Грани будущего

- Они тебе понравятся, - заявляет Артур, набрасываясь на еду, как зверь, именем которого его нарекли. - Отличная троица! - Впридачу к твоим головорезам, - посмеиваясь, я ставлю рядом с ним копченое мясо. Артур хмыкает и впивается зубами в краюху пышного, чуть с кислинкой, еще теплого свежего хлеба - на кухне расстарались в честь благополучного возвращения принца. Братир крутится возле стола, норовит ухватить Артура за рукав рубахи, за штанину, поставить на него лапы или стащить головку сыра из его блюда, скулит и унимается только тогда, когда хозяин от души треплет его загривок. - Мои головорезы, как ты их называешь, мухи не обидят, - Артур добродушно хлопает себя по колену, отодвигаясь от стола. - Иди сюда, ты слишком далеко. Я усаживаюсь и отпиваю горячее молоко с медом из его кружки. Самое подходящее питье в морозное утро. Братир тут же сует узкую морду мне под бок, и я чувствую себя совершенно счастливой. "Я скучал по тебе, - признался Артур ночью, когда схлынула первая торопливая страсть и мы лежали в тишине щека к щеке. - Все это время я чувствовал себя так, будто мне нужно что-то взять, а у меня..." - "...нет руки", - шепотом закончила я. - "Да, - кивнул он и поцеловал костяшки моих пальцев. - Я знал, что ты поймешь". Артур проклинал бороду, которую отпустил в поездке, но зимой на севере не бреются - слишком мерзнет лицо! Он затребовал мыло и нож для бритья первым делом, едва мы проснулись. Хотя мы и не засыпали толком; десятки раз сказанное "давай спать" приводило к новым разговорам. О, нам было о чем поговорить! Артур сказал - мне понравилось бы на островах: Оркнеи суровы, неприступны, неласковы и прекрасны, особенно - если верить местным - весной, когда сходят льды и снега и скалы покрываются цветущим мхом и вереском. Мне смешно было слушать про неласковые и неприступные, нежась в его объятиях. О Моргаузе Артур упомянул вскользь и морщился при этом, как от зубной боли, - ему еще предстоит объясняться с Утером, и объяснение это будет далеко от приятного. Я поняла только, что они не встречались и что король Лот договорился с Артуром на ее счет. "Боги язычников и христиан, - думаю я, - пошлите моей сестре разум!" Мой ответный рассказ намного короче. Мерлин ни слова не сказал Артуру о пожаре и о моей короткой болезни; я испытываю к мальчишке что-то вроде признательности за это молчание. - Между прочим, - произносит Артур, покончив с едой, - Кэй увез девицу с Оркнеев. Похоже, он ею околдован. Ого! - И как, сильно влюбленный Кэй отличается от всегдашнего Кэя? - По-моему, он стал еще злее, - смеется Артур и целует меня в шею. - Ему труднее всех примириться, что в своих слабостях он ничем не отличается от любого другого человека. - Скажи, что в этом он даже от богов не отличается, - наставляю я, - возможно, ему полегчает! К тому же это порадует сэра Эктора... - Лекаря! - доносится крик снизу. Голос мне незнаком. - Ради всех богов, есть хоть один лекарь в этой крепости?! У мальчика светлые, слипшиеся от пота волосы, тяжелое со свистом дыхание и лицо в красных пятнах от жара. Он немного похож на своего старшего брата - неистового рыжеволосого Гавейна, для которого гнев, похоже, единственный способ выразить отчаяние. Мальчика зовут Гарет, и он еще не вошел в возраст воина. Его брат-погодка Гахерис рассказал, что младший оркнейский принц лучше всех плавает и охотится на рыбу с гарпуном. И что он никогда в жизни не болел, хотя бегал босиком по снегу до Самайна. В присутствии Гавейна Гахерис храбрился и пытался подражать его гневу, но когда мы вдвоем поднялись в комнату, где метался в лихорадке его младший брат, он заплакал. "Пожалуйста, миледи, пожалуйста, сделайте так, чтобы Гарет поправился!" Страх иглами топорщился вокруг него. Я сажусь рядом с мальчиком и беру его за руку. Сухая пылающая ладонь напоминает о Мордреде, которого точно так же пожирала лихорадка на моих глазах. Если бы я уже тогда знала о своей истинной силе!.. Я никогда еще не видела у мальчишек таких красивых, изящных кистей и пальцев. Я пытаюсь представить, как Гарет будет держать оружие, но эти руки для лютни, а не для меча. Возможно, из него получится лучник, если мальчик мечтает быть воином. Заклинание плетется легче птичьего пера. Я кладу сияющие белые с золотом нити вокруг мальчика одну за другой, пока темный сгусток, его болезнь, не начинает растворяться. - Пойдем со мной, - говорю я юному принцу, когда он открывает глаза. - Я угощу тебя яблоком из моего сада. К вечеру Гарету уже намного лучше. Острый запах зверя преследует меня - будоражащий запах опасности и погони. Свист и гиканье охотников сменяются тяжелым храпом лошадей, с трудом проламывающихся сквозь сплетения веток. Надрываются в лае гончие, их палевые бока мелькают между серых кустов. Поздняя осень. Я понимаю это по прелому запаху листьев и кисловатому - побитых первыми морозами диких яблок. Я вижу зверя, за которым гонятся всадники, - громадного черного вепря с жесткой, словно выкованной из железа шерстью, его дикие глаза налиты кровью. Он устал не меньше охотников, и пена на его морде подкрашена розовым; должно быть, погоня длится уже много часов. Лес кончается, всадники вылетают на равнину, надвое разломленную бурным ручьем. Вепрь сбрасывает собак, впившихся в его лоснящиеся бока, особо ретивым ударом копыта проламывает голову и грудину. Он разворачивается у воды, роет растрескавшимся копытом каменистую землю. Из его раскрытой пасти и ноздрей вырываются клубы густого пара. Солнце появляется прямо за спинами всадников, слепит и дразнит. Я слышу разъяренный рев вепря, слышу, как летят во все стороны мелкие камни, когда он бросается вперед, как шарахаются в стороны всадники и ржут напуганные кони. Мгновение могильной тишины спустя я вижу, что произошло. И кричу от непреодолимого ужаса и отчаяния. И просыпаюсь. - Дурной сон? - встревоженный Артур наклоняется ко мне. Я киваю, схватившись за его руку, проходит несколько мучительных секунд, прежде чем удается заговорить. - Это был вепрь, - сперва я лепечу, глотая слоги, а потом начинаю рыдать: - Таких страшных я никогда не видела! Огромный... и черный, как детище Пвилла! Он поднял солнце на клыки, Артур, весь мир потускнел... - Тихо, - он обнимает меня, нашептывает за ухом слова утешения, - тихо, моя храбрая Морриган. Это просто ночь, утром солнце непременно взойдет. Мы посмотрим на это вместе. Давай я зажгу свечу.