Animalverse

Девятихвостый лис удивленно смотрел на Джиёна, когда тот, преклонив колено, вымаливал у него прощение. В ту минуту в тронный зал вновь вошли двое: оборотень-лев, молодой и не складный. Было видно, что грива только отрастала, но по взгляду казалось, что этот альфа был юн и амбициозен. И полненький мужчина преклонных лет с кучерявыми каштановыми волосами и такой же бородой. Мужчина испускал слабый запах альфы вперемешку с лекарствами, и, как у многих в городе, у него отсутствовали уши и хвост. — Вы приняли новую веру, ваше величество? — почтенно сказал Сынхён и поклонился мужчине, а после молодому льву. — Как видишь, пока на таблетках, но скоро стану полноценным человеком, чему очень-очень рад! — ответил король, а потом заметил рыжего лиса, удивленно показывая на него пальцем. — Это ваше чудо? — Его, — поправил Сынри, хихикая, когда Альфа-волк смутился и покраснел. — А это ваше? — ехидно переспросил Сынхён, показывая на кицунэ. — О, дорогой мой крестник, это подарок от верховного совета в знак почтения, что наш город принял новую веру. Ее зовут Сирена. — Ее? Теперь все ясно, — многозначительно ответил Сынхён, меняясь в лице и бледнея. Сынри тоже озадаченно покивал головой, и лишь Джиён в этом помещении до сих пор не понимал, что же на самом деле происходит. Волк-альфа подошел и аккуратно коснулся плеч лиса, попросив его встать, осторожно шепча на ушко: — Джиён, этот лис не бог. И твое поведение может обидеть короля, который стоит позади тебя. Давай ты сейчас встанешь, и я тебя познакомлю как следует, а по поводу лиса объясню позже? — Но как же?.. — Джиён лишь успел приоткрыть глаза, как мощные руки альфы поставили его с колен по стойке смирно, и тот уже увидел, как на троне со всем величием восседал человек без ушей неясного ему происхождения, а рядом, около трона, сидел лев-подросток, обмениваясь взглядами с девятихвостым существом. — Сирена, зачем ты смущаешь наших гостей? — презрительно начал король, но кицунэ смутилась и прикрыла одним своим хвостом мордочку. — Вовсе нет, я тут сидела, а меня приняли за лисьего Бога. Приятно даже. Джиёну показалось, что нежнее голоса он никогда не слышал. Такой мягкий, ласковый, тонкий, звенит как колокольчик на ветру, никогда ранее он не видел и не слышал ничего подобного. Что же это может быть за существо такое, если не сам Бог? — Джиён, хочу представить: король Джама и его сын, наследник «железного города», принц Экин. Джи поклонился в знак почтения, принюхиваясь к их запахам, которые так отличались от того, как пахнул девятихвостый лис. Его не особо интересовали альфы, все его внимание было переключено на кицунэ, но он решил все-таки продолжить знакомство в одолжение белому волку. — Ваше величество обрезанный лев? — бестактно спросил рыжий омега. Сынри и Сынхён побледнели от его вопроса, но самого короля это даже позабавило. Сначала мужчина удивленно посмотрел на Джиёна, а потом расхохотался так громко, что стекла на окнах зазвенели, сотрясаясь от его смеха. — А он веселый и смелый, мне нравится, — продолжал хохотать король. Сынхён поджал уши, и по его лицу Джи понял, что, видимо, снова подвел его. — Простите, — начал он извиняться, но король его остановил. — Все хорошо, мой мальчик. Действительно львы правят этим городом уже очень давно. Я один из потомков древнего львиного рода, как и мой сын. — Тогда почему ваш сын в обличии льва, а у вас даже ушей нет? — недоумевающе спрашивал он. — Потому что у нас такие обычаи, — вмешался в разговор Экин. — Отец, позвольте, я расскажу? — лев сделал шаг вперед и с жеста отца продолжил говорить: — Так вышло, что многие хотели прекратить наш род, который передавался только по наследству крови, часто пытались убивать детей, которые еще не перекидывались в оборотней, ведь они беззащитнее всего. Поэтому было решено не показывать наследников короля его поданным до их совершеннолетия. Никто, кроме приближенных во дворце, не знал, как выглядят наследники престола. Поэтому на людях не принято было появляться, а когда дети начинали перекидываться во львенков, их можно было «выгуливать» в общество именно в этом обличии. — Получается, вы еще никому не показывали ваше человеческое лицо? — Только людям, живущим в замке, но скоро мое восемнадцатилетие, и будет церемония, где я предстану перед поданными в образе человека, и мне в честь праздника прилюдно отрежут уши и хвост. Джиён вздрогнул, и по спине пробежала волна мурашек. Так легко и безразлично он говорил про свои уши и хвост, будто это было и правда что-то ненужное или даже порочное, как болезнь. — Это так жестоко! — воскликнул лис. — Вы больше десяти лет были оборотнем, жили с этим, это ваша душа, и с такой легкостью вы с этим прощаетесь? Почему? — Джиён успокойся, — Сынхён его одернул. Разговоры о выборе веры были такой тонкой гранью, что даже с друзьями можно было легко рассориться до войны, а волк этого не хотел. Но омегу уже несло. — Каждый вправе оставлять себе часть себя. Быть зверем, это не быть дикарем с леса, это быть собой. Начитанным, воспитанным, но оборотнем. Это наше наследство, ты рожден с этим, с этим ты и умрешь! Никакие таблетки это из тебя не вытравят! — Джиён! — альфа рявкнул и дернул еще сильнее за руку, да так, что Джи качнулся и упал на пол. С изумлением на него смотрели перепуганный Сынри, взволнованный кицуне, озадаченный лев и хмурый король. Сынхён же был просто вне себя от поведения лиса, еще при первой их встрече в пещере, он его предупреждал, что нельзя перечить альфе при людях. Он ему говорил, чтобы он его слушался, когда рядом есть кто-то влиятельнее их. Но этому лису было все равно на устои и порядки внешнего мира, ему было хорошо в своем. — Сколько раз тебе повторять: это выбор каждого, если они хотят, пусть отрезают, ты не смеешь их осуждать! Когда ты научишься уважать чужие решения? Джиён покраснел от злости, ведь сам волк ни разу не дал права выбора ему самому. И, когда Сынхён наклонился, омега резко хлестнул его лисьим хвостом, заранее колдуя, чтобы шерстинки были максимально твердыми и жесткими, именно как в тот их первый вечер. Хлопок был звонче любой оплеухи: это вновь сработало и от неожиданности волка даже снесло в сторону. Он никак не мог привыкнуть к таким закидонам этого оборотня-лиса. — А когда ты научишься уважать меня? Ненавижу! — прошипел Джиён и, что было сил, дал деру из тронного зала, куда глаза глядят. Неловкая тишина усугубляла ситуацию. Сынхён пытался успокоиться и остудить свои нервы, его шерсть и когти начинали выступать из обычного состояния, и он напоминал больше уродливого зверочеловека, нежели самого себя. Заячьи ушки Сынри дрожали. Он был покладистым альфой, так что совсем не понимал, что делать в такой ситуации, да и гнев с резким запахом волка очень его пугали. Король расстроенно прицокнул и встал с трона, подходя к волку и кладя руку ему на плечо. — Слушай, крестник, сегодня я вижу, как сильно ты стал похож на отца. Сынхёна передернуло. Ничего не было хуже, чем сравнение с этим человеком. Он возмущенно глянул на Джама, и тот понял, что тут потребуются объяснения. — Быть альфой — это не заставлять других жить так, как тебе хочется. А понимать, как хочется жить твоим близким, и помогать им осуществлять свои желания. Вспомни, как много отец выполнял твоих желаний и как ты был несчастен, когда решали за тебя, даже не интересуясь тобой, как личностью? — Для отца я вообще не был личностью, тем более тем, кем можно интересоваться. А Джиёна я люблю и угождаю ему больше, чем кто-либо. — Угождать? Ты можешь сколько угодно его баловать, но иногда достаточно просто спросить, чего он сам хочет, и дать ему это. Это и есть эволюция и разница между зверем и человеком. — Я и так знаю, что он хочет… — Сынхёну надоел этот бессмысленный разговор, он поклонился королю, потом принцу и вышел из тронного зала. — С этими двоими всегда так? — Джама посмотрел на зайца-альфу и тот покивал в ответ. — К сожалению, не все так гладко ваше величество, а Сынхён запечатлён, я переживаю, что он не проживет больше одного года с такой любовью. — Это так грустно, отец, неужели мы не можем помочь ему? — спросил юный лев, и король лишь тяжело вздохнул. Ведь мужчина понимал, что трудно лезть туда, где должны разбираться только двое. Более того, он так же понимал, что Сынхён давно готов к этой участи, в глазах читались его грусть, тоска и та самая обреченность. Джиён бежал по знакомому коридору, пока не нашел дверь, чтобы выбежать на улицу, в сад. Он нашел место, где был второй фонтан, намного меньше, чем тот, который стоял у входа в замок. Вокруг были деревья и одинокая скамейка, чтобы наслаждаться видом и тишиной. Омега сел, трясущимися руками приглаживая свой хвост: до сих пор он мог поверить, что поступил так с Сынхёном, и не знал, что будет потом, когда этот волк его найдет. Его же предупреждали, ему говорили, Джи в ужасе соображал, что сделать и куда убежать, чтобы избежать наказания. Пальцы перебирали рыжую шёрстку на хвосте, а в глазах едва виднелись слезы. Лис не хотел плакать, потому что он считал, что плакать из-за этого волка — слишком много чести. Хватит из-за него страдать и убиваться, скоро это закончится, скоро он будет свободен. Сынхёну было несложно найти своего омегу. Шлейф запаха был таким четким и сильным, что он даже не пытался как-то усилить шаг или побеспокоится, что его не найдет. Пока альфа шел к нему, он потихоньку успокаивался и принимал более приличный, человеческий вид. Теперь на смену гневу пришло сожаление и то самое чувство вины, знакомое ему еще с первой их ночи. То самое гадкое, разрушающее его изнутри, лишающее решительности и сеющее смуту в его мысли. Сынхён так же думал над тем, что сказал король и не мог поверить, что у Джиёна он сам вызывал такое же отвращение, как собственный отец вызывает у него. А еще над тем, что инстинкты инстинктами, но нужно опираться и на эмоции тоже. Волк увидел лиса грустно и одиноко сидящего на скамейке у фонтана. Альфа задержался, немного рассматривая его сзади. Ему думалось о том, что Джи будет выглядеть так же, когда Сынхёна не станет, или же, наоборот, лис станет счастливее… Тогда, может, все это было не зря? Омега давно почуял запах альфы, но не подавал виду. Он напрягся, тихо сидя и даже стараясь не дышать, чтобы не выдать свой страх этому волчаре. Сынхён подошел и сел рядом, смотря на потоки воды, струящиеся из фонтана. Оба молчали. Джиён думал о спасении своей шкуры от наказания за резкое поведение; Сынхён — о том, что упустил и не смог сохранить. Они были вроде как вместе, но никак не рядом, даже в своих мыслях. Вдруг альфа сказал: — Знаешь, я всегда мечтал о маленьком доме у реки. Чтобы там было много детей. Чтобы я каждый день приходил домой после работы, а ко мне бежали дети с криками: «Папа пришел!» и обнимали. Я бы их подхватывал на руки и кружил, пока не упадем. Тут появлялся бы ты и ругался: «Быстро все к столу, сколько раз говорить, не кружи их так сильно, уронишь же!». И ты был бы таким милым, когда злился, что я не выдерживал и начинал бы кружить и тебя, целуя. Вот это так идеально и вот, к чему я стремился, когда впервые тебя встретил, — Сынхён рассказывал это тихим, спокойным тоном с нотками грусти, будто он говорил не о своей мечте, а о прошлом, которого больше нет. Джиён удивленно смотрел на его лицо и ловил каждую эмоцию, каждый изгиб его губ, не понимая, почему он его не ругает, почему говорит о чем-то своем? Но потом Джи понял, когда волк продолжил: — Об этом мечтал я, но вот только сейчас понял, что не спросил, чего бы хотел ты… — Что? — Джиён аж опешил. Он никогда не спрашивал его ни о чем подобном, ему даже казалось, что альфа и не задумывается, что об этом можно спрашивать. — Я тебя кормил, ухаживал за тобой, охранял, любил. Но ты ведь не домашнее животное, а личность, и я упустил тот факт, что ты можешь мечтать о чем-то другом. Вернее, я это понимал, я ведь тебя забрал насильно. Но я так верил в то, что, если буду идеальным альфой, ты полюбишь меня, а мои мечты станут твоими. А сейчас я вижу, что лишь создал тюрьму вокруг тебя и ты только и делаешь, что хочешь уйти и наконец-то начать жить самостоятельно. Джиёну нечего было ответить, ведь именно так он и думал и ведь именно так альфа и поступал. Все именно так, и лишь спустя много месяцев слов и скандалов, волк наконец-то это понял. Только радости никто не испытывал: ни Джиён, ни Сынхён. Просто немая тишина и вновь эта неловкость. — Прости меня, — продолжал Сынхён. — У меня не получилось стать хорошим альфой. Джиён открыл рот и понял, как в горле пересохло, а язык онемел. Что именно он хочет сказать и что сделать? Ведь сейчас альфа говорит то, о чем омега всегда мечтал. — Иногда извиняться слишком поздно, — сказал омега. Он и правда сожалел, что не услышал этого раньше, может, все было бы иначе, может, он бы и принял Сынхёна. — А иногда самое время, — волк грустно улыбнулся и посмотрел на небо. Уже стемнело, и начали выглядывать звезды. Ему очень хотелось выть, чтобы вынуть ту боль из его сердца, чтобы снова было тепло и хорошо, но Сынхён молчал и смотрел. Молчал и Джиён, рассматривая небо. Ему, в свою очередь, казалось, что этот разговор самый нелепый, который у них происходил, но альфа его затеял, значит, конец и правда близко, и, видимо, он сдался и больше не будет пытаться убедить Джиёна остаться с ним. Почему-то от этой мысли у лиса спина покрывалась мелкими шерстинками, и это было точно не от радости. — Значит, я не буду таким как он. Никогда. — Кем? — Неважно. Когда у тебя будет третья течка, мы запрем тебя в замке, а я уеду подальше, чтобы не сорваться. Больше я не буду трогать тебя без твоего согласия. И когда течка пройдет, тебя отпустят с запасами еды и денег. Ты будешь свободен от меня. Джиён своими огромными карими глазами уставился на волка: он не верил своим рыжим ушам. Заветные слова, заветные мечты, все наконец-то закончится, хотя потом ему начал казаться подозрительным этот аттракцион невиданной щедрости, и он начал искать подвох. — Но ты говорил, что после четвертой я могу уйти, почему сейчас? Дело в короле? — Ты хочешь уйти, я устал держать и доказывать, что тебе со мной будет лучше. Бессмысленно еще ждать полгода. Скажи только перед тем, когда уйдешь, ты, правда, меня ненавидишь? — волк искренне посмотрел в глаза лиса, и омега увидел в его темных глазах отражение звездного неба. Джиёну почему-то хотелось плакать еще сильнее, чем когда он ударил его хвостом. Он не понимал почему: от радости, или печали, или от мотка неясных ему чувств, — но голос дрожал, когда омега отвечал на этот вопрос. — Сначала, конечно, даже каждую нашу ссору. Но, если так подумать, ты хороший альфа. Если бы мы обоюдно хотели быть вместе, я бы, может, был бы рад стать твоим и полюбить тебя, но так много плохого случилось… И ты прав: я не вещь, за которой надо ухаживать и которую надо кормить. И мои чувства требуют, чтобы все было иначе. Сейчас я не ненавижу тебя, я благодарен, что ты отпускаешь меня. Спасибо. Сынхёну хотелось заплакать: так сильно боль сжимала ему сердце. А еще хотелось обнять омегу, выть на луну и никуда его не отпускать. Он едва сдержал свои эмоции, но благодарственно кивнул. — Хорошо, я рад, — волк резко встал со скамьи и, раньше чем Джиён опомнился, скрылся за деревьями. Альфа был благодарен за эти слова. Ведь когда запечатленный волк умрет, он будет рад, что все-таки ему удалось сделать любимого омегу счастливым и свободным. Джиён, в свою очередь, забыл об этом. Он совсем забыл тот факт, что запечатленный волк не может жить без своей половины, что, если он уйдет, Чхве умрет от тоски и боли. Да и когда ему об этом говорил альфа, лис только и желал, чтобы тот сдох, а со временем этот факт забылся. Сейчас Джиён не понимал, что же он чувствует, когда получил желаемое. Нужно было хорошенько подумать, как жить дальше и где осесть, а еще сделать так, чтобы Сынхён до третьей течки точно не передумал о своем решении.