Animalverse

— Тихо, Сынхён, пожалуйста, — молил его лис шепотом, но волк лишь изредка порыкивал на него и продолжал толкать свой большой член, игнорируя всякие ужимки и попытки бегства от Джиёна. Лис был не на шутку напуган, ведь такой ситуации не пожелаешь и врагу. Хотя приступы наслаждения предательски накатывали, и он не мог сдерживать себя, чтобы не простонать. — Тшш, — теперь останавливал его волк. — Он услышит, — Сынхён на удивление говорил очень четко на человечьем, хотя раньше в образе волка у него не получалось хорошо разговаривать. И правда, нужно быть тише, но трудно себя сдержать, когда белый волчара так соблазнительно кусает тебе загривок и входит глубоко и беспощадно, что в голове остается лишь одна мысль: «Пожалуйста, давай еще!» За камнем, которым они оградили проход, послышался шум. Потом треск и рев. — Он услышал нас, услышал! — запаниковал лис, но волк лишь сильнее сжал челюсти и кончил в него. Джиена мелко затрясло, он упал на землю и попытался не стонать, но получалось плохо, хотя его стоны были больше похожи на крик о помощи раненого зверя, чем омеги в экстазе. Рев за камнем усилился. — Он нас разорвет! — пропищал Джиён и попытался выбраться из-под волка, хотя не тут-то было: альфа сцепился с ним узлом. — Теперь мы не сможем убежать, зачем ты это сделал? — лис поджал уши, все еще ища пути к свободе, чтобы вырваться из-под Сынхёна. Узел спазмировался, выдавая новую волну оргазма, лапы омеги задрожали, и он вновь беспомощно и устало рухнул на землю. — Потому что ты сам этого хотел, — шепнул белый волк ему на ушко и куснул за самый черный кончик. Каменная дверь, закрывающая их пещеру, рухнула, и в проходе появилась огромная морда разъярённого дикого медведя. Глаза его были налиты кровью, клыки длиннее в три или четыре раза, чем у лисы. Огромная лапища с длинными когтями влезла в пещеру и попыталась выдернуть оттуда оборотней. — Нет, нет, нет! — кричал Джиён, зажмурившись. С одной стороны, ему было хорошо: узел внутри пульсировал и делал ему приятно, но, с другой стороны: страх смерти и отсутствие пути к отступлению и спасению. — Нет, Сынхён, отпусти! — взмолился он, хотя понимал, что это невозможно, особенно при учете того, что чем больше сопротивляется, тем крепче сжимается внутри узел. — Ты же хочешь меня, разве нет? — проурчал волк, совсем игнорируя медведя. — Я… я? — Джиён не знал, что ответить. Альфа вел себя так, будто для него угроза от медведя не существовала, будто его видел только омега. Ему было и страшно, и хорошо, чувство тупиковой ситуации не давало ему расслабится. Он не знал, что ответить, как себя вести, что сделать, чтобы выжить. — Проснись, говорю, — внезапно сказал волк, когда медведь залез в пещеру уже почти наполовину. Лицо Сынхёна приобретало человеческие очертания, оборотень вновь обращался в человека. Джиён не понимал. Разве медведь ему совсем не страшен? — Джиён, это всего лишь сон, проснись! — теперь более четко услышал лис и увидел перепуганные глаза альфы. Квон, тяжело дыша, огляделся. Пещера была пуста. В середине горел костер, солома вокруг, остатки еды и никаких медведей. Они с волком по-прежнему были связаны очередным ночным узлом, но за время сна обратились в людей. — Это просто сон, — вновь успокоил его Сынхён и погладил по голове, Джиён лежал спиной к нему из-за позы, но вопреки всему он захотел прижаться к альфе еще ближе. Внутри билось негодование, что нужно бежать от волка, но сейчас было так страшно из-за кошмаров и так приятно от его тела, что чувство безопасности посещало омегу только с ним. Наутро, когда узел наконец-то отпустил и Джи смог освободить себя от чужой спермы, первым делом он стал есть траву, которая помогала ему не забеременеть. Он ел ее жадно, давясь. Горечь все еще была непривычна, но пока альфа не видел этого, пока он на охоте, лис должен был сожрать все без остатка. Сон не давал ему успокоится. Омега никогда не видел диких медведей, тем более таких больших, и не мог понять, отчего ему приснился такой глупый бессмысленный сон и отчего ему так хорошо с Сынхёном все эти дни? Он не знал, что бесило его больше: чувство спокойствия рядом с ним или факт того, что альфа прав и омега к нему уже располагает? Почти неделю Джи не выходил из пещеры. Альфа иногда выходил наружу ненадолго, рвал нужную траву для любимого и ловил рыбу. Иногда попадались дикие куропатки. А между едой они только и делали, что занимались сексом. Диким, страстным, без отрыва на ночь. Обычно ночью Сынхён просто не отпускал Джиена, связываясь узлом, и поэтому в течение сна они так же получали оргазмы. Джиён был уставшим, истощенным, и его ненависть к себе росла все больше. Когда уже закончится чувство беспомощности от запаха этого волчары? Перед днем рождения Сынхёна любезность омеги была обоснована симптомами течки, поэтому стоило Сынхёну зайти в пещеру, как Джи, не узнавая себя, ластился в его объятия, пушил хвост и провоцировал его на продолжение. Он хотел этого сам, он желал этого, осталось только понять: это касалось именно этого альфы или любого альфы, окажись он в период его течки рядом? Честно, Джиён не хотел считать себя потаскуном, но, кажется, в этой ситуации лучше было это, чем любить волка и рожать ему уродских волчат. Наконец-то течка закончилась, оба оборотня вздохнули с облегчением. Чхве устал не меньше: как оказалось, Джи был очень ненасытным омегой или просто его организм приспособился к течке. Волку было тяжело контролировать себя, его, думать о еде и о безопасности пещеры. Иногда приходилось сражаться с чужими оборотнями около пещеры, которые приходили на запах. Ссадин и порезов от драки омега не замечал, потому что в бурной близости сам порой наносил волку удары хвостом и похлеще. Сынхён, по сути, защищал свою территорию и своего омегу, но отдыхать тоже нужно было, просто отдыхать и спать. Джи выглядел таким же измотанным, и волк винил себя за это, винил, что не мог дать должные условия безопасности своему любимому. Когда вернулась способность мыслить здраво, сдерживать свои инстинкты и мыслить не только о еде, они быстро собрали вещи и отправились по заданному маршруту в Железный город, где их давно ждал друг Сынхёна. По пути оба оборотня почти не разговаривали. Была неловкость и чувство вины. Джиён шел, цепляя за собой нужную траву, благо ее здесь было больше, чем в родных краях. Самое забавное, считал он, что чем ближе они подходили к развитой цивилизации, тем меньше оборотней знало о пользе этой травы. Конечно, лиса это радовало. Прошло несколько дней дороги. Когда они подошли к границе нового города, путников встретили огромные ворота. Весь город был под бдительной охраной, и два льва в железных доспехах и с копьями охраняли вход. Ворота были из ажурной стали, очень высокие и большие. Стена, защищающая город, простиралась далеко за горизонт, где омега не мог увидеть ее конца. Сынхён подошел к одному из львов и протянул бумагу. Потом ответил на пару вопросов, в которые лис не вникал, и им разрешили зайти. — Не пялься ни на кого, особенно на людей, у которых нет ушей, — шепнул волк, когда они едва прошли стену. Джи не успел согласиться, как перед его взором открылась огромная каменная площадь с памятником и фонтаном посередине. Размеры данного поселения восхищали, особенно если сравнивать его со Звериным островом или родной деревней. Все выглядело современней, объемней, структурней. Огромные струи воды переливались в лучах солнца, взмываясь высоко в небо, создавали узоры в полете и падали обратно в воду. Маленькие дети плескались, играя около фонтана, а взрослые сидели на лавочках, грелись на солнечном месте или просто читали газеты и книги в тени. Джиён понял, о чем предупреждал его альфа, но он и подумать не мог, что тут будет так много нововеров. Почти все оборотни от мала до велика были без ушей и хвоста. А это могло означать лишь одно: они приняли веру новых богов и отказались от своей звериной сущности. Каждый оборотень с хвостом был здесь как белая ворона, и лису стало не по себе, потому что на чужаков, пришедших из-за стены, бросали особо недоверчивые взгляды. Дома, в которых жили нововеры, были отстроены из кирпича и оформлены сталью снаружи. Почти все в этом городе было из железа, отчего он и получил свое название — «Железный город». Дома казались еще выше, чем сама стена и ворота, выше во много раз, чем дома на Зверином острове. Из окон дружелюбно выглядывали люди, очень редко попадались дети с ушками на голове, а еще меньше — взрослые. И, безусловно, каждый из жителей не мог отвести взгляда от рыжей копны волос у Джиена и двух ярких лисьих ушей. — Пойдем, — мягко сказал Сынхён и взял растерянного омегу за руку. — Не обращай внимания на взгляды, все-таки для них мы звери, а не люди, — он зашагал быстрее к центру площади, а потом свернул налево, и Джиён беспомощно поплелся за ним. — А что за памятник расположен около фонтана? — поинтересовался лис. Он лишь мельком успел разглядеть его серьезное, хмурое лицо и курчавые объемные волосы. — Это, — немного запнулся альфа, не сбавляя темпа, — первый оборотень, принявший новую веру. Первый, кто отрезал себе уши. — А разве первыми не были те, кто родился сразу без ушей? — удивился лис. — Папа-омега рассказывал, что раньше все были с ушами, но потом стали рождаться оборотни без ушей и без магии. И тогда пошел раскол на две веры. — Да, — загадочно сказал альфа. Джиен не видел лица, но по сжатию руки чувствовал, как волка напрягали эти вопросы. И, несмотря на это, Сынхён договорил до конца. — Но это первый оборотень с ушами, который обрезал себе их сам. Так он стал эталоном среди нововеров. И все стали делать то же самое в угоду ему, как новому Богу. Улицы вывели их на базар. И тут повеяло чем-то знакомым. Атмосфера, царившая вокруг, была похожа на рынки Звериного острова, и тут было больше оборотней с ушками, чем нововеров. Квон предположил, что у жителей-оборотней должна быть своя территория, где они существуют, окруженные жестокими законами нового мира, пусть даже если это всего-лишь рынок и пара домов. Альфа торопился, принюхивался, оглядывался по сторонам и тянул Джиёна за собой сквозь ряды. Сам омега старался поспевать и не сильно спотыкаться о чужие ноги и мешки товаров, выставленные на проходе. За одну руку его держал Сынхён, а второй он крепко сжимал траву Плауна Сплюснутого, ту самую, сорванную по пути. Он не успел спрятать её в рюкзак и боялся потерять ценное лекарство. Этого не мог не заметить один торговец, тоже лис, специализирующийся как раз на травах. — Молодой человек, почем продашь бездетную траву? У Джиёна внутри все похолодело. И даже не от вопроса оборотня-лиса, а от того, как дернулась рука Сынхёна в этот момент. Волк резко остановился и обернулся в сторону спрашиваемого. Альфа не мог проронить ни слова, тщетно пытаясь понять, правильно ли он расслышал его вопрос. Квон чувствовал, как внутренняя паника нарастает, будто его поймали за руку в момент преступления, и, поджав уши с хвостом, он попытался перевести тему. — Ничего я не продаю, до свидания. Пойдем, — уже обращаясь к Чхве, омега толкнул его к дороге. Но Сынхён стоял как вкопанный и внимательно смотрел на торговца, а потом, игнорируя попытки Джиёна к бегству, подошел к лавке травника ближе. — Как, вы сказали, эта трава называется? — он показал на своего омегу, и в этот момент Джи пожалел, что его не разорвали волки в ту злосчастную ночь, когда была его свадебная церемония. Сам же торговец, не понимая подвоха, рассмеялся и замахал хвостом. — Редко кто знает об этой траве. Все считают её сорняком, но племя лисиц свято хранит секрет о том, как можно обезопасить себя от зачатия. Ешь траву, пей траву — детей не будет. Все современные лекарства, созданные нововерами, основаны на этой траве, только в маленьком количестве. Акцент у оборотня явно был восточным, не из этих мест, да и нрав к общению с покупателями тоже. Губы Сынхёна сжались и превратились в одну сплошную линию. Вены на висках и шее вздулись, и было видно, как они пульсируют, сдерживая гнев. Но больше всего пугало, что за весь разговор он ни разу не взглянул на Джиёна. — А если принимать эту траву в большом количестве, можно умереть? — спросил вновь альфа, и голос его изменился. Он стал холодным, с каким-то металлическим оттенком. Торговец будто не видел и не слышал изменений в альфе. Он доброжелательно продолжал махать хвостом и так же активно молол своим языком. — В мое время что только с этой травой не делали, но нет, умирать от нее не пробовали. Только безопасный секс без детей, даже во время течки. Удобно же! Правда, есть риск остаться бесплодным навсегда. И если сцепка была внезапной, можно даже медикаментозный аборт вызвать, когда изнутри все ненужное выходит, понимаете? Так вы продадите? Волк резко поджал уши и наконец-то обернулся к едва живому стоявшему позади омеге. На лице у Сынхёна читалась злость, ненависть, непонимание, горечь, обида, сожаление, разочарование, осознание всего вранья и поступков, совершенных Джиёном. Как сильно он был наивен и верил лису, и как сейчас жестоко его ткнули ножом в самое сердце. Джи забыл, как дышать. Он стоял и лишь спустя время понял, что по щекам катятся слезы. Он обнимал эту злосчастную траву и с виноватым видом бездомного щенка смотрел на альфу в надежде увидеть проблеск прощения. Хотя сам понимал, что не заслуживал этого. — За мной, — сквозь зубы прорычал Чхве и сорвался в толпу, не прощаясь, лишь толкая всех, кто попадался ему на пути. Он шел так быстро, как мог. Впервые волк хотел убежать от всего. Убежать от лиса. Впервые он допускал мысль, что было бы лучше вовсе не быть вместе. Чтобы они не встретились никогда. Чтобы не было запечатления, от которого он не в силах отказаться. Чтобы не было этой боли от осознания обмана. — Но как же трава? — озадаченно крикнул торговец вслед. Джиен швырнул ему весь пучок в ответ и что есть сил побежал за Сынхёном. Он вытер слезы, понимая, как сильно трясутся ноги и руки. Он сожалел, что обман раскрылся вот так. Он готов был понести любое наказание. Больше всего было обидно за то, что он не хотел делать больно Сынхёну, он просто хотел защитить себя от того, чего боялся больше всего: родить чудовище. — Сынхён, прошу. Я хотел рассказать, хотел! — кричал ему вслед омега, но альфа не слышал. Он обежал весь рынок, следуя за белым хвостом волка, пока они не оказались в каком-то безлюдном переулке. Тогда одним резким движением руки с полуразворота Чхве вцепился в шею лису и с силой прижал его к стене. Волк балансировал между звериным и человечьим обличьем. Его глаза были с вертикальным зрачками и светились. Отросли клыки и когти на руках, начинала отрастать шерсть. — Ответь лишь на один вопрос. Лишь на один! — прорычал альфа. — Тогда, на второй день, когда было кровотечение, ты знал, что убиваешь нашего ребенка? Джиён задыхался. Его пугал такой волк. Его пугал вопрос и, более того, пугал собственный ответ. — Знал, — едва слышно ответил он, шевеля губами. — Ты убил своего… нашего ребенка осознанно. Не в бреду. Не потому, что плохо себя чувствовал. Ты убил его просто потому, что он был от меня? В голосе у альфы проскользнула нотка надежды, приправленная отчаяньем, что Джи ответит «нет», что это все ошибка. Что сейчас они обнимутся, потому что не поняли друг друга. Но слезы, скатывающиеся с щек омеги, были беспощадны. И, ненавидя себя за это, Джиен ответил: — Да. Лис почувствовал, как горло ослабила волчья хватка и его швырнули на землю. Квон откашлялся, а в следующий раз, когда поднял глаза на альфу, тот успел принять человеческий облик. — Ясно, почему после сцепок ты так и не забеременел. Дурак я. Больше Чхве не произнес ни слова, а Джиёну было слишком страшно продолжать этот разговор. Ему казалось, если он заикнётся, волк тут же перекинется и просто разорвет его. Но тем не менее чувствовал себя омега паршиво. Думать о том, что убиваешь ублюдка-зародыша было проще, чем говорить это вслух или смотреть в глаза разбитому морально альфе и сознаться в умышленном убийстве.