Школа безумия Джокера

Он сидел на заднем сиденье машины и смотрел в окно. Джеку надоело перехватывать постоянные взгляды водителя – он учился абстрагироваться. Его задержала полиция утром, когда он переходил дорогу прямо перед их машиной. Это и было его ошибкой. Или нет. В этом городе все на первый взгляд было другим: улочки, машины, лица. Здесь никто не знал его отчима, и он мог расслабиться после нервного потрясения, по крайней мере, попытаться. Джеку казалось, что эта боль на лице вечна, она его никогда не покинет. Он не смог сказать кто он, откуда, когда полицейский задал ему вопрос. Когда, наконец, сообразили и дали палочку, чтобы он написал на земле, он вывел одно два слова: "не помню". И это спонтанное действие стало неким алиби на всю жизнь. Его это искренне забавляло: смотреть на замешательство людей. Сейчас же, его везли в детский дом, перед «новой жизнью» с ним провел беседу психолог, который мягко, но четко дал понять, что многое в этой жизни мальчику больше не светит. Его никогда не возьмут в семью, да что там семья – с ним не будут играть дети, с работой тоже будут проблемы во взрослом возрасте. Договаривая фразу, мужчина поперхнулся, встретившись со взглядом Напьера. Сеанс был окончен, врач уже ничем не мог ему помочь, даже если бы захотел. Здание выделялось исключительной убогостью среди остального пейзажа. Напьер, вышедший из машины, встал прямо в лужу, тут же промочив ботинки. За оградой играли дети – точно такие же дети, которых он оставил позади. Женщина лет сорока выбежала к ним навстречу с какой-то папкой, увидев лицо мальчика, она остановилась. Она была слегка полноватой, но это ее не портило. Что для себя автоматически отметил Джек, так это то, что глаза у женщины были добрыми. - Мистер Ривз, здравствуйте, - хоть и говорила она с полицейским, взгляд не отрывался от шрамов. – Какой ужас… Скажите, а он разговаривать, кушать может? - Боюсь, что нет, мэм. Женщина присела на корточки перед Джеком. - Привет, малыш, меня зовут Синди, я главная заведующая в этом месте. Это теперь твой новый дом. Голос у нее был бархатный, он успокаивал, усыплял бдительность, но Джеку было все равно. Он позволил себя увести на второй этаж и поселить в отдельную комнату, где упал на кровать и не поднимался весь следующий день. Жизнь в сером, разваливающемся здании была лучше, чем дома. У него была своя комната, и всех обидчиков он мог поставить на место, а не терпеть и не сдерживать себя, как это было с отчимом. Спустя полгода кошмары не отпускали его, он кричал ночью, но мамы рядом с ним не было, и постепенно он начал привыкать к одиночеству. Многие из ребят его задирали, пытались удачно пошутить, что для них заканчивалось крайне плачевно. Джек научился выявлять слабые места людей. Как и предупреждал психолог, его не хотели брать в игры, к нему никто не подходил, с ним не разговаривали. Единственный вопрос, который ему задавали: « Что с тобой случилось? Откуда эти шрамы?». Но и от этого изощренного садизма он сумел себя защитить. Все мысли в его голову начали приходить спонтанно, постепенно спонтанность начала проявляться и в действиях. Но они не были лишены логики и поэтому так пугали окружающих. С самого первого дня пребывания в детском доме Джек не мог разговаривать, и гнул линию об амнезии, молча пожимая плечами. Ему дали новое имя - Джозеф, дали новую одежду, учебники. Первые две недели мальчик не мог раскрыть рта, но раны затянулись и стали менее болезненными. Хотя играть молчуна ему очень понравилось. Он начал наблюдать за детьми, изучать их повадки, выявлять их слабости, особенно тех, кто пытался над ним издеваться. Они все… были настолько серы, одинаковы и узнаваемы, что перестали его интересовать к концу года. Все их слабости в виде конфет, прогулок, кукол у детей и сигарет, денег, порно у более взрослых вытягивали в презрительную усмешку его шрамы. Но если детей можно было поставить на место - убить питомца, больно ударить, завести далеко от дома и слинять, - то со старшими были проблемы. Особенно его доставал Ричард со своей шайкой. Не раз Джек оказывался запертым в темном сыром подвале на несколько часов, а однажды на сутки. Этот жирный прыщавый шестнадцатилетний амбал начал портить жизнь Джеку после того, как тот выиграл у него в карты. Все воспитатели знали, что творится на заднем дворе детского дома, но старались туда не заходить. Это была территория трудных подростков, которые могли серьезно покалечить. С тела Джека неделями не сходили синяки, когда он мылся в душевой, он научился грамотно обходить пораженные, болезненные участки. Губка была очень жесткая, бюджетная. В свой новый придуманный День Рождения Джек все-таки узнал то, чего избежал в своей старой школе. Весь день его преследовало чувство тревоги, хотя особо его никто не поздравлял: все уехали на природу, а ему… было не до этого. Он увлекся Фрейдом и весь день читал, не отвлекаясь на еду. Устав, Джек встал с постели и подошел к окну. На улице было лето, и задний двор пустовал - значит, что Ричард тоже уехал на пикник. Протерев глаза рукой, он ощупал шрамы языком – это жест начал превращаться в привычку. Как–то раз на завтраке кто-то ему это заметил, Джек уже выкинул его из головы. Но ему было очень забавно наблюдать, как тарелка с кашей летит прямо в обидчика. На тот момент Напьера уже так достали взглядами и расспросами, что он не затыкал, а наказывал. Почему-то он решил, что имеет на это право. Именно поэтому на голову обидчика опустилась не каша, а тарелка с кашей. Парня отправили в больницу с множеством порезов кожи головы. Вспомнив это, Джек улыбнулся самому себе и отправился в туалет, где был поднят за щиколотки и несколько раз опущен головой в унитаз. Вернувшаяся с прогулки, Синди долго пыталась узнать у него имя обидчика, но Джек молчал. Разбитый лоб заживал долго, но он не портил общего состояния удовлетворения, которое захватило мальчика в ближайшие дни. Спустя неделю Ричард с другом были доставлены в больницу, спасти их врачам не удалось. Их желудки были порваны мелкими крупицами стекла, которое заботливо добавлялось им в еду в течение недели. Джек взрослел, чувство обиды сменялось ненавистью, ненависть сменялась жуткой завистью к беззаботной жизни других, а это заменяло чувство безумного одиночества. Оно сжирало, подавляло, вгоняло в депрессию. Он обрастал комплексами, которые загоняли его дальше от взглядов, реплик, пальцев в его направлении. Тогда-то Джек и начал читать. Много читать, так много, что перечитал всю библиотеку. Мальчик начал замыкаться на себе, дисциплинировать себя, находить новые развлечения, которые захватывали дух. Друзей у него не было, он нашел им замену. Выплескивая адреналин в кровь, каждый раз он испытывал неземное блаженство, когда причинял кому-то боль. Тому, кто этого заслуживал. Джек до сих пор раскладывал карты, но теперь карта-шут занимала самое первое место в иерархии мастей. Он смотрел на нее, и она заставляла его улыбаться. Постепенно он начал воспринимать себя, свой новый облик, как должное, а потом просто полюбил его. Осознание того, насколько он индивидуален, насколько он для себя замечателен, побороло все комплексы, заменив ими безудержное нетерпение к другим. Правда, было в его голове одно «НО». Джек, хоть и действовал спонтанно, всегда тонко чувствовал ситуацию. Он видел, как многих колбасит, когда он доводил их своими замечаниями до той точки невозврата, которую не все могут переступить. Его точка невозврата заключалась в убийстве человека, но на тот момент он это воспринимал как нечто неопознанное. В десять лет он еще не ощутил прилива той сумасшедшей силы адреналина при убийстве человека.

***

Прошло четыре года, после его первой встречи с Синди. Она единственная была к нему добра, и ей единственной он мог довериться. Она видела, какие перемены происходят с мальчиком, но сделать ничего с этим не могла. Изначально молчаливый и замкнутый, он превратился в говоруна, речи которого очень ранили и вызывали на провокацию других ребят. Джек связался с несколькими мальчишками своего возраста. Он чувствовал, что они боятся его, и этот страх сковывает их, и… развязывает ему руки. То, чему его научил Майкл, не прошло даром, Джек помнил все: и как воровать, и как обманывать. Теперь же он повысил свою квалификацию: научился вскрывать машины. В один ненастный день он гулял по городу. Дождь всегда всех прогонял с улицы, а значит на него никто не будет бросать косых взглядов и перешептываться за спиной. Было в этом проявлении природы что-то свободное, свежее, оно захватывало, заставляло скакать по лужам и носиться под раскатами грома. Его взгляд остановился на ближайшей машине. Это был старенький Мерседес черного цвета. Усмехнувшись, Джек с легкостью вскрыл дверь и попал в салон. В детском доме эту ночь он не ночевал. Он катался по ночному городу, по узким улочкам, зная, что копов там нет. Ранним утром, когда все еще спали, он остановился у бензоколонки. Открыв бардачок, парень надеялся найти там деньги, но нашел только мусор. Взбесившись из-за этого, он, предварительно выйдя из машины, разогнал ее прямо на бензоколонку. Взрыв не заставил себя ждать: ударная волна сбила его с ног, и он упал в овраг. Поднявшись на ноги, он осмотрел место своей импровизации – все горело. У Напьера начинался переходный возраст.