Animalverse

Через час Сынхён с Джиёном пробирались через маленькие улочки на закате. Небо затянуло красивыми оранжевыми тучами, дул теплый ветер, и лис с сожалением смотрел на удаляющийся от него подпольный бар с гостиницей. Пусть и временно, но это было его вторым домом после «Рыжего хребта», а ко всему постоянному в своей жизни он привязывался. Стали родными и деревянные стены в этом помещении, и гнилой пол. Бармен с пианистом, и даже мысли про Мартина и Топаза отдавали какой-то противной тягучей тоской в его сердце. Сынхён, напротив, был рад уйти из этого города, хотя он так и не получил карту, которая помогла бы ему найти звезду Ориона. Его очень утомили каждодневные прогулки по торговым точкам и прятки от охраны. Жить в лесу ему нравилось больше, и он мечтал улучшить навыки охоты, так что сложившаяся ситуация радовала его больше Джиёна. На выходе из города их поджидал Дэсон. Он помахал рукой, и, к удивлению волка, Джи, увидев льва, кинулся к нему, сжимая в объятиях. Лев удивился не меньше. Квон стискивал его, свисая на шее, и сейчас разница между ними была заметна как никогда. Дэ был более крепким, широким, да и ростом повыше, а Джиён угловатый, худой и выглядел значительно ниже. Удивительно, как сильно они отличались, расходясь даже характерами, хотя все привыкли мести омег под одну гребенку. — Спасибо тебе за все, что ты сделал. Если тебе будет нужна помощь когда-либо и в чем-либо, я буду рад оказать тебе её, — протараторил Джи, продолжая висеть на нем. Дэсон и Сынхён опешили. Лев нерешительно приобнял его в ответ и погладил по спине. Он-то думал, что Джи его ненавидит, а тут такие чувства и слова, что Дэсон даже растрогался. — Это очень мило, Джиён, спасибо, — ответил он с благодарностью, и только тогда Квон отстранился, улыбаясь. Сынхён крепко сжал руку льва и похлопал по плечу. Ему трудно было выразить словами, как сильно тот помог ему в этой непростой ситуации. Но Дэсон все понимал. Он был хорошим другом. Когда солнце полностью село, альфа и омега скрылись в лесу. Оба они хорошо видели ночью, и, поскольку было полнолуние, им проще было обратиться в зверей и путешествовать на четырех лапах. Квон уже и забыл, как это замечательно — быть лисом. Когда твои слух, обоняние и зрение улучшаются в три раза. Когда можно слышать каждый шорох травы и реагировать на прыжок кузнечика в два раза быстрее. Сынхён тоже радовался волчьему обличью. Чувствовалась свобода, раскрепощение и избавление от груза проблем. Ветер просачивался меж белоснежной шерстью, и хотелось выть. Грех не выть на полнолуние. Альфа и омега добежали до ближайшей горы, и, увидев выглядывающую среди маленьких тучек круглолицую белоснежную Луну, Сынхён все-таки завыл. Впервые он желал выть что есть мочи, чтобы пересохло горло и связки скручивало судорогой от боли. Он выл, не замечая никого, выливая и оставляя в вое свои проблемы, переживания, свои неудачи. Джиён сидел рядом и слушал. Маленький лис, скрутив вокруг себя свой рыжий пушистый хвост, смотрел на луну вместе с волком и очень жалел, что не умеет так же выть. Это было красиво. Как оказалось, Сынхён красиво пел, а для любого животного вой волка — это песнь его жизни. У Чхве была душевная история, такая «болючая» и колющая в самое сердце. Омега закрыл глаза и вздохнул: ему бы хотелось облегчить волчью ношу, но он мог только слушать. Наутро Сынхён, свернувшись клубком в звериной шкуре, спал на подстилке в небольшом углублении скалы. Эта не была полноценная пещера, но за ночь ничего более приличного они не нашли. Это сооружение было похоже на каменную палатку. В ней были и стены, и крыша, и место для костра и ночлега. Обоих уставших оборотней это устроило. Когда Чхве открыл глаза, омеги рядом не оказалось. — Убежал? — удивился он, и в душе прозвучал какой-то ехидный голос: «Я же тебе говорил: он бросит тебя при любой удобной возможности!». Но волк не хотел в это верить, отказывался. Он тяжело поднялся, стряхивая с себя засохшие листья, и приготовился к поискам с выслеживанием, как вдруг Джиён сам появился перед ним в образе человека, а в руках у него была связка из четырех свежепойманных рыб. — Ты уже проснулся? С добрым утром! Я не успел приготовить завтрак, но ничего, подождешь? — обеспокоено сказал омега, подкидывая в костер дрова. — Ты… завтрак? — опешил альфа, так и плюхнувшись на свой зад от шока. В обличье волка у него был такой же растерянно-глупый взгляд, какой Джи наблюдал однажды у его человеческого лица, отчего омега весело расхохотался. — А что такого? Сегодня же праздник, — он подошел к волку, погладил его по шерсти и поцеловал в нос. — С днем рождения! Этого было достаточно, чтобы у Чхве шерсть встала дыбом, а он растерянно прижал уши и продолжил наблюдать, как Джи умело жарит рыбу, что-то напевая себе под нос. Оборотню хотелось спросить: «Почему?» и «Зачем?». Но даже такие простые вопросы настолько вводили в ступор, и он боялся ответов на них, так что предпочел просто молчать. Вернувшись в облик человека, Сынхён стал приводить себя в порядок. Каждый раз возвращение, как и перекидывание, давались оборотням болезненно. Требовалось несколько часов, чтобы унять боль в суставах и костях, а если ты пробыл в обличье животного много дней, то боли могут продлиться до суток или двух. Некоторые оборотни совсем отказывались превращаться в человека, живя обычной звериной жизнью, но в этом случае их сознание полностью менялось, и они забывали, что когда-то были людьми. Они просто забывали, как становиться ими вновь. Размахивая рыжим и старательно начесанным хвостом, Джи подал завтрак на больших лопухах, найденных где-то в лесу. Чхве думалось, что раз хвост в таком хорошем виде, то Квон встал очень рано и готовился заранее… И все для него? Просто потому, что он родился в этот день? Для волка день рождения ничего не значил. Лишь отсчет времени, сколько прошло и сколько, возможно, осталось. Но для Джиёна этот день имел другой смысл. Это праздник, это когда люди делают тебе приятно и окружают заботой. Если у Сынхёна не было никого, кроме него, лис твердо решил окружить его недостающей заботой. Хотя бы сегодня. — Спасибо, — все еще не веря своим глазам, сказал волк и принюхался к еде. Пахло вкусно, и было удивительно смотреть на еду, приготовленную омегой. Он никогда раньше не готовил, по крайне мере пока жил с ним, и, можно сказать, за эти месяцы у него действительно праздник. Отщипнув немного мяса, Сынхён испытал повторный шок: как оказалось, это было еще и вкусно. — Божественно, а ты можешь делать так почаще? — взбодрился альфа, виляя, словно щенок, хвостом и уплетая вторую рыбу. Джи рассмеялся и подложил имениннику одну из своих. — Я подумаю, еще будет десерт! — лис отправился и принес травяной кулек из ягод. Он успел найти ежевику, смородину и клубнику, перемешать все это и создать некий фруктовый сок. Джи ловко сложил лист в кулек и поднес к имениннику. — Открой рот, — кулек из листа навис над альфой. Сынхён без единого сомнения прикрыл глаза и высунул язык, открывая рот. С краешка травяного пакета полилась жидкость, вернее, ягодный сок. Он был сладким и чем-то похож на фруктовый йогурт по вкусу. Джиён аккуратно лил жидкость на язык, чтобы Чхве не подавился, а сам слизывал капли, которые протекали от ненадежности зеленой упаковки, со своих рук. Когда порция закончилась, Джи чуть отстранился и бросил лист лопуха в огонь. Сынхён облизнулся, приоткрыв глаза, и замер, рассматривая Джиёна. Тот стоял на расстоянии вытянутой руки так, что можно было подцепить, сжать в объятиях, погладить. Лис стоял весь такой красивый, нервно подергивал кончиком хвоста и, на удивление, ждал, когда его погладят по голове и, может, даже поцелуют. Но альфа не спешил этого делать. И вообще делать что-либо. Сначала оборотни долго смотрели друг на друга, затаив дыхание. Волк заметил, как Джиён украдкой облизывает губы, и прикусил язык, чтобы не сорваться и не впиться в них. Он считал, что после всего, что случилось, не стоит усложнять их общение сексом. Потому что секс между ними все лишь портил. Хотя он был бы не прочь все испортить хоть разок, и терпения и выдержки едва хватало, чтобы не изнасиловать бедного омегу. Квон ничего не понимал. Разве он не привлекателен? Разве он не молодец? Почему Сынхён не проявляет никаких знаков внимания, которые раньше были постоянными? Просто лис был тот еще собственник — он считал, что альфа ему обязан за старания. Это немного оскорбило омегу, особенно когда альфа встал и стал сворачивать лагерь. — Мы уходим? — удивился Джи, наблюдая за его действиями. Волк кивнул. — Надо добраться до заката за эту гору, а там рукой подать до следующего города. Сказать, что Джиён удивился, — ничего не сказать. Какая-то легкая и детская обида закралась в его душу. И он не знал, что больше его обижает: тот факт, что он так старался, а особой радости на волчьем лице не заметил, и его даже не поблагодарили поцелуем, хотя раньше это у белого волка не было какой-то проблемой; или факт, что он и сам бы не прочь, да только громкие его обещания про «отказ от альфы» связывали руки. Поэтому лис предпочел шагать в гордом молчании. Сынхён от неловкости и стеснения так же молча прокладывал путь в гору. Омега с легкостью прыгал с камня на камень. Всю свою жизнь он провел в местности «Рыжего хребта», где можно было практиковаться много времени. Чего не скажешь об альфе. Волк быстро устал и, заметив ключевую воду, стекающую с камней, радостно сделал привал. Джиёну было все равно, идти или сидеть. Они все равно молчали. Вот только омегу не покидало чувство обиды, какого-то жара и, можно сказать, не знакомого ему неудовлетворения. Он подошел к холодной струйке воды, подставил голову, и капли полились на его рыжие волосы. Так же он обтер руки и шею. Жар немного спал. Квон в который раз жадно облизал свои губы и почувствовал, как они пульсируют, будто их искусала целая стая диких собак. Он совсем не понимал, что с ним происходит: может, он заболел? Раньше он не замечал за собой такого недуга. Почувствовал изменения и Сынхён. Он напрягался, ведя носом в сторону Джиёна и озадаченно прицокнул. — Проблематично в лесу, — сказал он сам себе и резко встал с земли, беря сумки с вещами. — А? — ничего не понял лис. Но его подхватили под руку и стали волочить обратно вниз, спускаясь с горы. Причем очень быстро, ведь закат должен был наступить через пару часов, а надо было найти ночлег. Джи волочил ноги, спотыкался и в итоге разозлился, вырвавшись и рыча на альфу. — Да что с тобой? Я тебе не мешок, чтобы волочить меня! Мы шли в гору, так зачем спускаемся? Почему ты никогда не ставишь меня в известность? Слишком много вопросов и слишком мало времени. Сынхён обеспокоенно посмотрел на омегу, потом на ярко-желтый закат и снова на него. — Идем! — рыкнул он на лиса и, снова грубо взяв его за руку, потащил по тропе. Квону было больно, и даже если бы он захотел идти быстро, то просто бы не смог. Ноги почему-то перестали слушаться — он постоянно спотыкался и пытался освободиться от цепких пальцев альфы. — Куда? Мне тяжело, куда мы бежим? Сынхён! — наконец они остановились, переводя дыхание. Чхве молчал, смотря куда-то вдаль, и ловил тонкие потоки запаха, расходящегося по ветру. Джиён проследил за его взглядом, устремленным вдаль, в ту сторону, где был «Звериный остров», который они так спешно покинули. Он потом и сам понял, что не так. С ветром пришел чужой запах. Запах служебных собак. — Они за нами? — неуверенно спросил лис, сжимая свое пострадавшее запястье второй рукой. Сынхён кивнул. Смешно было предполагать, что они просто так оставят их в покое. — Мне нужно спрятать тебя в более закрытом месте. Ты сдаешь нас своим запахом, и они бегут в нашу сторону очень быстро. Давай, бежим, — волк протянул руку, и Джиён с сомнением посмотрел на него. Он уже понял, почему все так сложилось, понял, почему запах усилился, почему он их сдает и почему ему так сильно нездоровится. Так всегда бывает, когда у омеги начинается течка. Не вовремя. Квон вздохнул, но решительно двинулся вперед, игнорируя протянутую ему руку. Он независимый омега, он сильный дикий лис и явно не нуждается в помощи какого-то городского волка. Чхве лишь нервозно махнул хвостом и стал набирать скорость. Его нервировала эта ситуация: погоня, течка у его омеги, явная угроза чужаков отнять то, что принадлежит только ему. Мысли, мечущиеся между желанием сиюминутного секса и неизбежной жестокой дракой, не давали ему ни секунды, чтобы расслабиться. Лис и волк быстро спустились к тропам и скользнули промеж деревьев в каменные ущелья, но, судя по запаху, погоня от них не отставала. Джиёну становилось хуже. Внутренности перекручивало, жар мешал сохранять ясность ума. Когда все стало плыть перед глазами, Сынхён едва успел поймать его, подхватывая на руки. Квон лихорадил, его пальцы вцепились в одежду волка, а хвост, пушась, терся о его пах. Первые часы и сутки у омеги самые тяжелые и агрессивные, им трудно сдерживать желание, да и вообще мыслить ясно. Поскольку у Джиёна предыдущие циклы были первыми, он не сильно понимал разницу в состоянии, но теперь организм синхронизировался и выдал все прелести омежьего поведения в дни течки. Лис прикусил язык, дабы не молить о пощаде, просить и громко желать, чтобы им овладели. Он сгорал от стыда перед собой и Сынхёном, но ничего не мог поделать — лишь едва слышно постанывал и жмурил глаза от выступающих слез. Сынхёну тоже было нелегко понимать, как твой омега тебя хочет и как сильно ты хочешь его, но ничего с этим не делать. Он вообще не понимал, на какой магии еще держится, и не раздевает лиса прямо здесь, в кустах. Волк двигался так быстро, как только мог, пока не нашел нужную пещеру. Вход был низким, а внутри пространство казалось довольно большим. Он затащил туда своего лиса и аккуратно опустил на песок. Квон весь дрожал и просился вернуться в объятия, и Чхве сглотнул, наклоняясь, и чувственно целуя его в губы. Джиён ощущал его на своих губах, чувствовал, как его язык проникает в него. Но он хотел большего, глубже, сильнее, больнее. Он провел своим шершавым языком по его и ощутил, как гладкая кожа Сынхёна покрывается шерстью. Волк превращался прямо сейчас, прямо в момент их поцелуя, и Квона это заводило, впрочем, его бы завело все, что бы ни сделал этот гребаный альфа. — Дождись меня, хорошо? — шепнул ему Чхве. Он по-прежнему разговаривал плохо в звероформе, но Джиён все понял, кивая. Волк стремительно вышел из пещеры, и свет, едва заметно проникающий внутрь, тоже исчез. Чхве закрыл проход камнем снаружи, видимо, чтобы запах не отвлекал и не привлекал к себе внимания, да и чтобы другие оборотни не смогли так легко добраться до омеги. Квон простонал, падая на землю, и обхватил одной рукой свой твердый и ждущий незамедлительных действий член. Он двигал вдоль него быстро, рвано и хотел, чтобы это делал ему Сынхён. Он ненавидел себя за это, чувствовал отвращение, сожаление, что родился таким, родился омегой, но ничего не мог с собой поделать. Снаружи послышалось рычание и крики. Что-то трещало, билось, ломалось, скулило. Шла драка. Квон сразу понял, что Сынхён защищал его ото всех, но их ведь так много, а он был не в состоянии помочь — только сильнее все портил. Джи всхлипнул, кончая, и услышал, как кто-то воет. Нет, не кто-то: выл Сынхён. Грызня, топот лап — в темноте не видно ничего, но то, что слышал Джиён очень пугало. А что, если камень отодвинет не Сынхён? А что с ним будет, если придет чужой оборотень? Когда-то обличье белого волка приводило его в ужас, а теперь он пугался любой мысли, что это будет кто-то другой. Квон попытался встать, но единственное, что он сейчас был в состоянии сделать, — это зажимать между ног свой растопыренный лисий хвост и перетерпеть желание войти в себя хотя бы пальцами. Все стихло. Драка была закончена, но лис не мог определить, кто победил: обоняние и слух сильно подводили в такую минуту. Оставалось лишь ждать. Джи зажмурил глаза, боясь увидеть там чужака. Камень медленно начал двигаться, впуская лучи света внутрь. В нос ударил родной, близкий запах Сынхёна, а потом волк подошел и сам. Квон лежал на животе, и, только медленно развернувшись в сторону оборотня, решился открыть глаза. То, что он увидел, было довольно пугающим. Огромный белый волк смотрел на него горящими, дикими глазами, вся его шерсть была испачкана кровью, где-то были раны и укусы, порезы. Джи сглотнул, касаясь его шерсти: — Сынхён…ты, — тихо прошептал он одними губами. Что он хотел ему сказать? Он сам не понимал — просто очень испугался. За себя, за него, за тех, кто остался там, снаружи. Волк лишь рыкнул, открывая челюсть и демонстрируя весь ряд белоснежных огромных зубов. Квон не успел и пикнуть, как они впились ему в шею. Не больно, лишь слегка прихватывая, но этого было достаточно, чтобы лис начал лихорадочно бить хвостом по земле и, постанывая, покрываться рыжей шерстью. — Зачем… не надо, — жалобно просил лис, хотя сам прекрасно понимал, что ни альфа, ни он сам не смогут остановиться или помешать друг другу. Когда руки полностью превратились в лапы, оборотень-омега беспомощно перевернулся на живот. В то же мгновение альфа цапнул его зубами за загривок и сгреб под себя. Джи напрягся, скребя когтями по песку. Хвост ходил ходуном и сильно бил по лапам Сынхёна. Волк, кажется, совсем забыл все человеческое в себе. Он не откликался, не контактировал — он следовал лишь своим инстинктам. Во время драки в его голове била лишь мысль: «убить, чтобы защитить», а сейчас он даже не думал: волк просто делал то, что велели ему инстинкты и желания. То же самое делал и Джиён. Как заведенный, он двигал своим задом, терся о живот альфы, только распаляя его. Он сам не мог поверить, что оба будут делать это в зверином обличье. Это так по-дикому, так смело и странно. Его древние предки раньше сливались в одно целое только будучи лисицами, но потом они утратили этот обычай, и это стало даже неприлично. То, что Сынхён вынуждал заниматься с ним самым неприличным из всего, что можно представить, лишь больше будоражило Джиёна, можно сказать, он подыгрывал альфе, ускоряя процесс прелюдий. Это длилось до тех пор, пока волк не придавил его своим весом и ловко, будто всегда так делал, вошел в него сзади. Лис сдавленно издал звук, похожий на «йифф», и зажмурился. Все было слишком пошло и странно, чтобы думать и понимать. Тем временем теплый большой член Сынхёна входил в него каждый раз все глубже. Лис был влажный, узкий, но принимающий его всего. Казалось, будто Джиёну дали долгожданное лекарство. Жар отпустил, позволяя холодным мурашкам пробежаться по спине, дрожь сменилась тянущей болью, переливающейся в наслаждение. Чхве двигался в нем нетерпеливо, особо не жалея и не боясь его поранить, но Квон не жаловался. Его протаскивали шерстью по песку, но ему это нравилось, и он урчал каждый раз, когда понимал, что они с ним одно целое. Все смешалось: переплелись эмоции, чувства, слова и память. Джи хотел обниматься, целоваться, но в такой форме это было сложно сделать, поэтому он компенсировал все свои ласки пушистым лисьим хвостом, поглаживая им себя и Сынхёна. Наваждение отпустило волка только тогда, когда первая волна экстаза вздыбила шерсть на его загривке. Он вновь клацнул челюстями, притягивая лиса к себе поближе и чувствуя, как послушно Джиён прогибается под ним, и не мог в это поверить. Джиён его хочет? Ему нравится все, что он с ним делает? Это придало сил продолжать и совершать толчки быстрее, пока в один прекрасный миг мышцы не вытянулись в струну, и волк услышал, как Джиён стонет, умоляя продолжать: «Ох да, да, хорошо!», — сладко кричал он, отчего Сынхёна начало трясти от еще большего возбуждения. Альфа кончил в него, сразу сцепляясь с ним узлом? он даже не отсек момента, когда можно было это предотвратить, но они оба так жадно наслаждались друг другом, что просто продолжили это делать. Сынхён кончал в него, наполняя собой, а Джиён, весь в пыли и лохматый до безумия, махал хвостом и просил еще и еще, подрагивая, сжимаясь и разжимаясь под тяжестью альфы. Адреналин наконец немного отпустил Чхве, и, не в силах держаться на ватных ногах, он обрушил свое огромное тело на маленького, хрупкого лиса, но тот выдержал, прижимаясь к теплому живому волку всем своим мелко дрожащим телом. Так они лежали всю ночь, подрагивая от остаточных волн наслаждений. Вылизывая свою шкурку и шерсть Чхве, Джиён едва слышно прошептал в темноте: — С днем рождения… И Сынхён впервые был счастлив, что сегодня он отпраздновал его именно так. Именно с ним.