о бренности, суетности жизни и быстротечности времени. Но сейчас Хисана не уставала восхищаться буйством красок, мягкостью и теплом наступившей осени, дарившей удивительное настроение – смеси грусти, радости и ожидания.       В перерывах Хисана отдыхала на лавочке возле пруда, который был виден сквозь деревья, и сейчас был усыпан кленовыми листьями так, что поверхность напоминала пестрый платок, окаймлённый красной бахромой. Хисана тут же поймала себя на мысли, что было бы хорошо запечатлеть именно это разноцветное колышущееся на поверхности пруда чудо, оттенённое багрянцем ещё не опавших клёнов. Она подобралась к пруду ближе, выбрала подходящее место и принялась за работу, радуясь, что и штрихи карандаша, и мазки кисти ложатся как нужно, а оттенки подбираются очень точно. Через некоторое время, написав почти половину картины и оторвавшись, она поняла: чего-то в работе явно не хватает. Прищурившись, сожалея, что не может ухватить это «что-то», Хисана снова бросила взгляд на поверхность пруда… и тут увидела своего самурая. Он стоял в нескольких шагах от воды, глядя на застывшую разноцветную листву на ней, и в тихом шелесте опадающих красных листьев был недвижим и казался застывшим во времени. Одна рука легко и привычно лежала на рукояти катаны, в опущенной он держал маленький резной лист каэдэ. Он не обернулся к ней, не пошевелился, и тут Хисана поняла: это именно то, чего так не хватало её картине! Она схватила карандаш и кисти, боясь, что самурай исчезнет, а она ничего не успеет запечатлеть. Но он продолжал стоять, листья – тихо падать, и вокруг словно всё застыло, давая Хисане возможность сосредоточиться на работе. Вдохновение захватило её, штрих за штрихом, а потом мазок за мазком картина завершалась.       Когда Хисана в радостном волнении поняла, что почти закончила и остались сущие мелочи, она посмотрела на рисунок, удивляясь, что это вышло из-под её руки: картина дарила ощущение прекрасного, вечного, незыблемого и того самого ускользающего, которое Хисана так хотела поймать. Она неверяще оглядела её и снова взглянула на самурая. Он стоял там же, но теперь смотрел прямо на неё. Это был пронизывающий, ошеломляющий по силе и очень противоречивый взгляд: он притягивал и отталкивал одновременно. И Хисана растерялась. Ей хотелось обратиться к нему, поблагодарить, поговорить с ним, в конце концов, но взгляд останавливал и заставлял молчать.       «Бьякуя», - хотелось позвать ей, но сейчас Хисана была совершенно не уверена, что это его имя. Да и как назвать по имени того, кого видишь наяву второй раз в жизни? Она просто не могла – так и замерла, прижав кончики пальцев к губам и не дав с них сорваться ни единому слову. И тут увидела, как холодное и неприступное выражение его лица смягчилось, уголки губ чуть тронула улыбка, а глаза посмотрели ласково и грустно, словно прощаясь. С абсолютной точностью Хисана поняла в этот момент, что самурай и её незнакомец из сна – это один и тот же человек.       Вдалеке послышались шаги и громкий разговор, который словно щелчком разрушил тишину и невидимую стену вокруг. Хисана вздрогнула, отвела взгляд, неуверенно поправила волосы и снова посмотрела на то место, где стоял самурай. Никого не было. Ни одного человека поблизости, кроме тех, кто появился в конце короткой аллеи. Он исчез, словно растворился, как и в прошлый раз. И Хисана почувствовала, как из глаз безо всякого предупреждения полились слёзы.       Просидев в парке почти до заката, Хисана попыталась успокоиться и понять: что вообще произошло? Может быть с ней, Хисаной, действительно что-то не в порядке? Но вот он, реальный мир – это подтверждала почти завершённая картина, которую она держала в руках. А самурай снова исчез, будто его и вовсе не было. Она сделала что-то не так? Почему он не появлялся столько времени, а явился именно сейчас, как будто нарочно помогая завершить картину, и потом исчез со странной улыбкой, от которой у Хисаны зашлось сердце? Это было так реально, так по-настоящему, словно он вот так попрощался…       За две недели, пока её параллельные жизни – день и ночь, явь и сны – не пересекались, Хисана почти успокоилась. Но сейчас внутри снова всколыхнулись сомнения и тревога, к которым в изрядной доле примешивались горечь и боль потери. Очень знакомые, словно она уже ощущала их когда-то. Но реальность требовала признать, что таким странностям в жизни нормального человека вообще не место.       «Ты точно сходишь с ума».       Не в силах мыслить здраво, так ни в чём не разобравшись, чувствуя себя опустошенной, Хисана отправилась домой. А дома, решив, что не в состоянии ничего поделать с происходящим и разгадать подобные загадки, вернулась к необходимым делам: позвонила Маи, чтобы договориться о встрече или приезде, чтобы отобрать подходящие для выставки картины.       Подруга страшно обрадовалась, приказала ей не двигаться с места, так как она находится недалеко и сейчас сама заедет к ней. Приехав и даже отказавшись поесть, Маи сразу взялась за дело, пересмотрела все готовые работы, а также наброски и зарисовки. Она отобрала четыре картины, и, посмотрев на почти законченный пейзаж с фигурой самурая, сказала, что не уедет от неё, пока Хисана его не завершит.       - Знаешь, подруга, может он – твоя личная фантазия, - выразительно глянула на неё Маи после вытрясенного из Хисаны довольно бессвязного рассказа о встрече возле пруда. – Но то, что он вернул тебя к жизни, – совершенно очевидно. Так что он вполне заслуживает того, чтобы красоваться на нашей выставке, - решительно сказала Маи и пошла готовить ужин, договариваться с устроителями выставки, предупредить мужа, что не приедет, – короче, занимаясь кучей одновременных и важных дел, давая Хисане возможность дописать картину.       Хисана закончила её довольно быстро, несмотря на то, что перед глазами то и дело возникал брошенный на прощанье взгляд самурая, переворачивающий всё внутри до слёз и дрожащих пальцев.       «Так нельзя, просто нельзя и ты это знаешь», - твердила она себе, но попробуй докажи что-то сердцу, даже если разум полностью в своём праве.       До выставки оставалась всего несколько дней, и на следующий день Маи потащила её подбирать подходящие рамы для картин, присмотреть места с нужным освещением в выставочном зале и прочая и прочая. Дни прошли в сплошной беготне и легкой, а иногда и довольно сильной нервозности, спорах, сборах и прочей мишуре, сопровождающей любую подготовку к важному событию. Времени вспоминать или думать о постороннем у Хисаны не было, разве только по ночам, в которых стало невозможно пусто и холодно – снов она теперь не видела. Самурай не появлялся, и ощущение его незримого присутствия тоже пропало с того самого дня, как она рисовала его в Уэно – теперь, с его исчезновением Хисана поняла, что это было именно его присутствие. В ночь перед открытием выставки Хисане, измученной версиями, предположениями, сомнениями в собственном разуме и борьбой между чувствами, ощущениями и реальной действительностью, думалось, что, может быть, ей всё это только показалось и вообще изначально привиделось? Или она всё себе придумала?       «О чём ты вообще думаешь, Хисана? Определись уже, явь тебе нужна или фантазии», - устало твердила она себе. Заснуть в эту ночь она смогла лишь под утро, на каких-то полчаса.       Открытие выставки в небольшом, но уютном и светлом зале выставочного центра академии искусств, прошло для Хисаны более-менее спокойно, учитывая, что Маи была рядом и одним из спонсоров была фирма, в которой работал её муж. Он и Юу Томору присутствовали на церемонии открытия. Они поговорили немного, Томору-сан выразил восхищение её картинами, и Хисана снова испытала то двоякое чувство: спокойной уверенности и непонятого дискомфорта рядом с ним.       Сама же выставка длиною в неделю прошла довольно успешно: посетителей приходило много даже в будние дни, книга отзывов была заполнена до отказа. Хисане, так же как и Маи, приходилось присутствовать на ней всю неделю, разговаривать с организаторами, спонсорами, журналистами, а также с простыми посетителями и даже школьниками, пишущими заметки, желающими познакомиться с художницами лично. Заинтересовался работами Маи и Хисаны журнал «Искусство сегодня» и предложил дать интервью для статьи в следующем номере. Успех свалился как-то неожиданно, Маи радовалась, а Хисана чувствовала себя слишком уставшей, чтобы правильно реагировать на происходящее. Тем не менее, когда Маи напомнила ей, что в будущее воскресенье они снова встречаются и ужинают вместе с Томору, Хисана только согласно кивнула, чтобы подруга не заподозрила, как тяжело для неё исчезновение другой, ночной жизни и её самурая, который за всю прошедшую неделю выставки так и не появился. Ни в реальности, ни во снах.       В воскресенье, в ожидании Маи стоя у окна, за которым уже бушевал ветер поздней осени, смахнувший за прошедшую неделю весь разноцветный покров с деревьев, Хисана решила, что с выдуманным, хоть и ставшим до боли близким, «её» самураем пора попрощаться. Тем более, что он сам её оставил.       В горах осенних — клен такой прекрасный,       Густа листва ветвей — дороги не найти!..       Где ты блуждаешь там? —       Ищу тебя напрасно:       Мне неизвестны горные пути…       «Всё к лучшему», - твердил разум. И Хисана не могла не согласиться с его правотой. К приходу Маи она уже была одета и собрана и встретила подругу с таким решительным выражением на лице, что та не на шутку встревожилась. Но Хисана заверила её: всё совершенно в порядке и она просто волнуется перед свиданием.       Сложив руки на коленях, Хисана внимательно слушала, изредка задавая нужные и правильные вопросы, подталкивающие и направляющие рассказчика в нужную сторону, делавшую беседу плавной и интересной для всех. Томору-сан был общительным, уверенным и респектабельным, без заносчивости и снобизма, так часто встречающихся у успешных людей, и вызывал у Хисаны хоть и не слишком сильный, но искренний интерес, и она не хотела обидеть его невниманием. Но чем дальше, тем больше она чувствовала себя чрезмерно уставшей, тем сильнее хотелось отключиться от всего и просто посидеть в тишине. И вот сейчас ей больше всего хотелось покоя или уединения вместе с карандашом и любимой музыкой – предыдущая неделя была трудной, как и весь месяц в целом.       - А Вы, кажется, не совсем здесь, Хисана-сан? – негромко спросил Томору, наклоняясь к ней, и Хисана смутилась и вспыхнула – она всё же выпала из действительности. Ужас, как неловко и стыдно.       - Простите меня, я сегодня немного рассеяна.       - С ней такое часто случается, Томору, не обращай внимания, – Маи выразительно посмотрела на неё. Хисана вспомнила, как решительно была настроена дома, и попыталась встряхнуться - как же нехорошо поставить очень милого и внимательного мужчину в такое положение.       - Да, я знаю, со мной скучно, - грустно улыбнулся тот, явно подыгрывая и призывая перевести всё в шутку.       - Вовсе нет! – от стыда Хисана сгорала под выразительно-гневным взглядом Маи, но попыталась быть искренней и серьёзной: – Международная торговля, сотрудничество с другими странами, поездки за рубеж – это всё очень интересно! Я бы хотела побывать заграницей, - мягко улыбнулась, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию и подбодрить молодого человека.       - У вас удивительная улыбка, Хисана-сан. Почему вы так редко улыбаетесь?       А вот к неожиданному комплименту готова она не была. Или это был не комплимент? Хисана промолчала, не зная, как реагировать.       - Ой, Томору, а расскажи про последнюю выставку, которую ты посетил в Нью-Йорке! – перебила Маи, выразительно дернув бровью в сторону подруги.       «Ох, кажется, мне от неё достанется потом за плохое поведение», - подумала Хисана и снова, незаметно для себя, погрузилась в созерцание окружающей обстановки, ненадолго возвращаясь взглядом к рассказчику, чтобы Томору-сан не счел, что он совсем не интересен и скучен.       Руки нетерпеливо зудели желанием схватить карандаш. Она уже видела возможные наброски: вон того старика с красивым гладким черепом и аккуратной ухоженной бородой или той красавицы-гейши в ярком кимоно. И тут ей показалось, что сквозь стеклянные двери, ведущие в холл, она увидела самурая. Хисана на мгновение задохнулась.       - Куда ты смотришь? Очнись, – тихо прошипела Маи, толкнув её под столом ногой. Но Хисана не отреагировала. Несколько секунд она боролась сама с собой, но одна только мысль о том, что она сможет увидеть его, победила.       - Прошу прощения, я сейчас, – Хисана быстро выскочила из зала в небольшой холл.       Он был пуст. На улице тоже никого не было. Томору-сан, вышедший за ней, услышав: «Простите, мне просто показалось», - понял всё правильно и отвёз её домой. По дороге в машине они молчали. Хисане было неудобно за испорченный вечер. Томору-сан принял её вежливые извинения, но тоже замолчал. В машине повисла неловкость, сопровождавшая их до самой двери подъезда. Возле неё Хисана обернулась:       - Ещё раз простите меня, Томору-сан, сама не знаю, что со мной происходит. Наверное, я просто устала.       - Ничего, я всё понимаю. Вам нужно время?       - Время?..       - Чтобы Вы привыкли ко мне.       - Возможно, да… Нет… Вы удивительный, заботливый и очень хороший, но…       - Но Вы не готовы. Я знал это, просто понадеялся… Поторопился. Я буду ждать, Хисана-сан. Я очень терпеливый. Подумайте ещё раз, хорошо?       - Спасибо Вам. И простите меня, - искренне поблагодарила Хисана, поклонившись, и скрылась за дверью подъезда. В душе был полный разгром. Войдя в квартиру она сползла по двери на пол и разрыдалась. Её сердце рвалось на части и тянулось к призрачному, нереальному, несуществующему и не принимало живого, во многих отношениях замечательного, умного и заинтересованного в ней человека.       Обхватив ноги руками и уткнувшись в колени, Хисана рыдала долго. Ей казалось, что она сейчас оплакивает всё: гибель Рена, отвергнутого Томору-сана, «своего» ушедшего самурая и бестолковую и какую-то несложившуюся жизнь. Когда слезы кончились, Хисана ещё некоторое время просидела на полу, глядя в темноту, потом добрела до постели и забылась сном без сновидений.       Проснувшись утром, ещё до того, как открыть глаза, Хисана поняла, что не хочет абсолютно ничего – ни шевелиться, ни вставать, ни думать. Ей чересчур хорошо было знакомо такое состояние, но теперь причины были другими. Слишком жестоко было разочарование и окончательное осознание, что её самурай действительно оставил её. Слишком стыдно было, что она причинила боль Томору-сан. Но поделать ни с тем, ни с другим Хисана ничего не могла. И возвращаться к пропасти отчаяния она совершенно не хотела.       - И что это ты нюни распустила? Вставай! – воспоминания о Маи и её неуёмной энергии заставили Хисану подняться и отправиться в ванну. Но когда она увидела в зеркале бледное лицо с синяками под глазами, то чуть не отшатнулась. Пора было заняться собой. Она решительно встряхнулась и, чтобы доказать самой себе серьёзность своих намерений, залезла в контрастный душ. А после заставила себя приготовить и съесть завтрак. Всё это отняло порядком сил, и допивая на кухне зелёный чай с лимоном и жасмином, Хисана подумала, что ей нужна прогулка. То, что было вчера, осталось во вчерашнем дне. Кажется, теперь было самое время подвести итоги, сделать выводы и решить, что делать дальше. На улице шёл дождь, но именно такая погода и была ей нужна сейчас. Хисана натянула свитер с высоким горлышком под прозрачный непромокаемый плащ – некогда любимую одежду для зарисовок в непогоду, и подхватила большой прозрачный зонт-трость. Сейчас всё это оказалось очень кстати.       Она шла вдоль своей улочки в ближайший сквер, мимо домов, магазинчиков и пустых кафе, и наслаждалась влажным, словно морским, воздухом и почти полным отсутствием прохожих. Она дошла быстро и снова порадовалась, что в сквере никого нет, принялась бродить от дерева к дереву, перепрыгивать лужи и вглядываться в пелену дождя. Мокрая листва уже не шуршала под ногами, капли шлепали по асфальту, взбивая большие пузыри – похоже, дождь зарядил надолго. И это было хорошо, потому что в дождь ей думалось лучше всего.       Нет, она не жалела, что отказала Томору-сан, – незачем давать человеку ложную надежду, если в сердце и душе раздрай. Она не жалела, что выбежала из ресторана искать своего самурая – в конце концов таким образом она поняла, что сны и встречи с ним значили для неё слишком много. Гораздо больше, чем Хисана хотела бы. И сейчас она пришла к выводу, что жалеет только о том, что нежданно-негаданная сказка, начавшаяся в сезон момиджи, вместе с сезоном и закончилась. Всё было как-то слишком волшебно, странно и абсолютно нереально. Это было наваждение, сон, и он прошёл. Где-то под рёбрами ныла пустота, но с другой стороны, сумасшествие завершилось, что тоже было по-своему неплохо. А ещё Хисана внезапно осознала: она больше не винит себя в смерти Рена и отпустила его. Выходило, что её жизнь, наконец, сдвинулась с мёртвой и застывшей точки. А вот это было уже достижение. Получалось, что её самурай, ворвавшийся в сознание и жизнь безумным вихрем, словно вымел оттуда всё лишнее и ненужное. И пусть он исчез, оставив после себя только картины и желание рисовать, зато теперь у Хисаны появилась возможность идти дальше. Самое время начать всё сначала.