«Смолк молот ныне...»

Неделю спустя, когда Маэдрос взбивал тесто на своей тесной кухоньке, раздалось четыре удара в дверь; отрывистые и громкие, они звучали крайне настойчиво. Он выругался себе под нос. Вытерев руки о грязный обрывок ткани, он распахнул двери. И моргнул. — Элронд? — он был так смущен, что забыл пригласить его в дом. Был самый рассвет; россыпь звёзд всё еще мерцала на небосклоне. Лицо Элронда было лишено красок. Он провел руками по волосам и несколько раз глубоко вздохнул. — Нам нужно поговорить. И выпить. Сам Маэдрос тоже был далеко не в настроении. Он волновался о Маглоре, и становился все более раздраженным в отношении Валар. За последние несколько дней его снедали беспокойство и бессонница; он даже не стелил постель и ни разу не взглянул на письма, подсунутые ему под дверь. — Не слишком ли рано для того, чтобы пить? — спросил он, надеясь, что это не будет принято за очередное оскорбление эльфийской сущности. Тошнота водоворотом скручивалась внутри, и он боролся с желанием поднести руку ко рту. — Потому что я не могу говорить без того, что смогло бы спутать мой разум, и ты… — Элронд несколько раз немо зашевелил губами, но тут же затряс головой. — Хотя, знаешь, не пей. Но пойдем со мной в трактир. «Прыгающая Ящерица». Маэдрос съежился, услышав название. — Это около получаса пути отсюда, — продолжал Элронд, игнорируя реакцию Маэдроса. Он шаркнул ногой и сунул свою книгу в сумку. — Давай выйдем сейчас же. Небо затянулось тучами как только они спустились по белым улицам. Маэдрос чувствовал себя странно, как если бы он плыл во сне; высокие колонны и дороги с высаженными вдоль цветущими вишнями никак не трогали его. Он силился хотя бы разозлиться, но не мог. Тогда он попытался почувствовать себя счастливым, и вновь потерпел неудачу. Единственным, что он чувствовал, была смутная, ноющая горечь и тревога. К тому времени, как они добрались до трактира, холодная, жалкая морось дождя застучала по крышам. Они нырнули в арочный проход и, поприветствовав хозяина трактира, устроились за столом, расположенным в удобной нише. Незажжённая лампа висела над решетчатым окном. Элронд заказал стакан белого вина, и погрузился в молчание, постукивая пальцами по щеке. Маэдрос откинулся на спинку кресла, скрестив руки, и огляделся. Здесь было еще совсем немного народу, и все они возились с завтраком и неспешно переговаривались сонными голосами. Он сморщился, когда группа молодых Нолдор, сидящих у барной стойки, затянула песню: что-то о кошке и скрипке. И ложках. И корове. Маэдрос решил, что ему необходимо полностью уткнуться в свою чашу, чтобы хоть как-то перенести эту песню. Жизнерадостный разносчик в запятнанном фартуке принес Элрондово вино, вместе с тарелкой соленого арахиса. — Полегче, — сказал Маэдрос, смятенный тем, как Элронд за раз опустошил свой бокал. Подобные плохие привычки в употреблении алкоголя беспокоили его; они напоминали ему о неконтролируемости, о неспособности удержать свою жизнь в своих же руках. Увидев такого Элронда, он встревожился больше, чем хотел бы признать. Разве стал бы его приемный сын пить, будучи расстроенным? Нет. Маэдрос мотнул головой. У Элронда было слишком сильное чувство самосохранения — и чувство ответственности перед другими — чтобы вот так броситься в пьянство. Если бы Элронд посчитал что-то глупым с самого начала, он бы избегал этого. Элронд поставил свой бокал, его лоб прорезали глубокие морщины. Он заерзал, посмотрел в потолок, затем на стол. Тогда он подтянул к себе тарелку с арахисом, нахмурился и оттолкнул её в сторону. Крупные капли дождя скользили по окну. Маэдрос чистил ноги от мнимой грязи. — Не торопись. — Маглор. Маэдрос поднял взгляд на Элронда. — Маглор будет воскрешен, — наконец справился Элронд, его огорченный тон звучал подозрительно. Маэдрос моргнул и замер. Звуки грохочущих тарелок, звон столовых приборов и смех, казалось, слились воедино и звучали как будто издалека. Он не был уверен, чувствовал ли он себя облегченным или же оскорбленным. — Почему ты получил эту новость прежде меня? — спросил он недоуменно. — Я не знаю, — беспомощно сказал Элронд. Он вцепился пальцами в ниточку на рукаве, — Я думаю, официальную весть Валар разослали только знатным лордам и леди Валинора; но сказать по правде, я думаю, что они послали его и тебе, но ты не видел его. Я узнал только прошлой ночью; видимо, сообщение было доставлено тем утром. Маэдрос сделал длинный, глубокий вдох, чтобы успокоить тяжело стучащее сердце, и ущипнул переносицу. — Пара писем была доставлена мне вчера, но я думал, что они были от Матери или же от тебя; я просто бросил их на стол и даже не посмотрел на печати. Я думал — я был уверен, что Валар пошлют Эонвэ сообщить подобные новости, — волна горечи прошла через его грудь. — Когда они воскресят его? — Через две недели, — Элронд прочистил горло. Он сделал еще один глоток из своего бокала. Его рука дрожала. Он уперся подбородком в ладонь, закрыл рот и уставился на расплывчатое пятно за плечами Маэдроса; глаза его засветились. Кто-то на другом конце комнаты горланил песню, сопровождаемый хриплыми приветствиями и стучащими по столам кулаками. Маэдрос спокойно ждал, пока Элронд продолжит. Он знал, что если заговорит первым, то Элронд может рассердиться и даже занервничать. В конце концов Элронд сглотнул, помассировал лоб и пробормотал: — Он может не помнить всего. Мысли Маэдроса постепенно запнулись. Идея этого была настолько смехотворной, настолько невероятной, что она не сразу осела в его мозгу. — Что? — Это…сложно, — сказал Элронд, пытаясь пробормотать слова. Он делал неясные жесты руками и продолжал качать головой. — Когда Глорфиндель был воскрешен, он даже не помнил, как говорить. Постепенно, он начал возвращать все свои воспоминания; это заняло добрых четыре месяца. Он все еще не уверен, что вернул их все, — он провел рукой по волосам, и его пальцы блестели от пота. — Бывает, он встречает кого-то, кто вызывает иные воспоминания, — он взглянул на посмурневшего Маэдроса. Маэдрос некоторое время молчал. Вдруг, он понял, почему Элронд привел его сюда, и не расположился с ним в отдельной комнате; здесь не могло быть никаких всплесков и споров без привлечения внимания. Точно, Элронд хотел сохранить спокойствие и цивилизованность, без насилия. Когда туман в его голове начал рассеиваться, Маэдрос произнес: — Значит, это будет сродни заботе о младенце. — Не обязательно. У всех по-разному, из того, что я видел и читал. Он может помнить всё, а может — многое. — Наша удача слишком скудна, чтобы такое случилось, — сказал Маэдрос, массируя виски. — Между братоубийствами, войнами и пытками… прости меня, если я не думаю, что Маглор будет совершенно нормален. Элронд наклонился вперед, теперь он выглядел более уверенным в себе. — Он не будет абсолютно нормальным в любом случае. Мы даже не знаем, будет ли он благодарен за это. Давай не будем спешить с выводами. — Он мой брат, — огрызнулся Маэдрос. — Это совершенно нормально, что я спешу с выводами. Элронд опустил взгляд, выглядя уязвленным. Маэдрос сразу же ощутил вину перед ним, и проклял себя за несдержанность языка. Его собственная боль не была поводом для того, чтобы причинять её другим. — Прости меня, — сказал он мягко, — Я всего лишь… — он вздохнул и потер глаза, не подобрав слов. Весь неподъемный груз ситуации, казалось, обрушился на него. Его плечи тяжело опустились. Он чувствовал себя утомленным, словно он поднялся на холм, не останавливаясь ни ради отдыха, ни ради еды. — У меня тоже был брат, — сказал Элронд. — Я понимаю твое беспокойство, пусть и не полностью, — затем он посмотрел на Маэдроса, спокойствие, но и стальная уверенность были в его взгляде. — Но я чувствую, что лучше бы нам оставаться спокойными; от паники не будет никакого толку, как и от глаз, ослепленных слезами. — Он нахмурился, и снова повернул свой взгляд на него. — Я пролил достаточно слез в своей жизни, и не хочу проливать их вновь. — Плач может быть неизбежен, — сказал Маэдрос, пусть и не пытался спорить. — Но сердце мое говорит, что ты прав. Легкая улыбка тронула губы Элронда, и Маэдрос почувствовал, что груз с плеч куда-то пропал. — Я надеюсь, что так, — произнес Элронд. Он перевел взгляд на вид за окном. — Мы должны идти. Келебриан ждет меня дома. Никто из них не сдвинулся с места. Кто-то в гостинице запел песню, и к нему присоединилось несколько парочек. Маэдрос мог притвориться, что Древа все еще сияют на Таникветиль, и что он только что пришел в трактир, чтобы поесть и посмеяться. А в какой-то момент, кто-то вытащил Маглора в центр комнаты и весело потребовал от него песню. — Наверное, — сказал Элронд вдруг, возвратив Маэдроса из грёз, — это не то место, чтобы говорить это… но я хочу видеть тебя счастливым. Маэдрос выгнул бровь, наполовину позабавленный, наполовину смущенный. — Возможно, ты думаешь, что ты не заслужил снова быть счастливым, — продолжал Элронд. Он закружил остатки вина в бокале, которое подмигивало на свету. — Но и быть несчастливым не изменит ничего. Это не вернет мертвых к жизни, не возродит павших королевств. И…и ты не злой. Маэдрос издал лающий, горький смех. — Ты убивал, и это непростительно. И никакое время, проведенное в Мандосе или в какой-либо тюрьме не компенсирует ни одной забранной невинной жизни. Но и ты не находил удовольствия в убийствах, и предотвращал их, когда считал, что можешь. — Элронд потер подбородок. — И мои собственные руки не так уж незапятнанны. — Ты убивал только Орков. — Они все еще живые, разумные существа. Им промывают мозги или же заставляют думать определенным образом; я не уверен, каким. Но их убийство — не невинный поступок. — Достаточно ли неуместно сейчас сказать, что я горжусь тобой? Элронд улыбнулся. Но его глаза были грустными и пустыми. — Достаточно. И я собой не горжусь. — Маглор был бы не слишком счастлив, услышав это. — Он и не услышит, — сказал Элронд таким тоном, что никто не осмелился бы спорить. Маэдрос мрачно усмехнулся и приложил палец к губам. Это было похоже на формальное соглашение между двумя мальчиками, которые только-только подружились. *** После своего повторного воплощения, Маэдрос приложил усилие, чтобы не избегать матери. Он навестил её одним туманным утром, перетерпел её поцелуи и попробовал заговорить, помимо извинений и попыток объясниться. Он ел хлеб, что она приготовила, и натягивал на лицо улыбку. Всё, чего он хотел — это пойти домой, укутаться в одеяло и предаваться переживаниям о Маглоре. Он чувствовал себя ужасно из-за того, что притворялся наслаждающимся; он сделал матери чай и предложил помассировать ей плечи, как он делал это, когда был молод и носил яркие одежды. Их следующая встреча произошла на второй же день после разговора с Элрондом в трактире, она держала в руках письмо от Валар; конверт был идентичен тому, что получил сам Маэдрос. Они сидели на скрипучих сосновых стульях на её балконе, откуда открывался вид на сад и на окружающее его пространство. Серебряный туман, смягченный водянистым солнечным светом, висел над бесконечными равнинами. Маэдрос поставил локти на колени. Он не хотел знать о судьбе Маглора без матери рядом; эта идея казалась неприличной и непристойной. — Я хочу, чтобы ты открыла его; если только ты не предпочтешь, чтобы это сделал я, — он боялся содержимого, и всё же отчаянно хотел узнать его. Нерданэль нахмурилась, посмотрев на конверт. Непослушный локон волос скользнул вперед и легким поцелуем коснулся её скулы. Она протянула конверт Маэдросу. Он взял его и уставился на печать. Темно-красную, с гербом Манвэ и Варды. Идеально круглую и гладкую. Она сверкала в полуденном свете. Заставляя себя не думать, Маэдрос просунул палец под кромку бумаги и разорвал конверт. Это звучало так карикатурно зловеще, что он почти засмеялся. Послание было написано на единственном листке хрустящей бумаги. На мгновение письмена размылись и поплыли, точно Маэдрос был во сне. Тогда он встряхнул головой, крепче стиснул бумагу и стал читать; сердце его тяжело стучало о грудную клетку. Его плечи расслабились, когда он понял, что это похоже на письмо, написанное для его собственного повторного воплощения. Здесь было много длинных, запутанных предложений, громких слов и тонко завуалированной двусмысленности — всё, что так типично для Валар. — Здесь говорится, что он не может просить о возвращении в Мандос, если только он по какой-то причине не угаснет сам, — пробормотал Маэдрос, не поднимая взгляда. Он ощущал тяжесть взгляда своей матери. — Почему нельзя? — Здесь не объясняется. Я предположу, что это потому…. — он запнулся и перевел взгляд на сад. Дом окутывала плотная тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц. Это не было тишиной дома, полной и теплой. Маэдрос не мог представить, как можно наслаждаться книгой в подобной тишине; он едва ли мог представить, как можно спать здесь. — Когда его воскресят? — спросила Нерданэль. — Меньше чем через две недели. Я думаю, они дают нам время подготовиться. — Где он будет жить? Со мной, тут же подумал Маэдрос; это было сродни мгновенно-коленному рефлексу. Он сказал: — Выбирать тебе. И ему, если у него останутся все или многие его воспоминания. — Он кратко рассказал ему о том, что поведал ему Элронд, сохраняя свой голос настолько твердым, насколько мог. Нэрданель перевела взгляд на поля. Пятнистый солнечный свет играл на её лице и шее. Её глаза обманчиво не отражали никаких чувств. — Если у него остались воспоминания, он сможет решить сам. Если же нет, я бы предпочла, чтобы он остался с тобой, — она посмотрела на Маэдроса и скрестила руки на груди. — Это твоя ответственность, хотя я всегда буду готова помочь, если ты будешь нуждаться во мне. Маэдрос моргнул, сжал губы и попытался вспомнить, говорила ли она о вине или же об ответственности. Он обнаружил себя пробормотавшим что-то утвердительное. Казалось, земля опрокинулась. Это как если бы свет стал ярче, не из-за насыщенности цвета, но из-за тумана, застившего зрение. — Маэдрос? — голос Нерданэли звучал встревоженно. — Ох, — его голова плыла. Где он был? А, в материнском доме. — Мне нужно… — Воды. Что-то холодное и влажное прижималось к его рту. Жидкость скользнула между зубов в горло, и он закашлялся. Он открыл глаза, и увидел, как его мать смотрит на него, ее брови нахмурились. В руке у неё была сырая, клетчатая ткань. Реальность нахлынула на него. — Как долго я был без сознания? — спросил он. Его новое тело, похоже, склонялось к тому, чтобы предать его. Она будто бы расслабилась. — Недолго. Несколько минут. — Она бросила тряпку на стол. — Ты хорошо поел? — Да, — сказал он, не думая, хотя ничего не ел с прошлой ночи. Он бы никогда и не подумал ответить отрицательно. Однажды, в его десятое лето, отец накричал на него и настучал костяшками пальцев, когда он не прочитал точно поэму Румиля. Маэдрос тогда заперся в комнате, и за полтора дня не наполнил свой желудок ничем, кроме горсти изюма. Мать тогда уговорила его за обещание научить делать ножи — чем-то, в чем ему совершенно незаслуженно — и в этом он был уверен до сих пор — было отказано. Первое, что она сделала — она умыла его лицо и накормила медовым пирогом. — Почему ты заставляешь меня беспокоиться? — спросила она; этим нежным, раздраженным тоном только матери знали, как пользоваться. — Ты знаешь, как я сильно тебя люблю? — она положила ему в рот кусочек пирога. — Что ты ел всё это время? Слуга приносил ему еду — так сказал он, глазея на свою обувь. Мать не ответила, хотя он знал, что она насквозь видела его ложь; она коротко ущипнула его подбородок, прежде чем дать ему еще один кусок. Сейчас, Нерданэль подняла руку, как если бы хотела опустить на его плечо. Её рука неопределенно качнулась всего на мгновение. Она опустила её и села обратно в кресло, и сплела пальцы. ***