Верность

Холод. Будоражащий вены холод сковывает, не давая боли покинуть бренное тело. Что можно чувствовать, когда разочаровываешься в самой себе? Ничего, кроме разочарования. Странно, что я в апатии. Лежу в постели, не замечая времени. Не отвечаю на звонки, потому что не слышу их. Как будто улетело сознание. И такое тягучее, словно мед осознание и освобождение не приходит. Будто вакуум в груди, трудно дышать. Мне не нравится такое состояние. Подношу руку к глазам, желая убедиться в том, что еще жива, что могу существовать. Вены просвечиваются сквозь кожу. Солнечно. Кровь бежит, заставляя биться сердце. Единственная мысль, которая доходит до сознания – надо сходить в ванную. Поднимаюсь. Ноги плохо держат. Открываю дверь. Еле толкаю преграду вперед. Кровоточащие ранки с осколками внутри. Больно. Кровавый след на кафеле. Ни один мускул не дернулся. Какая боль? Ребят, я не умею чувствовать. Включаю воду. Не покрываюсь мурашками, когда попадаю под ледяные струи. Не вскрикиваю, когда обжигающий каскад настигает меня. Ноги подкашиваются, смотрю на ступни: раны кровоточат, стеклышко выглядывает из кожи. Закрываю слив, набираю ванну. Опускаюсь под воду, мое тело в такой же апатии, как и разум. Воздух выпускаю, жду до того момента, когда терпеть сил нет и выныриваю. Топиться из-за парня? Нет, я еще не превратилась в сопливую девчушку, верующую в долгую и взаимную любовь. А любила ли я Пита? Какой интересный вопрос. Не знаю. Была сильна привязана. Была охвачена страстью. Была поглощена мраком так, что любой лучик казался счастьем всей жизни. Почему тогда такое состояние? Разве, есть из-за чего? Нет. Ложь. Конечно, есть. Я не любила Пита. Возможно, влюблена. Лгу самой себе, чтобы хоть как-то снять тяжесть. Помогает. Вылезаю из ванны, мокрая иду в спальню. Капли стекают с меня, холодя кожу. Наконец, хоть какой-то признак жизни. Мурашки бегают по всему телу, отчего на сердце стало чуть легче. Наступать на необработанные раны больно, но это отвлекает от вакуума внутри. Накидываю бежевый шелковый халат на голое мокрое тело, спускаюсь вниз. На столе стоит курица, картофель, другие овощи. Одна девушка, которая убирается в моей комнате, завидев кровавые следы после меня, спешит помочь, но что-то в моем выражении лица ее останавливает. Хотя, как говорил Пит, меня невозможно разгадать. Если только по глазам. Спешно стираю слезинку, случайно выступившею из глаз и принимаюсь за обед. - Миссис Мелларк, вам звонит молодой человек. Он представился как ваш сладкий любовник, - домоправительнице неловко, ее покрасневшие уши ее выдают. Ее слова как поглаживание по голове: приятно, но никак на мне не отражается. Поэтому я просто кивком головы разрешаю принести телефон. Женщина дает мне трубку и принимается убирать мои тарелки. Прочищаю горло и самым обольстительным голосом отвечаю: - Как я соскучилась, мой сладенький. - Что случилось? – скажите, не магия? Финник знает меня. - Ничего, Финник. Просто… приболела. - Ага, давай сделаем вид, что я не слышал этого. Что у тебя опять случилось? От его слов меня начинает трясти. Плечи вздрагивают, слезы капают. Кого я обманываю? Не люблю я его, ага конечно! - Не сошлись характерами. Правда, Финник, не стоит тебе знать. - Ничего глупее не слышал. Я сейчас приеду. Прошу, Китнисс, не плачь. Он не стоит твоих слез, - и отключается. - Стоит, Финник. Он единственный, кто стоит моих слез. Произношу вслух. Слова сами сорвались. Я даже не обратила внимания на то, что здесь есть чужие уши. Они меня не волнуют. Они итак это понимают. Наливаю себе стакан воды. Трясущимися руками подношу воду ко рту, проливая капли на слегка влажный от моего тела халат. Не замечаю, как стакан падает, как маленькая лужица проливается вокруг моих ног. Делаю шаг вперед и поскальзываюсь, падая и собирая новые осколки в стопы. Работница кидается ко мне на помощь, пытается обработать ранки, но я не даю: - Не тронь. Убери осколки, меня не трогай, - она, стушевавшись, отводит глаза и хватается за тряпку. – Простите. Я не должна была быть груба. Но я, правда, справлюсь самостоятельно. Не замечаю, что на шею с головы капает что-то теплое и густое, что локти все в ссадинах, что стопы разодраны теперь в клочья. Не замечаю, что кружится голова, что в глазах все мутно, что чуть ли не теряю сознание. Это стабильное состояние на сегодня. Иду к дивану, с которого все началось, оставляя кровавые следы как в фильмах ужасах. Меня трясет. Почти падаю на диван, пачкая кровью все вокруг. Достаю маленькую стекляшку из пальца, остальные не трогаю. Проходит пять, десять минут, может, час, а я ничего не чувствую. Ни внутренней боли, ни внешней. Ни ветра из открытого окна. Не слышу голосов, которые произносятся, не вижу девушку, которая спрашивает, можно ли войти в квартиру молодому человеку. В конце Финник заходит. И он выглядит чуть встревоженным, когда только переступает через порог. И становится яростным, когда видит меня. - Это он, Китнисс? Этот засранец сделал с тобой такое? Китнисс, солнышко, ответь, я убью его, - видя меня, он немного успокаивается, потому что не может злиться на меня в таком состоянии. А я его не понимаю. Я слышу, но не могу обработать. Пусто. Меня это даже не волнует. Он слышит звонок моего сотового и идет наверх. Отвечает Джоанне, что-то рассказывает про меня, но не врет. Потом что-то ищет, и, найдя, звонит. - Ты что с ней сделал, урод? Я убью тебя! – замолкает, слушает. Что-то еще говорит, а у меня пропал и слух. Лишь размытое зрение, но лучше бы и его не было. Внезапно тело пронзает, как молнией. Я дергаюсь, как в конвульсиях, вскрикиваю, а потом опять замираю. Ни лучше, ни хуже. Лишь на секунду была острая боль по всему телу, а потом снова пустота. Сильные руки поднимают меня, несут в ванную, набирают воду. Я сижу на тумбе, отрешенная. Финник снимает мой кровавый халат, не обращая внимания на мою наготу. Эта единственная мысль, которая пробилась сквозь панцирь. И я понимаю, что не вижу в этом ничего такого. Финник - человек, которому я могу доверить себя полностью, не боясь за себя, потому что он сильный, и за своих близких, которых бы до смерти напугала. Папа бы убил всех и вся, лишь услышав мой надломленный голос, мама бы попала в больницу с инфарктом. Прим бы не рассказали уже сами родители. Только набирается вода, в ванну врывается Пит, взбешенный, увидев меня голой при другом парне, ужасненный, увидев и оценив полностью мое состояние. Сначала нелепо замер, потом кинувшись ко мне, прикрывая своим пиджаком, выгоняет Одэйра из ванной, но тот противится. Почти дотронувшись до моего тела Пит осаждается, остановленный моим оживлением. - Не трогай, - лениво склоняю голову на другую сторону. – Не смей. Ты этого больше не можешь. - Что с тобой? – он уязвлен моим заявлением, чем немного вызывает мое непонимание, но лишь немного, потому что оставшиеся силы тратятся на способность говорить и быть в сознании. - Ничего такого, из-за чего бы тебе следовало приезжать. Выйдите. Я справлюсь, - ни один даже не дернулся. – Я сказала выйти! Пошли вон! Решили воспользоваться положением и поглазеть на голую девушку, замужнюю, между прочим. И ты еще, псевдомуж! Идите! Вон! Под мой ободряющий ор мужчины дружно покидают меня. А я сползаю на пол, потому что еле смогла повысить голос. Легкий стон вырывается при приземлении, но я не обращаю внимание и на это. Привалившись спиной к тумбе и прикрыв глаза, я собираюсь с силами. Нет сил думать над словами, над чувствами. Я просто безжизненный мешок. Финник опять заходит, и, не обращая на гневные взгляды моего… не моего, просто мужа, внимание, идет ко мне, заперев дверь. Пропускаю подъем, ощущаю воду на коже. Финник бьет меня по щекам. - Ты должна быть в сознании. Сейчас приедет врач. Ты же не покинешь меня, правда? Держись малышка. И я ищу выходы из помутнения. Цепляюсь за звуки, за касания рук ко мне, за боль. - Ну же, Китнисс. Давай говорить. Давай? Будем вспоминать. Ты можешь закрыть глаза, если больно. Но говори. Давай. Как тебя зовут? Ты должна помнить, это же так легко, - я что, настолько плоха? Имя? Он издевается? Начинаю петь. Сначала просто беру ноты, потому что на слова голос срывается. Когда он начинает промывать голову, решаю запеть, чтобы не уйти от боли. - Я уже не та без твоего тепла, Казалось, пережила, но нет, я не смогла. Я прошлым днем живу, надеясь все вернуть. Без твоего тепла я просто умерла. Держать эмоции в себе оказалось не сложным, До тех пор, пока это было возможным. И казалось все стало как раньше, казалось… Мы просто гуляли вместе с друзьями, Чтобы никто уже не стали врагами, Надеюсь не стали. До тебя все прошло, я же просто открыта. Неинтересно, прочитана книга. Я уже не та без твоего тепла, Казалось, пережила, но нет, я не смогла. Я прошлым днем живу, надеясь все вернуть. Без твоего тепла я просто умерла. Голос пробивался очень редко, но я старалась хотя бы шевелить губами правильно. Хотя бы просто дышать. - Молодец! У тебя такой красивый голос, ты знаешь? Умница, нам осталось только вытереться. Давай. Я вытру, а ты смотри в мои глаза. Ты же всегда говорила, что меня можно любить за одни только глаза, помнишь? Ну же, смотри, я смотрю на тебя. Не хочешь смотреть? Давай, говори что-нибудь. Ну же, ты должна быть живой. Я боюсь, Китнисс. Ты всегда обещала быть со мной, помнишь? Ну, давай, я боюсь терять тебя. Помоги мне, малышка. Давай, качни головой. Молодец. - Я знаю, -хрипло, слышно только Финнику, но это мой голос. - Что знаешь? Давай, Китнисс, не уплывай. - Голос, - у меня красивый голос, Пит говорил. – Красивый. - Да, очень красивый. Спой мне что-нибудь еще. Давай что-нибудь, хоть детское. - Дилари-дилари-дон. Слышится в округе звон. Дилари-дилари-бом. Мышка с часиков бом. С голосом выходит только «бом». Но Финник и этому рад. Выносит меня в комнату, Пит сходит с ума. Бегает из одного угла в другой. Врач достает что-то из своего чемодана. А я отключаюсь. *** Она лежит, вся в ссадинах, бледная, будто мертвая. Почему не могу отойти от нее и на шаг? Я не должен позволять себя этого. Не должен пускать в себя чувства. Не должен. Но отойти не могу даже ночью. Китнисс все время спит. Я надеюсь, что спит, потому что не могу думать о том, что она без сознания. Тело, сердце рвется обнять ее, хоть дотронуться. Разум сильнее. Зачем она это сделала? Не мог же я довести до такого состояния ее. У нее не может быть ко мне сильных чувств. Ни у кого не может быть. Меня не могут любить родители – как она полюбит? Но полюбила. И мне надо вывести ее любовь. Я никому не должен причинять боль. А ей тем более. *** Что-то капает мне на ладонь. Я безжизненна, как, впрочем, и должно быть. Вспоминаю, сколько у меня ссадин. Вспоминаю, как сильно ударилась головой о каменный мокрый пол с осколками от стакана. Да, так и должно быть. Странно, что я вообще почувствовала влагу на коже. Ведь остального я не чувствую. Ни тепла пледа, ни его тяжести. Ни пощипывания ссадин, ни тяжелой головной боли. И внутри ничего. Приятно. Если вспомнить вчерашний день, вспомнить вчерашние ощущения, то… Да, лучше ничего не чувствовать. А вчера ли я все это чувствовала? Надо бы узнать. Пытаюсь открыть глаза. Получается лишь немного дернуть веком. Пытаюсь дернуть пальцем. Ага, да конечно, мечтай, Китнисс. Может, хоть волосы пошевелятся? Ну, да, согласна. Бред. Может, позвать кого-нибудь. Первая мысль: Пита. Вторая мысль: Пита! Настойчивый разум. - Финник, - голос теряется в хрипе, но он тоже привлекает внимание. - Да, солнышко? Все хорошо? Ничего не болит? – его голос пронизан болью и облегчением. И хорошо, что я не могу открыть глаза. Его мне таким лучше не видеть. – Доктор, она очнулась. - Нет, - прочищаю горло, и вызываю чувство легкой боли. Но это нормально. – Не надо. Я справлюсь. Не надо врача. - Да, конечно. Не надо врача. Не надо помощи. Зачем она тебе. Ты же у нас сильная. Умереть? Да, пожалуйста. Раздеру всю кожу, получу сотрясение мозга и физическое истощение. Заткнись, сильная! – он зол. Я не виню. Но мне это не нравится. - Я может быть и принцесса, но из мрамора. Так что, не волнуйся. Хуже, чем было, уже не будет. Поэтому заткнись. И я рада, что ты со мной Чувствую его улыбку на своей ладони. Может быть, сама улыбаюсь. - Почему я ничего не чувствую? Больше не давайте мне этого лекарства. - А вот это уже не вам решать, миссис Мелларк. Лучше расскажите мне о вашем самочувствии, - очень раздражающие вопросы. - Вы идиот? Отключили мне все чувства и спрашиваете меня о самочувствии? Хорошо. Раздражение. Очень сильное. И вам моя неподвижность сейчас очень на руку. - Это хорошо, миссис Мелларк. Значит, вы идете на поправку. Что неудивительно, после двух дней беспробудного сна. - И это тоже вы намудрили? Я, кажется, говорила еще этим двоим, что справлюсь сама. - Миссис Мелларк. Боюсь, вы бы не справились. Мистер Мелларк очень вовремя вызвал меня. - Какой же у меня заботливый муж! Топором бы его по роже, - бурчу от негодования. - А вот это уже моя фраза, Эвердин. Джоанна. Неужели я так плоха, что она прилетела? - Где ты? Зачем ты прилетела? - И я рада тебя видеть, родная. Ты нас всех напугала. Скажи спасибо, что не сказали твоему отцу, - чувствую тепло справа. Она, видимо, легла рядом со мной. – Ты что, настолько плоха, что открыть глаза не можешь? - Джоанна. Не надо, - тихо говорит Финник. - Все нормально. Она права. Свет слепит, но я стараюсь привыкать. - Молодец, Эвердин. Я всегда верила в тебя, - мы все усмехаемся. - Она - Мелларк, - говорит Пит, вошедший в комнату. Подходит ближе, целует мои коленки. Я не чувствую, я вижу. - Сколько здесь народу собралось? – стараюсь не обращать внимание на близость Пита. Но теперь пробивается стучащая в висках кровь в чувства. - Больше никого. Эвердин, - назло Питу говорит Финник. – Ты нас всех здорово напугала. - Прости, Финник. Простите ребят. Я просто упала. Не стоило так волноваться. - Вам нужен отдых, миссис Мелларк, - тонкий намек на выход посетителей. Идут к двери все, кроме Пита. У двери Джоанна говорит: - Расскажешь потом, как ты упала? – насмешливый тон. Я киваю. Пит еще раз целует мои коленки. Проводит рукой вдоль моего бедра. Если бы чувствовала – появились бы мурашки. - Зачем? – спрашиваю, потому что больше не хочу повторения того кошмара. - Я не знаю, - он удручен этими мыслями. – Я понимаю, что не должен, но не могу удержаться. Я прошел все круги ада, пока ты была без сознания. Я не хотел, что бы ты чувствовала боль. - Это хорошо. Потому что сейчас я ничего не чувствую, - вспоминаю его слова ранее. – С чего ты взял, что не должен ничего чувствовать ко мне? Я поражена. А Пит вновь становится тем злым, другим Питом. Вскакивает, отворачивается к двери. Будто даже больше становится. И мне опять хочется прижать его к себе. - Потому что я так сказал. И уходит. Какой он… восхитительный. - А я не говорила. – Он лишь усмехнулся. *** За два дня я восстановилась в здоровье. И поняла, что внутри абсолютно пусто. Я чувствую веселье рядом с Финником и Джоанной. Чувствую нежность при разговоре с родными. И больше ничего. Пусто. Не могу смеяться над шутками, которые крутят по телевизору. Не могу улыбаться красивому закату. Не чувствую раздражения от вновь пришедшего утра. И не чувствую удивления, когда идя по улице домой меня окликает Гейл. - Китнисс! – останавливаюсь. Безразличие. – я так рад тебя видеть! - Привет. Прости, я спешу. - Я тебя провожу. Идем молча. Он что-то спрашивает. И получает мой односложный безжизненный ответ. И меня это устраивает. А его нет. Нас встречает Пит. Мы обнимемся, ведь мы семья. Уходим домой. Ужинаем. Я иду спать. Не знаю, что делал Пит.